— Думаете? Вообще-то, он должен скоро прийти — я его на автобус отвезу.
Алексей Дмитриевич улыбнулся.
— Поверьте моему опыту — сейчас он сидит и ждёт моего прихода с новостями. Так что я поспешу, чтобы его не задерживать. Спасибо за чай, Андрей Иванович!
Воронцов стал одеваться, и в этот момент в комнате что-то упало с металлическим лязгом. Одним прыжком я оказался у двери!
Отец стоял, держась рукой за открытую дверцу шкафа, а на полу валялось ружьё. Моё ружьё!
Увидев меня, отец наклонился, но я оказался быстрее. Упал на колени и схватил ружьё за ствол.
Отца повело, и он рухнул прямо на меня.
— Отдай, Андрюха! — услышал я. — Отдай! Всё равно теперь. Зачем мучиться?!
Я отпихнул ружьё в сторону и крикнул Алексею Дмитриевичу.
— Позовите Трифона! Быстрее!
Отец, не обращая на меня внимания, пополз на четвереньках к ружью. Я услышал, как хлопнула дверь. Вскочил на ноги, быстро поднял ружьё и вынес его на кухню. На ходу переломил — в обоих стволах были патроны. Я вытащил их и бросил на стол. Отщёлкнул цевьё, отсоединил приклад от стволов. Меня трясло, руки ходили ходуном.
Положив ружьё на стол, я вернулся в комнату.
Отец, раскинув руки, лежал на полу. Хриплое дыхание клокотало в его груди.
— Зачем, батя? — в отчаянии выкрикнул я. — Ну зачем?
— Затем, что мучиться не хочу, — еле слышно ответил отец. — Страшно. Думал — успею. Или ты меня поймёшь, пожалеешь.
Ноги у меня подломились.
— Батя, — пробормотал я и сел рядом с ним на пол.
По щекам текли слёзы.
— Батя, — повторял я и гладил отца по голове, словно маленького.
Не знаю, сколько мы так просидели. Снова хлопнула дверь, и в комнату вошёл Трифон. Бросил на нас быстрый взгляд.
— Успел?
Я ничего не ответил. Да, успел — а что толку? Может, лучше и не успел бы!
Следом за Трифоном вбежала Катя.
— Андрей! — крикнула она. — Иван Сергеевич!
Лицо Трифона отвердело, словно он принял какое-то решение.
— Возвращайся в медпункт, — скомандовал он Кате. — Включи в палате обогреватель! Там должно быть жарко, понимаешь! Не просто тепло, а жарко! Быстрее! И нагрей ведро воды! Целое ведро, поняла! И чайник. Жди нас там!
Катя потрясённо уставилась на Трифона, но справилась с собой и кивнула.
— Хорошо!
Миг — и она исчезла за дверью.
Трифон повернулся ко мне.
— Поднимаем его! Кладём на кровать!
И отцу:
— Ваня, вставай!
И ухватил отца подмышки.
— За ноги бери!
Вдвоём мы легко подняли отца и уложили его на кровать.
— Иди, заводи машину! Матрасы кинь в кузов! Бегом!
Я выбежал из дома. Вскочил в машину и трясущимися руками запустил двигатель. Пока машина прогревалась, откинул борт и постелил в кузов матрасы — точно так же, как и вчера, когда вёз отца из Ленинграда.
Так же бегом я вернулся в дом. Трифон уже натянул на отца фуфайку и нахлобучил ему на голову свою меховую шапку. Отец не сопротивлялся, глядя куда-то мимо нас.
— Несём быстро! — скомандовал мне Трифон. — Нельзя, чтобы он замёрз!
— Сейчас!
Я метнулся в кухню, быстро схватил со стола ружьё и закинул его в шкаф.
— Понесли!
Мы бегом спустили отца по ступеньками и дотащили до машины. Посадили на край кузова.
— Давай, батя! Ложись! — умоляющим голосом попросил я.
— Жить хочешь? — звенящим голосом спросил его Трифон. — Ложись, быстро!
Отец почти упал на матрас. Трифон быстрым движением забросил его ноги внутрь машины и скомандовал мне:
— Закрывай борт! Поехали!
Возле медпункта мы вытащили отца, словно куль с бельём. Катя стояла на крыльце, придерживая двери.
— Не пройдём! — мотнул головой Трифон.
Словно ребёнка он подхватил отца на руки и быстро занёс внутрь. Мы с Катей бежали за ним.
В жарко натопленной палате светилась красным раскалённая спираль электрического обогревателя. Трифон положил отца на кровать.
— Раздень его, полностью! Эх, стола нет!
Пока я расстёгивал пуговицы на отцовской одежде, Трифон повернулся к Кате.
— Воды нагрела?
Катя молча качнулась к дверям, но Трифон остановил её.
— Я сам. Ошпаришься впопыхах! Ты сейчас иди домой и жди там. Не вздумай сюда стучать. Мы с Андрюхой останемся.
— Что вы собираетесь делать? — спросила Катя.
Но Трифон строго мотнул головой.
— Иди! Если что — я за всё отвечу!
Он почти вытолкал Катю из палаты. Я услышал, как лязгнула задвижка на входной двери.
Обратно в палату Трифон вернулся с ведром воды, от которой шёл пар. Лицо Трифона искажала почти безумная гримаса. Он поставил ведро на пол и посмотрел на меня.
— Хочешь, чтобы отец жил?
Я молча кивнул, силясь не отвести глаза. Это было почти невозможно — настолько пронзительным стал взгляд Трифона.
— Эх, ещё бы пару дней! — выдохнул он словно про себя.
И снова повернулся ко мне.
— В бога веришь?
— Нет, — ответил я, — не знаю.
— Неважно!
