– Но как сотрудники отеля смогли опознать его? Во-первых: прошло достаточно времени, во-вторых:сколько народу шастает в отеле.
– О, его трудно перепутать с кем-то. Он просто красавчик, как будто с рекламного постера или голливудского фильма.
– Но на основании показаний персонала, мы не можем предъявить обвинения! Мало что его видели в отеле, он отбрешется, что мол забыл какой это был день, какой отель, да и вообще страдает амнезией периодически. Да и какой у него мог быть мотив, зачем ему убивать мальчика?
– Я пока не знаю этого, но тут какая-то история – Халил хочет открыть свою клинику и уже отдал в предоплату солидную сумму, но ему ещё необходимо оплатить восемьдесят процентов. Я навёл справки по своим каналам – у Халила таких денег нет. Так может он надеется на помощь Спиридоновой?
– Всё, конечно, занимательно, но теперь об этом деле пусть болит голова у российской стороны, я уже подготовил документы, и с минуту на минуту придёт представитель посольства.
– Но есть ещё кое-что важное, – не сдавался адвокат, – этот Халил левша!
– Вот это уже кое-что, но опять же достаточно только для подозрений.
И адвокат достал свой последний козырь:
– Сегодня утром по факсу я получил от своего приятеля из Интерпола допрос свидетелей из Австрии, которые находились на берегу во время преступления. И они в один голос заявляют, что видели Клавдию на пляже!
– Это что же получается, – Мустафа привычным жестом потёр подбородок, – мы должны отправить Спиридонову с миром восвояси, снять все подозрения и продолжать расследование в другом ракурсе, с другими подозреваемыми?
– Именно! – торжествовал Гийом.
В дверь постучали. В кабинет вошёл Константин Николаевич.
В аэропорт приехали буквально за час до вылета самолёта. Клавдия с Константином Николаевичем в сопровождении двух полицейских в штатском, которые тыкали направо и налево своими корочками, прошествовали отдельным коридором напрямую к стойке регистрации. Отстреливаться от газетчиков взялся адвокат. Его окружили журналисты с камерами и микрофонами, задавая вопросы и ловя каждое слово.
– Скажите, в качестве кого Клавдия Спиридонова отправляется в Россию? Она до сих пор подозреваемая?
Адвокат откашлялся:
– Местные правоохранительные органы посчитали собранные улики недостаточными, и заявляют о снятии обвинений с россиянки. Полицейские пошли на такой шаг из-за недостатка доказательств.
– Дело можно считать закрытым?
– В России её ждут следователи, и по запросу русских, египетские власти переслали им материалы дела, и дали возможность Спиридоновой добираться в Россию без конвоя. Статуса подозреваемой на родине у неё нет.
– Господин адвокат, значит ли это, что убийца мальчика не найден?
– Без комментариев, – махнул холёной рукой Гийом.
На этих словах он поспешил присоединиться к Клавдии и компании, хотел ещё расспросить её кое о чём. Полицейские распрощались и покатили по своим делам– на этом их миссия была выполнена. Они сидели втроём за столиками кафе у огромных окон аэропорта, молча наблюдали, как садились и поднимались в воздух самолёты и пили кофе. Разговор не клеился. Без всяких эмоций, молча Клавдия выслушала сообщение Константина Николаевича о том, что она едет домой совершенно свободной. Они понимали, что внешняя свобода мало что значит по сравнению с той тюрьмой, в которую Клава загнала свою душу и сердце. И всё же ей было гораздо легче возвращаться домой с чистой репутацией.
– В России вас встретят родители, мы сообщили им, каким рейсом вы прилетаете, – сказал Константин Николаевич и полез в карман, – но на всякий случай я дам вам русские рубли, чтобы вы смогли добраться до дома.
Клавдия покачала головой:
– Не надо, у меня есть немного денег. Мне хватит, – она помолчала минуту. – Если бы вы знали, как я вам благодарна за всё.
Объявили, что посадка на её рейс заканчивается, они дружно поднялись и потянулись к стойке паспортного контроля. И только сейчас адвокат решил задать Клавдии этот вопрос:
– Клавдия, вы знаете кто убил вашего сына? – он спрашивал и утверждал одновременно.
Она повернулась к нему лицом, посмотрела прямо в глаза и разжала ладошку. Там лежал серебристый крестик.
– Это крестик моего Василия, он носил его, не снимая с самого дня крещения. И в тот день крестик был на нём, я это хорошо помню. Халил выронил это вчера из кармана брюк, когда приходил вечером в отель.
– Я могу забрать это?
– Да, конечно.
– Как вы думаете, зачем он сделал это?
– Только он знает и может вам сказать…если захочет. Я думаю, что и кольцо с сапфиром у него, – Клавдия горько усмехнулась. – Ведь по вашим, египетским правилам если помолвка расторгается, то невеста должна вернуть все подарки жениху.
Она отошла несколько шагов, как-то картинно поклонилась своим провожающим, миновала рамку металлоискателя и затерялась в пёстрой толпе.
