— Но что пошло не так? — не понимала Мария.
— Лара заболела, — тяжело выдохнув, сказал Герман. — Сперва это были просто головные боли, но со временем они становились все более интенсивными. Я много работал, стараясь быстрее покончить с контрактом, и потому не уделил должного внимания состоянию жены. А Лара, понимая, какой груз ответственности лежит на моих плечах, до последнего скрывала истинные масштабы своего недуга. Я спохватился лишь тогда, когда ее состояние резко ухудшилось. Вернувшись из очередной командировки, я обнаружил ее в ванной без сознания. Далее была больница, сотни анализов и десятки различных исследований. Выяснилось, что причиной ее состояния была опухоль в головном мозге. Неоперабельная опухоль. Ее состояние быстро ухудшалось. Приступы эпилепсии и нестерпимые головные боли отныне были ее постоянными спутниками. Через сутки ее ввели в состояние искусственной комы, и мне пришлось делать выбор между спасением нашего ребенка и ее жизнью. Шансы на успех операции таяли с каждым часом. Врачи могли продержать Лару в состоянии комы достаточно времени, чтобы наш ребенок смог выжить после кесарева сечения, но это решение убило бы ее со стопроцентной вероятностью. Операция же на головном мозге давала хоть и мизерный, но шанс им обоим. И я выбрал второе.
Руки Марии дрожали. Несколько горячих капель упали мне на голову, девушка поспешила убрать их. Ее волнение передалось и мне. Я не мог тогда понять, о чем именно они говорят, но чувствовал, что Герман рассказывает Марии о чем-то сокровенном.
— Мне так жаль, Герман, — наконец выдавила из себя она.
— Самое распространенное соболезнование в ту пору, — тяжело признался мужчина, сглотнув ком в горле. — Ты хотела узнать о моей мотивации? Так вот — не было ее. После смерти Лары я потерял все, включая смысл жизни. У меня оставались лишь наши мечты о новом мире.
Герман замолчал. На этот раз тишина длилась несколько минут.
— Врачи сказали, что она не страдала. Во время операции в голове лопнул сосуд, она умерла быстро. Ребенка спасти не представлялось возможным. Их даже хоронили вместе. Не было у меня никакой мотивации, понимаешь? Я принял ее смерть как собственный приговор. Отныне мне не было места на той Земле. Именно поэтому я вновь вступил в отряд. Сам не понимаю, как меня допустили. Хотя сейчас уже знаю ответ.
— Что же ты узнал?
— За всем стоял Боровский, — ледяным тоном произнес Герман.
— Что???
— Не было никакой опухоли. Головные боли Ларе внушал именно он. Он же, имея доступ ко всем базам данных, подделывал раз за разом все исследования. Точно не скажу, подкупом ли врачей или ментальным контролем за ними, но ему удалось обвести вокруг пальца всех. А меня подтолкнуть к решению вновь вступить в экипаж «Магеллана».
— Но зачем он это сделал? — недоумевала Мария.
— Он хотел свалить на меня всю ответственность за провал миссии «Магеллан». Он все мне рассказал. Это я убил Лару.
— Господи, Герман… Что ты такое говоришь? Ты не мог знать! Ты был обманут! Как и все мы. Этот… — девушка не могла найти слов, захлебываясь от эмоций.
— Этот гад сломал несколько сотен жизней. Ты хотела узнать о моей мотивации? — переспросил Герман. — Месть — вот моя мотивация. Я должен положить конец его козням. Жив он или остается бесплотной программой — неважно. Я должен переиграть его. Ради нас. Ради нашего выживания. Ради этой обреченной планеты. Ради него, в конце концов.
Я почувствовал, как мне на голову поверх теплых рук Марии легла тяжелая горячая ладонь Германа, и из моих глаз непроизвольно потекли слезы.
«Ермак» медленно качнулся и замер. В пассажирский отсек заглянул Болотов.
— Мы на месте. Высота два километра. Их радары уже засекли нас.
— Дождемся утра, установим визуальный контакт с крепостью, добудимся нашего вонючего друга и посетим кнеса, — предложил план действий Герман.
— Согласна, — ответила Мария. — Коля, несешь вахту первым. Я сменю тебя через два часа. Остальным — спать.
Глава 17Ва-банк
С наступлением утра «Ермак» приступил к снижению. Герман подозвал меня к себе:
— Ты же никогда не видел пределы кнеса с высоты птичьего полета?
Я отрицательно помотал головой. Я вообще ничего и никогда не видел с высоты птичьего полета. Герман усадил меня к себе на колени, и мы оба прильнули к слегка запотевшему стеклу иллюминатора.
— А вот и главный город твоей кнежити, Игорь, — сказал мне егерь тоном наставника. — Ваш мир устроен так, что все курени подчиняются своим кнесам. В Великой Пустоши всего три кнежити. Ваш курень, где главой дома был Курьма, подчиняется великому кнесу Чарской кнежити Владеймиру второму. В распоряжении кнеса Владеймира много куреньев. Есть и маленькие, вроде вашего, не больше сотни душ, но есть и довольно большие. В них может одновременно зимовать до двух-трех тысяч человек. Но Владеймир второй не единственный правитель в Великой Пустоши. У него есть два соправителя — его родной брат Гамарон третий, правитель Варрайской кнежити, и его дядя Соррибор, правитель кнежити Шууйской.
