Наконец наступил долгожданный день теплых мен. С самого утра в крепости царила атмосфера праздника. Нарядные горожане выходили из своих домов, постепенно наводняя центральную улицу всевозможными товарами. Вся цитадель превратилась в один сплошной базар. На прилавки, сколоченные из досок, выкладывались всевозможные соленья и вяленое мясо, шкуры диких животных и прошлогодние овощи с полей. Торговцы предлагали также животный жир и растительное масло. На входе в крепость в огромном количестве были выставлены бочки с сырой нефтью и горючим маслом. Небольшими стайками толпились торговцы горючим камнем, теребя в руках кипы контрактов, заверенных кнесовой печатью. Особняком стояли торговцы оружием, коего в крепости после рейда на заброшенный склад небесных людей было великое множество. Каждый двор предлагал на обмен или продажу своих лучших кореллов, которые безвольно толпились у прилавков, связанные по рукам и ногам и готовые к дальним переходам.
Беспокойное, суматошное утро сменилось жарким днем, но купцы из соседних куреней в цитадель почему-то не спешили. Люди, по привычке ожидавшие начала теплых мен и бойкой торговли, которая должна была продлиться целый месяц, растерянно озирались. Никому из жителей кнесова града товар друг друга был неинтересен, все ожидали охотников из соседних кнежитей со свежей дичью и фермеров с живой скотиной. Кнесов град очень нуждался в живом товаре и зерне. Ценность представляли куры, дойные коровы, свежий отел, яйца, пшеница. В огромном дефиците были лошади — без них была невозможна пахота на полях. Но более всего кнес и его военные ожидали обозов с рубалями. Этот редкий товар, традиционно поставлявшийся из главного куреня кнеса Соррибора, играл роль денег. Без них было невозможно представить себе охоту и саму торговлю. У всего на свете была цена в рубалях. Но кнесов град, несмотря на доступ к складам оружия, этим товаром не владел. Откуда Соррибор и его люди брали рубали, для всех было тайной. По всей видимости, у соседей был доступ к иным складам в Пустоши, куда людям Владеймира второго путь был заказан.
— Вот вам и военный паритет, — констатировала Мария. — У одного кнеса полно оружия, но нет к нему патронов. А у другого — наоборот, куча боеприпасов, но нет оружия в должном количестве. Интересно, чем таким-эдаким обладает кнес Гамарон, родной брат Владеймира, раз его кнежить до сих пор остается независимой?
— Может, у него там полно зрелищ? — то ли пошутил, то ли предположил всерьез Коля Болотов. — А что? Темному народу во все времена нужно было лишь «хлеба и зрелищ». Хлеба у них на двоих с Соррибором полно. Можно предположить, что от Гамарона они получали зрелища.
Кстати, в итоге выяснилось, что Болотов был отчасти прав. Нам удалось выяснить у местных купцов, что кнежить Гамарона славилась организацией ежегодных игрищ. Одной из статей ее доходов был тотализатор вокруг этих игрищ. Смысл был предельно прост — Гамарон в течение года отбирал, растил и обучал лучших во всей Великой Пустоши бойцов-кореллов. Затем после теплых мен он устраивал показные бои между этими кореллами и лучшими бойцами, доставленными из соседних кнежитей. Посмотреть на эти игрища стекалось огромное количество богатых сотрапезников со всей Пустоши. Там они общались между собой, договаривались о сделках, играли в карты и на тотализаторе. С каждой такой сделки Гамарон имел процент. К слову, несмотря на тотальный дефицит товаров в своей кнежити, Гамарон считался самым богатым из соправителей Пустоши. Ежегодные игры вкупе с работорговлей приносили ему колоссальные доходы.
Меж тем ни в первый день мен, ни в последующие в крепость Владеймира извне так никто и не приехал. Народ цитадели начал роптать. Ропот постепенно перерастал в волнения и локальные беспорядки. Кнесовым стражникам пришлось большую часть своих сил бросить на усмирение волнующейся толпы людей.
Спустя неделю с начала теплых мен кнес выделил конный отряд воинов и послал их на разведку вдоль тракта с наказом вернуться не позднее седьмого дня. Но срок вышел, а никто из разведчиков так и не возвратился. На помощь первому отряду был отправлен второй, уже пеший, но зато хорошо вооруженный. Но и он пропал без вести.
Когда же стало окончательно понятно, что мены в этом году сорвались и о торговле можно забыть, волнения в крепости вновь усилились. Народ предчувствовал беду и надвигающийся голод. В крепости, по самым скромным подсчетам, проживало не менее двух с половиной тысяч сотрапезников и приблизительно столько же кореллов. Даже слепому было понятно, что такому количеству народа еще одну суровую зиму без пополнения припасов на менах не пережить. Оставалась, конечно, небольшая надежда на хороший урожай, но весть о пропавших отрядах воинов поселила в горожанах страх перед Пустошью. Поля уже давным-давно просохли, а люди не спешили покидать крепостные стены ради работы на пашнях. Кнес сулил фермерам золотые горы за их работу, но отрядить для их защиты воинов и ослабить оборону цитадели не мог. Фермеры же уходить на долгие три месяца в поля без вооруженного сопровождения отказывались. Как, собственно, отказывались уходить в шахты за горючим камнем и шахтеры.
