й узел на затылке.
Потом высокий десятиклассник осторожно посадил на плечо крохотную девочку в белоснежном кружевном переднике. Девочке дали колокольчик на длинной деревянной ручке, и она позвонила в него.
— Первый звонок! — торжественно объявила учительница, а все родители захлопали.
После этого нас отвели в класс и передали другой учительнице. Она была гораздо моложе, и такая добрая, что напомнила мне маму. Её звали… Чёрт, как же её звали?
— Не помню, — ответил я Владимиру Вениаминовичу. — Хоть убейте — не помню, чтобы в первом классе я болел.
Он снова пожал плечами.
— Так бывает. Если хотите — спросите у ваших родителей. Они точно должны помнить этот случай.
— Если бы что-то подобное было — я обязательно услышал бы об этом от мамы, — возразил я. — Она очень любит вспоминать всякие истории из нашего детства.
К моему удивлению, Владимир Вениаминович задумался.
— Интересно. Ну, хорошо. Попробуйте вспомнить — не рассказывала ли вам мама что-то подобное в вашей прошлой жизни.
— Нет, — ответил я. — Никогда. Да она и не позволила бы мне так простудиться. Она всё детство следила, чтобы я был одет, как следует, не снимал шапку и шарф, не ел снег, не попадал под дождь. Помню, как-то мы с ребятами забегались во дворе под ливнем и изрядно вымокли. Так мама мне такой скандал закатила — едва за ремень не взялась!
— Интересно, — повторил Владимир Вениаминович.
И вдруг спросил:
— Андрей, а есть разница между вашими детскими воспоминаниями из прошлой жизни и из этой?
Я задумался.
— Пожалуй, нет. Я не могу описать это. Но сам различаю их очень чётко. Знаете, где-то в Америке есть река, в которую впадает очень илистый приток. И с самолёта видно, как воды двух рек долгое время текут рядом и не смешиваются. Так и здесь.
— Очень интересно, — в третий раз сказал Владимир Вениаминович.
И добавил:
— Пожалуй, я знаю, чем мы с вами займёмся завтра. Есть у меня одна догадка…
Беглов замолчал, но я упрямо посмотрел на него.
— Что за догадка, Владимир Вениаминович? Вы обещали быть со мной полностью откровенным.
— Да, простите, Андрей! Дурацкая привычка. Да и не такая уж дурацкая, если на то пошло. Просто не люблю делать поспешные выводы. Странная штука — человеческая память. Очень часто мы забываем то, что было. А иногда годами помним то, чего вовсе не было. Мне кажется, ваши детские воспоминания из обеих жизней начинают понемногу смешиваться, превращаясь во что-то совершенно новое. Именно эту догадку я и хочу проверить.
Собаки в вольере залились громким лаем. Я выглянул в окно и с удивлением увидел, что к дому по тропинке идёт отец. Снег скрипел под его тяжёлыми шагами.
Отец заметил меня через стекло и махнул рукой. Я поспешил в сени, ведь дверь была закрыта на щеколду. Мы с Владимиром Вениаминовичем всегда запирали её во время сеансов.
— Привет, батя! — сказал я. — Какими судьбами? Случилось что?
— Почему сразу случилось? — раздражённо ответил отец. — Я что, сына проведать не могу?
Я удивился ещё больше. Обычно отец никогда себя так не вёл. Он разговаривал так, словно что-то его давило, мешало.
— Проходи, конечно!
Я посторонился, пропуская отца в дом.
— Чаю хочешь? Или пообедаешь?
— А, Вениаминыч! — сказал отец, увидев Беглова. — И ты здесь? Хорошо.
Он хотел что-то добавить, но осёкся. Снял куртку, разулся и повернулся ко мне.
— Ну, рассказывай — как живёшь? А то мать волнуется — как там Андрюха.
— Так я же на выходных к вам заезжал. С чего ей волноваться?
— Ну, женщины — они такие! Всегда найдут повод. Да ещё Серёжка этот…
Непонятное раздражение буквально переполняло отца. Владимир Вениаминович внимательно наблюдал за ним.
— А что Серёжка? — спросил я.
— Да затеялся переводиться к вам в деревенскую школу! Не хочет нормально в городе учиться! Все нервы матери истрепал.
— Да у нас хорошая школа, батя! — ответил я, защищая брата. — И я за ним присмотрю. Буду его домой отвозить после уроков. Ничего.
— Ничего, — как будто передразнил меня отец. — Не сидится вам в городе. Один в глушь забрался, и второй туда же норовит. Как будто мы с матерью не знаем, для чего он это всё затеял. Из-за девчонки!
Я пожал плечами.
— Так это не тайна. А что плохого-то? Ну, дружит Серёжка с Таней. Вместе учиться будут, потом, глядишь, вместе в институт поступят.
— Про институт — это ещё бабка надвое сказала! Пусть сперва восемь классов закончит. А то он, видите ли, с Нового года переводится!
Я не выдержал.
— Батя, я же вижу, что-то случилось. Говори прямо, не тяни.
Отец угрюмо насупился, вытащил из кармана пачку папирос и положил её на стол.
— К тебе я, Вениаминыч, — внезапно сказал он Беглову. — Хочу бросить курить. Андрюха говорил, ты можешь помочь.
Глава 19
— Только ты, Андрюха, выйди! Мешать будешь.
Отец не попросил, а почти приказал. Ну, как же! Он — старший мужчина, такому просить зазорно.
Я пожал плечами и накинул фуфайку.
— Прогуляюсь по деревне.