Пока Герман обучал меня политической карте моего же мира, наша могучая птица медленно снижалась в утреннем молоке тумана. У меня то и дело закладывало и звенело в ушах. Герман заметил, как я тру ухо, и, улыбнувшись, показал, что такое «продувка».
— Нос зажми и дунь туда сильно-сильно. Сразу все слышать будешь, — сказал он мне. — Это не разглядеть, но воздух вокруг нас имеет вес, и, хоть он и незрим, мы все равно чувствуем его давление. Пока не забивай себе голову этим фактом, просто поверь на слово. Вода, кстати, тоже давит на нас, причем гораздо сильнее, чем воздух. Так что эта «продувка» — Герман вновь показал смешной жест, которым хозяйка обычно сморкалась в хлеву, — поможет тебе не только в полетах, но и при нырянии.
Я несколько раз честно пытался повторить эту странную процедуру — «продувку», но, каждый раз встречаясь взглядом с суровым бородатым Германом, который тоже изо всех сил дул себе в нос, заливался неудержимым смехом. Герман тоже не мог удержаться и каждый раз хохотал вместе со мной. На смех пришла Мария и, улыбаясь, спросила:
— А чем это вы тут занимаетесь?
— Да учу этого сорванца продуваться, — сквозь слезы ответил Герман, — только он никак не сообразит, что пальцы разжимать не нужно, и меня смешит. Вон, уже все колени мне соплями забрызгал.
Я понял все, что сказал Герман, и от этого мне стало еще веселей. Я уже не мог сдерживаться и смеялся во весь голос безо всякой «продувки». Мария тоже не выдержала и рассмеялась вместе с нами.
— Вот видишь! — наигранно пожаловался Герман. — И что прикажешь с ним делать?
— Как же вы мило смотритесь вдвоем! — отсмеявшись, сказала девушка. — Это так необычно — слышать на борту «Ермака» детский смех. Посреди всего этого хаоса и неразберихи с будущим это как лекарство.
— Он нам нужен, как никогда! — глядя на меня своими добрыми глазами, ответил Герман. — Вот увидишь, он еще не раз удивит нас. А может, и все человечество спасет.
— Ну, уж палку-то не перегибай! — весело шуруя рукой по моему ежику на голове, ответила Мария. — Куда ему в спасители человечества? Он же доходяга! А ну-ка, марш завтракать, юнга Мечников!
— Погоди, — остановил егерь меня и Марию, — пусть сперва увидит!
С этими словами Герман обернулся к иллюминатору.
Наш «Ермак» завис прямо под облаком, и я наконец смог увидеть самый большой город во всей Пустоши. Изумлению моему не было предела. Под нами распластался огромный курень с десятками разнообразных деревянных построек. В центре крепости было красивое многоэтажное здание с пятью башенками, увенчанными округлыми крышами. Четыре башни этого сооружения окружали по периметру массивные центральные хоромы в целых четыре этажа высотой. Центральное здание также заканчивалось большим величественным куполом. В здании было множество окон, в каждом из которых горел свет, да и весь курень был очень хорошо освещен. В утренних сумерках он лежал под нами, переливаясь огненными всполохами. Освещение было не только в окнах многочисленных зданий — все улицы были уставлены высокими столбами с огненными блюдцами на верхушках. Света от них хватало, чтобы осветить близлежащие улицы и многочисленные переходы между домами. По заснеженным тропинкам туда-сюда бегали маленькие сотрапезники, с такой высоты они походили на муравьев. По широким улицам на санях, запряженных лошадьми, перевозились какие-то грузы. Саней было так много, что в некоторых местах им было трудно разъехаться. Сказать, что я был удивлен таким размахом, — не сказать ничего. Раньше я и представить себе не мог, что существуют курени много больше моего родного. Я и в своем-то порой достаточно долго плутал между домами, прежде чем находил нужную мне избу, а в этом огромном городе можно было запросто потеряться.
— Обрати внимание, как грамотно расположены башни крепостной стены, — указав куда-то вдаль, сказал Герман. — Такие крепости называются «звездчатыми». Эта форма куда эффективнее при обороне, нежели традиционный квадрат или овал. Выходит, что каждая из вершин-башен этой звезды прикрыта двумя соседними.
Я не сразу сообразил, о чем именно толкует Герман, но он пояснил:
— Каждая такая башня вмещает в себя до сорока защитников с ружьями. Мощные, высокие бревенчатые стены вкупе со рвом и ледяной насыпью не позволяют неприятелю с наскока сломать их, а огромное количество бойниц в башнях дает возможность обороняющимся вести по врагу перекрестный огонь.
— Бах! — изобразил я выстрел винтовки и тут же получил одобрение своего наставника.
— Правильно мыслишь. Из бойниц стреляют из огнестрельного оружия. А вон там, — Герман указал на небольшое по меркам огромного куреня квадратное строение, — самое страшное оружие кнеса. Мы классифицировали его как электродуговую пушку. Даже вооружение «Ермака» с ней не сравнится.
Я пригляделся, и мне стало не по себе. Прямо сейчас странное витое орудие смотрело в нашу сторону. Герман уловил мою тревогу и поспешил успокоить меня: