— Запираю, — соглашается Татьяна Семеновна. — Как схватил — и правда, не видела. Видела, как тащил. Но это точно был рыжий кот. Точь-в-точь как ваш, Андрей Иванович.
— Идемте, — соглашаюсь я. — По следам посмотрим.
— Ты бы утопил его, — беззлобно говорит соседка. — Ведь повадится кур таскать — не отвадишь.
Это какая-то ерунда. Не может кот воровать кур, я никогда о таком не слышал.
Но я вспоминаю хищные повадки Бандита. В конце концов, он даже ворону однажды поймал. А ворона тоже крупная и сильная птица.
В голове беспорядочно мельтешат мысли. Если Бандита привезли из города и выбросили в деревне, то как он может понимать, что кур нельзя трогать? Увидел испуганную птицу и схватил.
Я не хочу так думать, но мысли сами лезут в голову.
Я натягиваю сапоги и надеваю куртку.
— Идемте, Татьяна Семеновна. Покажете, как все случилось.
Соседка кивает и поднимается с табурета.
— Идем, Андрей Иванович.
Я открываю дверь, и в этот момент мне на ум приходит еще одна мысль.
Ведь Бандит всю свою добычу приносит мне и кладет на крыльцо.
Сердце коротко и тоскливо сжимается.
Я выглядываю на улицу, и дышать становится легче.
Никакой белой курицы на крыльце нет. Только снег и на нем — следы от галош бабы Тани.
Псы радостно лают, увидев меня. Я смотрю на вольер, и сердце снова уходит вниз.
По всему вольеру разбросаны белые перья.
Собаки возбужденно бегают по вольеру, а кот лежит на крыше будки и смотрит на меня, щуря зеленые глаза. К его усам прилипло крохотное белое перышко.
Курицу собаки не разорвали. Не приучены трогать дичь. Просто потрепали, как игрушку и бросили. Она так и валяется в углу вольера — круглые глупые глаза подернуты пленкой, бледно-розовый гребень потускнел.
— Что же ты наделал, Бандит? — спрашиваю я.
Кот слышит свое имя, смотрит на меня и щурится. Он не понимает, что накликал беду на свою кошачью голову.
Я достаю курицу из вольера. Показываю ее соседке.
— Ваша?
Глупый вопрос, но ничего другого мне в голову не приходит.
— Моя, — сурово кивает баба Таня.
И грозит коту кулаком:
— У, ирод!
Я лихорадочно соображаю, что теперь делать. Надо спасать кота, любой ценой. Я приютил его, я его кормил. Этот кот спал у Кати на коленях. Я не могу поступить с ним так, как обязан поступить.
— Татьяна Семеновна, — говорю я. — Я заплачу вам за курицу.
— А если он остальных кур перетаскает? — спрашивает соседка.
Она тоже не хочет со мной ссориться. Я понимаю это по ее голосу. Но каждому своя рубашка ближе к телу.
Татьяна Семеновна переживает за куриц. А я, вопреки разуму, переживаю за кота.
— Вы ведь зимой куриц на улицу не выпускаете? — спрашиваю я соседку.
— Еще чего, — удивленно отвечает она. — Нельзя их зимой выпускать, померзнут.
— Значит, кот как-то пробрался в курятник, — говорю я. — Где-то есть дырка, или лаз.
— Это же кот, — кивает соседка. — Он, где хочешь, пролезет. Мой Черныш, бывало, в форточку уходил. Только форточку приоткрою — все, нет кота. Но куриц не трогал, понимал.
— Надо осмотреть ваш курятник, — говорю я. — Если где-то есть дырка, я ее заделаю. Как следует, заделаю — чтобы кот больше не пролез.
— Пойдем, посмотрим, — соглашается Татьяна Семеновна. — Заделай. У меня и фанерка есть.
Мы медленно идем вдоль речки к дому Татьяны Семеновны. Берег занесло снегом, из него тут и там торчат пучки высохшей травы. А река еще и не думает замерзать, течет себе. И темная бегущая вода смотрится странным контрастом с заснеженным берегом.
— А это что такое? — вслух спрашиваю я.
Вдоль самой воды идет цепочка следов. Это явно лисий след, но он какой-то странный. Я иду вдоль следа — он ведет к дому соседки. Кое-где следы замело ветром, я внимательно вглядываюсь в каждый отпечаток.
Ага, вот оно!
Лисица хромая. У нее повреждена одна задняя лапа, поэтому и след необычный.
Я вспоминаю лисицу, которую два месяца назад освободил из петли. Лапа у нее была сильно повреждена.
Не та ли это лисица?
Картинка, которая первоначально сложилась, теперь дает трещину.
Я иду по лисьему следу, и он приводит меня прямо к забору соседкиного дома.
А Татьяна Семеновна ничего не замечает, она просто идет за мной.
Открыв калитку, я захожу во двор. Вот отпечатки соседкиных галош — они идут от крыльца к курятнику. Еще одна цепочка следов тянется к помойной яме — там на снегу темное пятно. Все понятно — Татьяна Семеновна утром выносила помои.
А вот кошачий след, а вдоль него — свежий волок. Точно, кот тащил курицу.
Но при чем тут лиса?
Что-то я ничего не понимаю. Снега выпало мало, местами его просто сдуло ветром. Следы прерываются.
Обойдя двор, я осматриваю курятник. Внутри, за дощатой стенкой сонно возятся и квохчут куры. Им там тепло, они жмутся на насесте друг к другу.
Я нахожу лаз, через который хищник пробрался внутрь. Широкая доска подгнила снизу, под ней — свежая земля.