Трифон махнул рукой.
— Если хочешь, чтобы он жил — держи его за руку. Крепко держи! И молись, как умеешь, понял?!
Он наклонился над отцом.
— Иван! Хочешь выжить — цепляйся за жизнь! Руками цепляйся, зубами! Не вздумай сдаваться, не смей! Андрюха тебе поможет! Он хороший парень, он справится! Верь мне, я и не такое повидал! Только не уходи, понял?! Держись в сознании!
Он резко ударил отца ладонью по щеке.
— А ты что смотришь? За руку его держи!
Ничего не соображая, я схватил отца за руку. Трифон положил ладони на его грудь и заговорил, забормотал что-то неразборчивое. Слова вылетали из его губ так быстро, что я ничего не мог разобрать. Голос Трифона повышался, становился громче. Вот он уже перешёл на крик, и я услышал:
— Ваня! Давай, Ваня! Отдай эту дрянь мне!
Я с ужасом увидел, как под пальцами Трифона из отцовской груди выступила кровь.
— Куда смотришь? — прорычал Трифон. — За руку его держи, не отпускай! Отпустишь — уйдёт! Это твоя кровь, родная! Ты удержишь! Ваня, давай! Давай!
Не знаю, сколько времени это продолжалось. Голова у меня кружилась от жары, я плохо понимал, что происходит. Помнил только, что нужно держать отцовскую руку и цепко сжимал её пальцами.
Тело отца выгнулось под руками Трифона. Несколько секунд оно стояло, опираясь о кровать лишь пятками и затылком. Потом с хриплым выдохом обмякло.
— Держи! — бешено закричал Трифон. — Вот сейчас не упусти! Уже всё!
Трифон оторвал окровавленные ладони от отцовской груди. Схватил ведро с водой и стал горстью лить горячую воду на отца.
— Батя! — заорал я. — Батя, не уходи! Батя!
И почувствовал, как дрогнула в моих руках отцовская ладонь, как сжались его пальцы.
— Ну, всё, всё! — выдохнул Трифон.
Поставил ведро на пол, обмакнул в него полотенце и принялся вытирать кровь с отцовской груди. Никаких ран на коже не было — только два огромных синяка, оставленных его ладонями.
— Всё! Будет жить! Теперь будет!
Трифон сполз на пол и привалился спиной к кровати. Волосы его растрепались, курчавая чёрная борода стояла торчком. На лбу выступили крупные капли пота.
— Матерь Божия, Пресвятая Богородица, спасибо тебе! — еле слышно бормотал он, закрыв глаза.
А отец дышал. И дыхание его было чистым, хоть и едва заметным. И глаза открыты, и смотрели они прямо на меня.
— Батя! — прошептал я. — Ты как?
Отец ничего не ответил. Закрыл глаза и снова открыл. А потом еле заметно кивнул.
Глава 24
Прошло два месяца. Снег на полях осел под весенним солнцем, а потом и вовсе растаял. Его смыли апрельские дожди, унесли бурными ручьями в переполненные талой водой канавы.
На покрытых сухой травой бугорках уже отцветала мать-и-мачеха. По ночам, тревожно крича, тянулись к югу огромные гусиные стаи.
— Эх, и я бы с вами выбрался, — грустно вздохнул отец.
Он сидел на лавочке возле медпункта и щурился на весеннее солнце.
Я развёл руками.
— Да куда, батя? Ночами до сих пор заморозки, а у тебя иммунитет ещё не восстановился. Не дай бог, застудишься! Трифон, хоть ты ему скажи!
Трифон, стоя на крыльце, только покачал головой.
— Да говорил он мне уже, — с досадой махнул рукой отец.
— Ничего, батя! Не последняя весна в нашей жизни. Постреляешь ещё, поохотишься!
Я хлопнул отца по коленке.
— Да и мама с Ольгой завтра приедут. Кто их встретит?
После выздоровления отцу хотели дать путёвку в санаторий. Но мама решительно воспротивилась:
— Не отпущу! Пусть дома побудет. Тут и Трифон Алексеевич недалеко, если вдруг что. Мне так спокойнее.
— Да что я буду дома сидеть? — заспорил отец. — От безделья с ума сойду. Лучше уж на работу выйти.
Точку в споре неожиданно поставил Трифон:
— На работу рано, не выпишут тебя. И я не разрешаю. Но и в квартире бездельем маяться нечего. Поживи пока у меня. Я тебя понаблюдаю, ты мне по хозяйству поможешь.
Так отец и остался в Черёмуховке.
— Кажется, едут!
Со стороны сельсовета послышалось тарахтение автомобильного мотора. Через минуту в проулок к медпункту свернул знакомый «Уазик». Машина остановилась возле крыльца. Рустам, сверкая белозубой улыбкой, выскочил из-за руля.
— Здорово, Андрюха!
Я пожал ему руку.
Георгий Петрович вылез из кабины и, прихрамывая, подошёл к нам.
— Привет честной компании! Ну, что, Андрей Иванович? Прилетели утки?
Я, улыбаясь, кивнул.
— Прилетели. И вальдшнепы уже тянут по вечерам — заслушаешься!
— Вальдшнепы? — обрадовался генерал. — Значит, не зря мы собак взяли!
С заднего сиденья, чертыхаясь, вылез Владимир Вениаминович. Возле его ног молниями крутились знакомые рыжие спаниели.
— Сколько можно мучиться на этом тарантасе, Жора? — спросил он генерала. — Я ног не чувствую! Ты же генерал — ну найди себе машину попросторнее!
— Договорились, — хмыкнул Георгий Петрович. — В следующий раз «ГАЗ-66» возьму. Только уж поедешь в кузове, Володя — не обессудь! Зато простор!