Конечно, мне хотелось со стороны посмотреть, как Владимир Вениаминович будет гипнотизировать отца. Ну, а если это помешает процедуре? Да и спорить неохота, решил я.
В сенях я снял со стены поводки. Выгуляю собак, раз есть такая возможность. Охотничьим псам нужно бегать, разминать лапы, тренировать чутьё.
После домашнего тепла от морозного воздуха перехватило дыхание. Белые клубы пара вылетали изо рта при каждом выдохе. Зима взялась за дело всерьёз.
Собаки, увидев меня с поводками в руках, радостно забегали, заскулили. Вытянутые в струнку хвосты псов ходили ходуном.
— Сейчас, ребята, сейчас! — приговаривал я, отпирая вольер. — Сейчас пойдём гулять.
Я застегнул тугие пряжки ошейников на толстых мохнатых холках.
— Ну, погнали!
Псы вырвались из вольера, чуть не сбив меня с ног от радости. И потянули, потащили к калитке.
— Куда вы!
Чудом устояв на ногах, я потащил собак к берегу. А они егозили, натягивали поводки, совали любопытные чёрные носы под каждый заснеженный куст репейника, в каждую мышиную нору в снегу.
Мы прошли вдоль замёрзшей Песенки, миновали дом бабы Тани и вышли за околицу деревни. Здесь я расстегнул ошейники.
— Ну, гуляйте, черти!
«Черти» галопом унеслись в лес. Только взлетел взрытый лапами мягкий снег, да мелькнули в кустах молодой рябины пушистые хвосты.
И тут же раздался собачий лай!
Какого чёрта? Кого они облаивают здесь, возле самой деревни? Только не человека — на человека, встреченного в лесу, лайки никогда бы не подняли голос. Неужели кабаны подошли так близко к жилью? Но с чего бы? Земля ещё не промёрзла, копать в лесу съедобные корни — одно удовольствие! И снег пока не слишком глубок, хоть и нападало его изрядно за последние две недели. Но кабанам такой снег нипочём. Своими пятаками они его мигом до земли разроют и не заметят.
Да и подкормочная площадка на моём участке не пустует. Пару дней назад я отвёз туда несколько мешков подгнившей картошки из совхозного овощехранилища.
Собачий лай не прекращался ни на минуту, медленно смещаясь вглубь леса. Рычания и визга слышно не было. Значит, псы не схватились со зверем, а только облаивают его.
У меня мелькнула догадка.
Я быстро сменил в стволе патроны и побежал в сторону лая, стараясь ступать, как можно тише, и перебегать от дерева к дереву. Один раз задел высокий куст орешника. Дрогнувшие ветки швырнули мне за шиворот целый ком снега.
Брр!
Я поёжился, чувствуя, как текут по спине холодные струйки.
Лай быстро приблизился, стал отчётливее. Я перешёл на шаг, внимательно выглядывая собак в заснеженном лесу. Холодный воздух остужал разгорячённые лёгкие, и я стал дышать носом.
А вот и собаки! Серко уселся недалеко от высокой сосны и методично тявкал, задрав вверх заиндевевшую морду. Молодой Бойкий нетерпеливо бегал вокруг, изредка подтявкивая другу.
Ну-ка, кто там у нас?
Я вгляделся в густую сосновую крону. В длинных иглах ничего не было видно.
Вдруг ветка дрогнула, перед глазами мелькнуло длинное гибкое тельце, и пропало.
Собаки тут же, не прекращая лаять, перебежали под соседнюю сосну.
Вот теперь я её увидел. Крупная куница в бурой шубке распласталась вдоль ветки, опустив вниз светлую морду с округлыми ушами. Изредка куница раскрывала пасть, полную острых мелких зубов — видно, шипела на собак.
От меня до зверька было метров семьдесят. Далеко!
Я осторожно сдвинулся за дерево. Наметил впереди толстую берёзу и, прикрываясь её стволом, медленно пошёл по направлению к зверьку. Сердце отчаянно колотилось. Чтобы унять его, я старался дышать глубоко и размеренно.
Значит, правильно я перезарядился. Дробь пятёрка в одном стволе, тройка с самодельным контейнером — в другом.
Эх, если бы не две собаки! Вдвоём они слишком азартны, долго не удержат зверя, стронут его с места. И снова беги по лесу и подкрадывайся!
Но псы не подвели. Они не бросались на дерево в глупой попытке достать куницу, а просто облаивали её снизу. А может, зверёк попался умный и любопытный. Наверняка куница понимала, что собакам на дерево не взобраться.
Как бы там ни было, а когда я добрался до берёзы, куница по-прежнему сидела на сосновой ветке, глядя вниз, а псы с лаем бегали под сосной.
Хорошо, что внимание куницы полностью сосредоточено на собаках. Меня она не видит, а я уже в сорока метрах. Можно стрелять!
Я медленно поднял ружьё к плечу, чтобы не вспугнуть зверька резким движением. Прицелился и выстрелил.
Есть!
Куница медленно свалилась с ветки и полетела головой вниз, растопырив лапы и вытянув длинный, почти в тело, хвост.
Бойкий бросился к ней, норовя поймать на лету, но Серко оттолкнул молодого и сам лязгнул зубами.
— Фу! Я кому сказал — фу! Отдай!
Я быстро подбежал, ухватил куницу за хвост и потянул её из собачьей пасти. К моему удивлению, Серко без сопротивления выпустил добычу. Видно, Жмыхин приучал собак работать не только по крупному зверю, но и по пушнине.