Я повернулся к Болотникову.
— Ну, и как? Получилось? Разбил бутылку, Иван Николаевич?
— Нет, — сквозь зубы цедит Болотников.
Я гляжу на озеро и замечаю две водочные бутылки, которые плавают метрах в тридцати от берега.
— А ты знаешь, на какое расстояние летит пуля рикошетом от воды? — спрашиваю я Болотникова. — Ты знаешь, что на том берегу туристы? А если твоя пуля в кого-то из них угодила?
Болотников бледнеет.
Я оборачиваюсь к остальным охотникам.
— Теперь понимаете, во что вы вляпались? Так, вы трое…
Я киваю тем из охотников, кто не стрелял.
— Приберите здесь все. Чтобы ни одного пыжа, ни одного осколка после вас не осталось. Учтите, я проверю. В землю ничего не закапывать, все кладите в свои рюкзаки и несите на базу. Костер погасите и залейте водой. Поняли?
Охотники кивают.
— Понятно.
— На базе сидите и ждите меня. Там поговорим обстоятельно, по итогам этого разговора и решим, что с вами делать.
По выражению их лиц я вижу, что охотники искренне раскаиваются. И даю им шанс исправить ситуацию.
Официальный протокол — это неприятности с правлением охотобщества. К тому же, Тимофеев с радостью отправит копии протоколов по месту работы дебоширов.
— Ну, чего вы ждете?
Мужики принимаются собирать по поляне пыжи и стекла.
— А мы? — спрашивает Болотников.
— А вы пойдете с нами. Берите ружья и рюкзак с патронами. Проверим результаты вашей стрельбы.
— Куда идти-то? К базе?
Я качаю головой.
— Вокруг озера, до дороги. Так будет ближе. Надо проверить, как там туристы. А ты, Болотников, посмотришь в глаза людям, в сторону которых стрелял. Тебе полезно будет.
— Там же речка, — угрюмо бурчит один. — И моста нет.
— Вброд перейдешь, — бросаю я. — Шагайте!
Песенку мы переходим по камням — в том самом месте, откуда начинается тропинка, которая ведет к землянке Тихона. Этим летом землянку плотно обжили археологи из Ладоги — они нашли на поляне остатки древнего жилья и затеяли настоящие раскопки. Археологи уехали только две недели назад — повезли свои находки в Ленинград.
Мы огибаем дальний заболоченный конец озера. Утки здесь много — из тростника то и дело взлетают крупные кряквы.
Светает.
Со стороны основной базы доносятся первые выстрелы — охотники уже вышли в озеро на лодках и открыли сезон.
«Ночные стрелки» шагают впереди меня, тоскливо оглядываясь на выстрелы. Им теперь придется надолго попрощаться с охотой.
А то и навсегда — из общества охотников их исключат, этого я добьюсь. И в другое общество вряд ли примут.
Наконец, мы выбираемся из леса на песчаную проселочную дорогу. Впереди, над верхушками деревьев поднимается жидкий дымок.
— Похоже, туристы уже проснулись, — говорит Павел.
— Конечно, — киваю я. — Попробуй-ка, поспи, когда вокруг стреляют.
Выстрелы теперь доносятся с разных концов озера. Над нашими головами то и дело пролетают утки — парами и поодиночке. Они отрывисто и возмущенно крякают.
Глава 7
Туристы стоят лагерем у самой воды, на покатой травянистой поляне. Место живописное, но неудобное — в дождь вода с дороги обязательно зальет поляну и палатки. Хорошо, что сегодня ночью было ясно.
Девушки рядком сидят на длинном бревне, которое прибило к берегу водой. Конец бревна погрызен — дерево свалили бобры, оно упало в воду и долго плавало, пока кто-то не вытащил его и не приспособил для сидения.
В стороне лежит на траве наполовину сдутая резиновая лодка.
Белобрысый Дима раздувает огонь, подкладывая в него мелкие щепочки. Я вижу, что костер они развели на старом кострище и по всем правилам окопали его, чтобы огонь случайно не добрался до палаток.
Молодцы ребята.
Глеба нигде не видно.
Заметив нас, туристы встревоженно оглядываются. Еще бы — к ним идут пятеро мужчин с ружьями, один в милицейской форме.
Но вот они узнают меня и успокаиваются. А Вера смотрит на Павла, и по ее лицу пробегает быстрая улыбка.
— Доброе утро, ребята, — говорю я. — Мы ненадолго. Заглянули узнать, все ли у вас в порядке.
Дима кивает в ответ.
— Нас разбудили выстрелы. Эта пальба, она долго будет продолжаться?
— Еще часа два-три, — отвечаю я. — Потом перерыв на обед, и вечерняя охота.
— Вы были правы, Андрей, — неожиданно говорит Вера. — Лучше бы мы пошли на каньон.
Кажется, с ребятами все в порядке, не считая испорченного настроения.
Я бросаю взгляд на палатки, и сердце тревожно екает.
На скате крайней из них чернеет аккуратная круглая дырочка.
— Ребята, а где Глеб? — спрашиваю я.
Туристы, словно по команде отводят взгляд.
— Спит он, — с отвращением говорит Вера. — Напился вчера, и спит. Мерзавец!
Лена краснеет, но молчит.
— Он вас обидел? — нахмурившись, спрашивает Павел.
— Нет, — нехотя отвечает Вера. — Но вел себя отвратительно. Вот, видите!
Она кивает в сторону.
