Я тот, кто поклялся ложно перед Пта, Владыкой
Справедливости; Он заставил меня узреть мрак днем.
Я расскажу о его власти тому, кто не знает его[728], и тому,
кто знает,
Малому и великому.
Остерегайся Пта, Владыки Справедливости!
Созерцай, он не пропустит (дурного) поступка любого
человека.
Воздержись хулить имя Пта!
И вот, тот, кто хулил его,
Созерцай, он уничтожен.
Он заставил меня полюбить бродячую собаку;
Я был в его власти.
Он заставил меня стать посмешищем для людей и для богов,
Так как я был человеком, который совершил подлость
Против своего господина.
Пта, Владыка Справедливости, справедлив ко мне,
Он наложил на меня наказание.
Будь милосерден ко мне!
Я видел, что твое мастерство милосердно!
Другой человек просит прощения у божества более основательно[729]: «Я невежественный, бессердечный (то есть глупый, безмозглый) человек, который не понимает разницы между добром и злом». Другие заявляют, что человечество в целом слабо и беспомощно перед богами. Даже если никакой страшный грех не тяготит совесть, полезно признаться, что этот человек слаб перед богами, и предположить, что они без труда обнаружили бы вину, если бы не были такими милостивыми и всепрощающими. Это тональность следующего гимна:
Твое (искусство) неповторимо, о Харахти!
И правда, нет никого подобного ему,
(Способного) защитить миллионы
И прикрыть щитом сотни тысяч,
Ты защитник его, который взывает к нему!
Этот тон фанатичной веры проникает даже в официальные надписи. Мы находим фараонов, которые униженно молят богов о божественной охране и просвещении, когда, согласно традиционной теории египетского царства, им следовало бы говорить надменно, так как они сами являются воплощением богов и владыками всей мудрости. Так один царственный проситель сообщает[734]: «Не дозволяй мне делать то, что ты ненавидишь; спаси меня от всякого зла!» Тем не менее такие униженные признания в царской приверженности к ошибкам и слабости не являются столь многочисленными, как параллельные утверждения, имеющие более древние корни. Согласно этим представлениям фараон настолько возвышался над невежественным и слабым человечеством, что не мог сознаться в грехе. После 1000 г. до н. э. старый формализм, вообще говоря, все больше и больше подавлял фанатичный тон, особенно после 750 г. до н. э., когда механическое копирование древнейших форм стало превалирующей тенденцией и когда египетский консерватизм отпраздновал свой величайший триумф. Все в большей степени консерватизм становился высочайшей гордостью теологов. Они обыскивали развалины храмов и гробниц ради надписей и папирусов и выбирали из них древние и не совсем понятные тексты, а также имена и рисунки богов, которым поклонялись предки. Таким образом, на свет появилось много забытых божеств. Эта стилизованная под старину тенденция начинается с эфиопских царей с VIII в. до н. э. и достигает высочайшей точки в IV в. до н. э. в правление Нехтанебо. Это был благочестивый монарх, известный также в более поздней традиции как ученый и колдун, который оставил удивительное количество монументов, иллюстрирующих пантеон и учения далекого прошлого.
Чтобы показать громадный контраст между фанатичным стилем в религиозной поэзии Нового царства и древним поэтическим стилем, мы процитируем отрывок из длинного гимна Амону-Ра, который хранится в папирусе музея в Каире[735]. Этот гимн составлен из поэтических отрывков разных веков, и, таким образом, древний формализм представлен в нем бок о бок с более лирическим стилем. В нем, соответственно, мы находим примеры самого высокопарного и архаичного тона:
Пробудись во здравии, Мин-Амон[736],
Владыка вечности,
Который создал бесконечное время!
Владыка почитания,
Тот, перед… [737]
Крепкий рогами,
С прекрасным лицом,
Владыка короны
С высокими перьями!
Превосходный, с повязкой на голове[738],
(Носящий) белую корону.