Зверь раскапывал землю, чтобы добраться до кур.
Ну, не кот же копал?
А снега у стены почти нет — ему не давал сюда падать длинный свес крыши. Но я все же нахожу поблизости отпечатки лисьих лап.
Глава 27
— Это не Бандит украл вашу курицу, Татьяна Семеновна, — говорю я.
— Бандит? — недослышав, пугается женщина. — Какой бандит? Кот курицу стащил, я сама видела.
— Я про кота и говорю. Не он это. Видите следы?
Я показываю соседке отпечатки лисьих лап.
— Ничего без очков не вижу, — недовольно ворчит Татьяна Семеновна.
Но все же наклоняется и смотрит на отпечатки.
— Это не кошачьи лапы, — говорю я. — Лисица ходила. Хромая лисица. Ей в лесу трудно добыть пищу, вот она и залезла к вам в курятник.
— Может, и лисица, — соглашается Татьяна Семеновна. — А может, и собака. Не разбираюсь я в следах этих. А курицу точно кот тащил, я сама видела. Да и перья у тебя по двору разбросаны.
С этим не поспоришь, да я и не собираюсь спорить. Но нехорошо получится, если соседка станет рассказывать по деревне, что мой кот ворует кур, а я его покрываю.
— Я отдам вам деньги за курицу, Татьяна Семеновна, — говорю я. — Сейчас схожу домой и принесу.
Соседка машет рукой.
— Да не надо. Ты, главное, кота своего запри, Андрей Иванович, и из дома не выпускай. А лучше — избавься от него.
— Погодите, — говорю я.
Неожиданно мне приходит в голову еще одна мысль.
Лисица, хоть и хромая, но ни за что не отдала бы свою добычу без боя. Даже такому наглому коту как Бандит.
Я обхожу двор. Следы большей частью затоптаны, но я иду вдоль самого забора, ища лазейку, через которую уходила лисица.
Ага, вот она!
Дырка в заборе, а к ней ведет след. И не просто отпечатки лап — я замечаю на снегу длинные полосы, оставленные перьями. Курица махала крыльями, отбиваясь от лисы.
А вот и отпечатки кошачьих лап.
Возле самого забора снег вытоптан. Я нахожу несколько куриных перьев и клочок длинной бело-рыжей шерсти. Это шерсть лисы — она длиннее кошачьей.
Получается, Бандит поймал лисицу, когда она с курицей в зубах протискивалась под забором. Выбрал самое подходящее время и напал. Лисе было несподручно отбиваться от наглого кота. Она выронила курицу, а Бандит подхватил ее и бросился домой.
Ну, котяра, ну, жулик!
Мало ему мышей и крыс, он теперь еще и на лис охотиться вздумал.
Я возвращаюсь к ожидающей меня соседке. Непросто будет переубедить Татьяну Семеновну, но я попробую.
— Подождите меня, Татьяна Семеновна, — говорю я. — Сейчас схожу домой за деньгами.
Не слушая возражений соседки, я возвращаюсь домой. Бандит все так же лежит на крыше собачьей будки, следя за мной немигающим взглядом.
— Вылезай, — говорю я ему. — Добегался. Запру тебя в доме, и будешь сидеть там.
Кот и ухом не ведет. Как лежал, так и лежит. На его морде большими буквами написано, что он совершенно не считает себя виноватым. А что такого он сделал? Отобрать курицу у лисы не запрещается. А то что принес добычу домой — так он всегда так делал.
— Ты идешь в дом, или нет? — спрашиваю я. — Нельзя тебе пока по деревне бегать. Если соседка еще раз увидит тебя в своем дворе, тебе несдобровать, понимаешь? Или по-хорошему. Посидишь недельку под домашним арестом, а я за это время разберусь с лисой.
Кот не поддается на уговоры. И тогда я иду на крайние меры — беру в сарае обрезок доски, гвозди, молоток и заколачиваю щель под дверью вольера.
— Ты сам выбрал себе место временного заключения, — говорю я коту. — Если передумаешь и захочешь в теплый дом — три раза жалобно мяукни.
Серко и Бойкий удивленно следят за мной. Бойкий нерешительно тявкает, как будто спрашивает — что это я делаю.
— Это временно, — успокаиваю я пса.
Бойкий улавливает мой тон. Широко зевает, показывая розовый язык, крутит хвостом и лезет обратно в будку.
А я беру из ящика стола зеленую трехрублевую бумажку. Огорченно хмыкаю — зарплата еще нескоро — но прячу бумажку в карман. Подумав, достаю из буфета коробку шоколадных конфет и иду обратно к Татьяне Семеновне.
Молоток и гвозди я беру с собой — надо же помочь соседке отремонтировать курятник.
Соседка так и бродит по двору, окончательно затаптывая следы. Не дожидаясь ничьей помощи, она решила спасать своих куриц самостоятельно.
— Как думаешь, Андрей Иванович, — спрашивает она меня. — Если дырку старой табуреткой загородить, лиса не пролезет?
Он кладет табуретку боком, загораживая дырку в стене потертым деревянным сиденьем.
— Можно еще камнем подпереть. Не сдвинет лиса камень?
— Не надо табуреткой, — говорю я. — Обрезки досок у вас найдутся?
— В сарае посмотри, — говорит Татьяна Семеновна. — Мне председатель на дрова целую машину отходов с совхозной лесопилки привез. Сухие, хорошие.
Я одобрительно киваю. Федор Игнатьевич по мере сил заботится обо всех жителях Черемуховки — особенно, о стариках.