Там, возле старой березы, в высокой траве лежит сломанная гитара. Нижняя дека разбита в щепки, порванные струны торчат во все стороны, завиваясь кольцами.
— Расскажите, что случилось, — настаивает Павел.
— Мы пришли с базы сюда и стали устраивать лагерь, — говорит Вера. — А Глеб взял фотоаппарат и куда-то ушел. Вернулся поздно, выпивший и принес водку. Хвастался, что теперь он вам покажет.
Она виновато смотрит на меня.
— Стал предлагать всем выпить, но мы отказались. Тогда он надул лодку и поехал рыбачить.
Дима бросает короткий взгляд на Веру, как будто хочет ее предостеречь.
— В общем, он уплыл, а мы просто сидели и пели песни. Потом Глеб вернулся. Сказал, что мы распугали ему всю рыбу своими песнями. Выпил еще и… стал приставать.
Вера опускает голову.
— К тебе? — спрашивает Павел.
Вера кивает, не глядя на него.
— И к Лене, — тихо добавляет она. — Хорошо, что Дима за нас заступился.
— Сволочь! — коротко говорит Павел.
— Глеб разозлился, разбил гитару и ушел спать. Мы еще немного посидели и разошлись. А потом началась стрельба. Так и не поспали.
Я смотрю на Болотникова. Он растерянно озирается по сторонам, как будто не может понять — куда попал. На его небритых щеках я вижу мелкие капли пота. Под бегающими глазами набрякли синеватые мешки.
— Стыдно тебе, Иван Николаевич? — спрашиваю я.
Болотников отворачивается, а двое других охотников смотрят себе под ноги, как будто увидели там что-то очень интересное.
— В какой палатке спит Глеб? — спрашиваю я.
Вера кивает на крайнюю палатку — ту самую, в скате которой чернеет дырочка.
Я подхожу к палатке.
— Да не надо его будить… — начинает Дима и замолкает.
Я уже отстегнул деревянные пуговицы и откинул полог. Глеб лежит на боку, подложив ладонь под щеку. Темная челка упала ему на лицо. Когда в палатку проникает свет, парень что-то бурчит, не открывая глаз.
Рядом с ним валяется почти пустая бутылка — водки в ней осталось на донышке.
А в ногах Глеба мокрым комком лежит рыболовная сетка — вся в прилипших водорослях. В сетке запутались три дохлые плотвички величиной с мою ладонь.
Я забрасываю полог на скат палатки и выпрямляюсь.
— Чья сетка, ребята?
Туристы молча переглядываются.
— Глеба, — неохотно отвечает Дима. — Он ее с собой привез, мы не знали.
Болотников криво усмехается.
— Счастливый у вас сегодня день, Андрей Иванович, — говорит он.
Павел тоже подходит к палатке. Видит сетку и спрашивает меня:
— Браконьерство?
— Оно самое, — отвечаю я. — И улики налицо.
— Будем оформлять?
— Конечно.
Присев, я дергаю Глеба за ногу.
Он поджимает ногу, открывает глаза и непонимающим взглядом смотрит на меня. Потом переводит взгляд на фуражку Павла.
В его глазах появляется выражение испуга.
— Доброе утро, — сухо говорю я. — Вылезай. Будем составлять протокол.
Пока Глеб возится в палатке, я подхожу и внимательно осматриваю дырочку в скате. Оборачиваюсь на противоположный берег, прикидывая направление. Потом захожу с другой стороны палатки.
Второй дырочки нет. А пуля непременно бы ее оставила.
— Что ты там ищешь? — спрашивает меня Павел.
— Да так. Ребята, откуда в палатке дырка?
— Нам такую подсунули, — объясняет Дима. — Мы палатки в прокате взяли и не посмотрели внимательно. Как теперь возвращать?
— Можно заплатку наложить, — улыбаюсь я. — Обрезок ткани я вам дам, нитки тоже найдутся. Справитесь?
— Пусть Глеб сам штопает, — говорит Вера. — Андрей, вы покажете нам, как пройти на автобус? Не хочу больше здесь оставаться.
— Идем вместе, — киваю я. — База по дороге, я вас там накормлю. Не голодными же ехать в Ленинград.
Потом оборачиваюсь на Болотникова.
— Соображаешь, что к чему, Иван Николаевич? Если бы дырка оказалась от пули, ты бы легко не отделался. Так что это у тебя сегодня счастливый день. Радуйся.
Болотников молча отворачивается.
Я быстро составляю протокол на Глеба. Парень не отпирается — его поймали с поличным, да еще и похмелье мучает.
Когда я убираю бланк в планшетку, он несмело спрашивает:
— Может, договоримся? Это я в первый раз…
— А что ты предлагаешь? — не глядя на него, спрашиваю я.
— Сейчас.
Глеб, морщась, ныряет в палатку. Копается в своих вещах, щелкает крышкой фотоаппарата. Вылезает и протягивает мне кассету с фотопленкой.
— Вот.
Я беру кассету. Вытаскиваю пленку, держу ее на свету и возвращаю кассету Глебу.
— Отдайте протокол, — просит Глеб. — Иначе у меня в институте проблемы будут, и на работе.
Он смотрит исподлобья, ни следа упрямства не осталось в его взгляде.
— Протокол останется у меня, — говорю я. — Пускать его в ход я не стану.
— Что вам нужно? — злится Глеб.
Я пожимаю плечами.
— Мне — ничего. Я просто не хочу тебя больше видеть. И слышать про тебя тоже не хочу. А вот перед ребятами советую извиниться за свое поведение.