Самолёт летел большой компанией, весёлые, под градусом туристы возвращались с отдыха. В пёстрых рубашках, лёгкой обуви, загорелые и счастливые. С ней никто не заговаривал, ни о чём не спрашивал. Никто не знал её историю, никому не было до неё дела. Клавдия отвернулась к иллюминатору и смотрела на проплывающие облака, на маленькие блёстки множества озёр, рассыпанных на земле. Её устраивало её молчаливое одиночество в этом бедламе пьяненьких, хохочущих туристов. Когда пилот объявил, что самолёт идёт не посадку и на земле их ждёт мороз минус восемнадцать градусов, пассажиры начали пялить на себя все возможные одёжки. Клава ужаснулась– в багаже имелась куртка, но не для такого холода, и если никто не встретит она просто околеет пока доедет до дома, потому, что в кошельке шуршали деньги только на автобус.
Выходя из зала прилёта с большим чемоданом, Клавдия завистливо посматривала на толпы встречающих. В глубине души, среди этих людей, она надеялась увидеть родное лицо, но все проходили мимо, дарили цветы, обнимались, целовались и вытекали пёстрой струйкой в город, волоча за собой багаж. Стояло раннее утро, автобусы начинали рейсы только через час с лишним, и Клавдия решила скоротать время в зале ожидания. Она укуталась в свою тонкую курточку и кажется задремала, а когда почувствовала свежий аромат цветов даже не поняла сон это или явь. Перед ней на корточках, с большим букетом жёлтых роз сидел Пётр. Они смотрели друг на друга несколько секунд.
– Извини Клавдия, я немного опоздал, колесо проколол, пришлось менять.
– Ты как здесь? – Клава ожидала увидеть кого угодно, только не его.
– Мне позвонил твой отец, сказал, каким рейсом ты прилетаешь, просил, чтобы я встретил.
– А что же сам он?
– Пойдём, пожалуйста, мне на работу надо успеть, – не отвечая на вопрос и, увлекая Клавдию к дверям, пробормотал Пётр.
– Спасибо за цветы, мне очень приятно.
– Добро пожаловать на родину дорогая!
Пётр неожиданно остановился, одной рукой обнял её, прижался губами к виску. Так и стояли некоторое время молча, боясь спугнуть возникшее чувство нежности, жалости и благодарности.
Ехали молча. Клавдия наслаждалась, пробегающими за окном картинками– пушистые розовые от восходящего солнца сугробы, высокие сосны и ели с шапками снега на макушках.
– Куда мы едем?
– Я отвезу тебя к родителям.
– О, я смотрю, ты стал другом семьи и стал вхож в дом? – язвительно спросила Клава.
– Да стал, твои родители нуждались в помощи во время похорон, да и сейчас ситуация не лучше– мать уже вторую неделю в больнице с сердечным приступом, а батя или рядом с ней, или пьёт горькую, того и гляди крышу сорвёт.
– Извини, и спасибо тебе за всё.
Клава погладила его по плечу. Пётр наклонил голову и потёрся щекой о её руку.
– Я приеду вечером. Будь, пожалуйста, терпеливой. Сейчас всем непросто.
– И тебе тоже? – с грубой усмешкой спросила Клава.
– А я что, из другого теста сделан? Или это только твоя привилегия страдать? – в тон ей ответил Пётр.
В квартире был бардак, пустые бутылки, полные пепельницы окурков, смятая постель. Отец пьяно, слюняво целовал её, размазывал слёзы по щекам, что-то причитал. Клава загнала его в ванну, кое-как привела в чувство, переодела в чистую одежду. Нашла свой старый пуховик, тёплые сапоги, и они отправились к матери в больницу. Клава понимала, что ей надо какими-то силами наладить этот расползающийся мир, иначе её потери будут множиться. Матери с каждым днём становилось лучше, она уже вставала, и врачи разрешили немного ходить. Она не упрекала Клаву, только вздыхала горько и прижимала слабыми руками её голову к груди, гладила волосы и тихо говорила:
– Я боялась, что потеряла обоих, но Бог милостив, он вернул тебя. Теперь всё будет хорошо. Похоронили мы Васеньку ладом, всё как положено, спасибо друг твой помог, очень помог, а меня выпишут скоро, я уже хорошо. Вот только отец пьёт, ты бы присмотрела за ним Клавочка.
– Не волнуйся мама, всё будет хорошо, я дома, я с вами. Скоро всё наладится.
Клавдия и сама не знала, кого уговаривает, то ли себя, то ли мать. Ведь знала наверняка, что как раньше уже не будет. К ней не вернётся тот безграничный покой, который царил в её душе прежде.
Остальное время до вечера Клавдия наводила порядок, выносила пустые бутылки и мусор, меняла и перестилала постельное бельё, готовила еду. В доме запахло свежестью, едой и порядком. Клавдия видела, что отец приободрился, но втихаря заглядывал иногда в где-то спрятанную бутылку. Вечером приехали Пётр с Женькой, привезли еды и деликатесов, накрыли стол, позвали соседей, хотя Клава была против. Первую выпили за упокой раба божьего Василия. Вторую за здоровье всех близких и родных. За окном разгулялась вьюга, а в квартире было уютно и тепло, и Клавдия чувствовала себя как в детстве – в полной безопасности. Сидели допоздна, разговаривали не громко, наутро решили поехать на кладбище, но сомневались, что к могилке подойдут, потому что сугробы высокие, снега нынче много намело. И всех волновал один вопрос, но никто не осмелился спросить. А Клава молчала, ей страшно было говорить об этом, и сердце разрывать воспоминаниями.