Змеиная корона и две змеи Буто[739] украшают его чело,
Украшения (?) его во дворце[740],
Двойная корона, царский головной убор и шлем!
Прекрасный лицом, когда он получил четырехкратную
корону!
Кто любит как Южную, так и Северную корону!
Владыка двойной короны, который получил скипетр!
Владыка булавы, держащий плеть,
Добрый правитель, который появился с белой короной!
Дальше гимн просто описывает невероятно древнюю статую бога Мина из Коптоса, о чьем мифологическом характере поэт может сказать мало, поскольку он явно не хочет следовать более поздней идентификации бога с Осирисом. На этой точке стиль слегка оживляется и становится современнее, а затем переходит в гимн солнцу.
Владыка лучей, создатель света,
К которому боги обращают мольбы,
Который протягивает свои руки, когда пожелает!
Его враги сражены его пламенем,
Это его око, которое победило зло.
Он послал свое копье, чтобы его проглотил хаос,
Он принудил нечестивого дракона выплюнуть все, что он
проглотил[741].
Взываю к тебе, о Ра, владыка правды,
Чье святилище таинственно, господин богов!
Хепри в его ладье,
Который отдал приказ, и появились боги!
Атум, создатель людей,
Тот, кто создал их в различных формах и вдохнул в них
жизнь,
Различая форму[742] одного от (формы) другого!
Теперь следует раздел в самом современном, лирическом стиле:
Кто прислушался к мольбе того, кто в тюрьме,
По доброте сердца, когда человек взывает к нему!
Кто выводит усталость из него, которая ожесточает
сердце,
Кто судит угнетенных, угнетенных и нуждающихся!
Владыка знания, в чьих устах мудрость[743],
Чтобы ублажить его, приходит Нил!
Владыка веселья, великий любовью,
Кто даровал[744] жизнь людям,
Кто открыл каждому глаза!
О ты, (который был) создан в хаосе,
Который создал наслаждение и свет!
Боги радуются при виде его доброты[745],
Их сердца оживают, когда они взирают на него.
Следующий раздел гимна сворачивает к сухому стилю, который прославляет божество, как почитаемое в Фивах и Гелиополе, «кого почитают в шестой день и средний день месяца». С бесконечными повторениями описаны его короны и эмблемы. Через какое-то время, однако, отчет об его деятельности, как создателя и защитника, приобретает современный тон фанатичной веры.
Тот единственный, кто создал то, что есть,
Создатель всех людей, создавший то, что существует!
Люди произошли из его глаз,
Боги выпрыгнули из его уст.
Кто создал луга для стад,
Животворные деревья для людей;
Кто разрешил рыбе жить в реке,
Птицам прикасаться (?) к небу.
Он дал дыхание тому, кто в яйце;
Он поддержал кузнечика
И дал жизнь (даже) мошке[746],
Также ползающим и летающим существам;
Кто создал пищу для мышей в их норках
И накормил летающие (создания) на каждом дереве.
Взываю к тебе во имя всего этого!
Тот, единственный, с множеством рук[747],
Кто лежит, бодрствуя ради всех людей, когда они спят,
Изыскивая, что лучше всего для его животных!
Ясно, что египетская концепция богов в Новом царстве значительно отошла от прежних низких, примитивных идей. Божества этих более поздних религиозных гимнов не только приобрели неограниченную власть над всей природой, но обладают большой нравственной силой, как основой любви, мудрости и справедливости, – по крайней мере, такова фигура высшего божества, которое пытаются найти религиозные мыслители и поэты. Если бы можно было очистить эти египетские описания от политеистических и характерных пантеистических черт, их концепция отеческого и всемогущего божества показалась бы временами приближающейся к библейскому представлению о Боге.
С другой стороны, мы должны постоянно задавать вопрос, насколько массы могли следовать за этим благородным движением. Даже жрецы не обладали такой способностью, так как не могли освободить мифологию от древних сомнительных традиций, которые описывали богов как слабые и несовершенные создания, как в нравственности, так и в могуществе