Назревал бунт. Мы чувствовали это и старались без особой надобности из «Ермака» в город не выходить. Благо, наше снабжение не прекращалось — видимо, кнес боялся потерять столь необходимую в обороне города военную единицу и довольствие нам не урезал. Но и в наших рядах спокойствия тоже было не много. Вот уже больше месяца ни Герман, ни Оан, ни десантники не выходили на связь. Последний доклад, полученный от Германа, заключался в сухой констатации факта: «Добрались до крепости Соррибора. Осмотримся и пойдем на контакт». Затем связь с ними пропала, как пропал и сигнал их маячков.
Последней каплей, вконец осложнившей наше положение, стала новость от Марии.
— Вы все, наверное, уже догадались, — сказала она нам в один из вечеров. — Я беременна. Наниты, ранее сдерживавшие развитие плода, по какой-то причине вышли из строя. Я уже на третьем месяце, и что делать дальше — ума не приложу.
Глава 21Гости из Пустоши
Они пришли на следующий день.
Ни я, ни пилоты не успели толком проникнуться шокирующим известием о том, что Мария ждет ребенка, как на нас свалилась новая беда. Ранним утром, когда еще даже солнце не поднялось, нас разбудил дежуривший в это время Саша Репей.
— Товарищ майор, — настойчиво будил он Марию, — там, на тракте… В общем, вам лучше самой увидеть.
Девушка быстро поднялась, стараясь не потревожить мой сон. Но куда уж там? Сна у меня уже ни в одном глазу и не было. Я вскочил вслед за Марией и босой прошмыгнул в кабину пилотов. На голлографе пилот указал на несколько точек, приближающихся к крепости с южной стороны. Я насчитал их пять штук. Они медленно ползли по тракту в сторону южных ворот крепости. Затем на парящей карте одна за другой появились еще пять точек. Затем еще пять, и еще. Наконец я сбился со счета, поскольку точек на карте оказалось слишком много и они начали сливаться между собой.
— Это еще кто? — не поняла Мария. — Почему тревогу не трубят?
Словно уловив возмущение Марии, с улицы раздался тяжелый металлический звон. Наблюдатели на южной башне, откуда на крепость надвигалась угроза, наконец обнаружили чужаков и начали колотить в металлический рельс, подвешенный там же. Послышался топот тяжелых сапог по крепостным стенам. То тут, то там перекрикивались между собой заспанные сотрапезники, поднятые по тревоге.
— Думаете, началось? — настороженно спросил Репей.
— Пока не знаю, — вглядываясь в точки на голлографе, ответила Мария. — Буди Болотова и сажай его за пульт. Ты пойдешь со мной. Скафандр надень.
— А я? — уверенный, что Мария оставит меня на челноке, я постарался вложить в свои интонации как можно больше жалостливых ноток.
Девушка прищурилась, глядя на мою умоляющую мордашку, и приняла решение, которого я, если честно, не ожидал:
— Тоже одевайся, — скомандовала она и побежала натягивать на себя скафандр.
Уже через пять минут мы быстрым шагом продирались по главной улице кнесова куреня к южным воротам. Мы именно что продирались сквозь возбужденную толпу поднятых спозаранок сотрапезников. Вокруг царила такая неразбериха, что Мария сочла за благо взять меня за руку, а Саша Репей взял девушку под локоть. Так, плотной тройкой, мы лавировали между бегающими взад и вперед горожанами. В основном панику разводили бабы.
— Ты чаво слышала, Гордеевна? — проорала у меня над ухом какая-то дородная сотрапезница. С другой стороны улицы ей отвечала соседка, выливая в сточную канаву ночное ведро:
— Говорят, наши едуть!
— Хто говорит-то?
— Так Бориславка сегодня на вратах стоял. Он-то Сашк а малого и послал сюды. Малой говорит, мол, едуть купцы на телегах.
— Так, значит, мены начались все-таки? — влез в разговор соседок худющий старик, по всей видимости, хозяин местной таверны.
— Да Лаог его знает! — откликнулась первая сотрапезница, впопыхах выкладывая все, чем могла торговать, на прилавок, наспех сколоченный из досок и поленьев.
Ее примеру последовали и соседи. На улицу начали вываливать все добро, которое планировали продать еще месяц назад. В такой сутолоке было невозможно спокойно идти по улице, и Мария, резко сменив траекторию движения, направилась по узенькому проулку к одной из башен крепости-звезды.
— Эй, там! — окликнула она сурового бородатого стражника с тяжелым ружьем на плече. Мужчина пристально вглядывался с крепостной стены в сторону центральной улицы, хотя должен был вести наблюдение за Пустошью. Ему явно было интересно, чем именно вызван такой всплеск активности горожан в столь раннее утро. Бородатый мужик нехотя перевел взгляд на нас:
— Тебе чаво?
— Проход свободен? — не останавливаясь, спросила Мария.
— Какой проход?
— По стене крепостной пройти можно? — как для глупого, перефразировала свой вопрос девушка, с трудом скрывая раздражение — сотрапезник тормозил наше продвижение.