пли: со звоном, капля за каплей «истекала» душа.
Как я мог видеть глазами хухра, так он мог слышать моими ушами и не находил себе места. Приятель – очень чувствителен. Музыка Шнитке воздействует на него другими частотами, недоступными нашему слуху. Она отнимает у него жизнерадостность, заставляет страдать. То, ссутулившись и стеная, он плелся за мной по пятам, то кружился по залам, зажимая уши ладошками, то замирал, прислонившись к колонне, закрывая лицо, то сидел на ступеньке в позе «мыслителя», то падал без сил. Когда служащие подбегали к нему, я прерывал свои поиски, говорил им: «Извините, этот джентльмен – со мной» и легким касанием приводил его в чувство.
В конце концов, не выдержала, появилась моя незнакомка, упрекнула: «Себя не жалеете, – пожалейте хоть маленького»!
– Ей богу, я не хотел! Вы уж простите, я не нарочно!
«Надеюсь, что не нарочно», – сказал она низким голосом, приблизилась, нагнулась, погладила по головке, заглянула хухру в глаза, прижала к своему животу. Он затрепетал от счастья и ожил. Я подумал: «Вот бы и меня так – кто-нибудь!»
«А вы обойдетесь», – сказала она, прочтя мои мысли. Хухр вырвался из ее рук, прижался ко мне, молвив: «Он хавофый!»
«Знаю», – сказала она, рассмеялась и ушла за колонну. Ее появления смущали и возмущали меня. Однако, как только она исчезала, у меня возникала к ней сразу куча вопросов. Расстраивало, что я снова остался в неведении о своей незнакомке. Два дня она пыталась мне что-то сказать, но, встретив, с моей стороны, нежелание слушать, решила должно быть подождать, пока я «созрею». И теперь я опять ничего спросить не успел, хотя чувствовал, что находился у нее под надзором.
Мне тоже было не сладко: эта музыка – о тщете метаний в сине-зеленом пространстве терзала и меня. Но я был привычней. Кстати, «сине-зеленый» – это цвет пионеров жизни на нашей планете – «сине-зеленых водорослей».
Представитель любого племени на планете, оказавшись в Британском музее, для начала, естественно, захотел бы узнать что-нибудь о своей отчизне – взглянуть, так сказать, на нее с высоты «ослепительнейшей вершины цивилизации». И лишь после этого снизошел бы к другим экспонатам.
Я обежал все здание сверху донизу, довел себя до истерики и, наконец, замкнув круг, наткнулся на зал, посвященный Аляске. В углу карты северного штата США на западном берегу пролива болтался лоскутик белого цвета с крошечной надписью: «Siberia» – «Сайберия» (Сибирь). И это – все!
Вокруг был изысканный мир, пиршество знаний, вкуса и прозорливости, куда мы не были приглашены. А надпись «Сайберия» на лоскутике имела мистический смысл и понимать ее нужно было, как нечто, о чем, на ночь глядя, лучше не вспоминать.
Мои знакомые были как-то в еще английском Гонконге. В гостинице, когда заполняли анкету, администратор допытывался: «Рашиа», «Москоу» – это где? Франция? Северная Америка? Кипр? Может быть, он и слышал, что где-то между Гренландией и Аляской есть крохотный вечно покрытый льдом островок «Сайберия». «Но разве там живут люди!?» Для массы подданных Её Величества мы как бы не существуем. «Наполеона победил величайший стратег всех времен и народов герцог, он же фельдмаршал Артур Уэлсли Веллингтон! Гитлера разгромил прозорливый Уинстон Леонард Спенсер Черчилль и роскошная Америка своими деньжищами. „Русские?! Кажется, слышали. С ними всегда что-нибудь приключается: то у них камеру стибрят из номера, то стянут ночные сорочки. Словом, – невезучий народец.“
7.
Музыка смолкла. Я стоял неподвижно. Хухр тронул мою безвольную руку и потянул за собой. Суета утомила меня. Я был подавлен и впал в безразличие. Мне было все равно, куда мы идем. Мы то спускались, то поднимались, то шли какими-то переходами.
„Пушистик“ остановил меня перед картиной. То был картон Микеланджело Буонарроти „Святое семейство“.
На переднем плане Мария, Иосиф и двухгодовалый Иисус. Я видел гордую и нежную женщину, сияющее преданностью и любовью лицо старика и обласканного нежными прикосновениями счастливого малыша. На втором плане – резвились нагие подростки. Не картон – а символ вселенского счастья. Образы сквозь туман обиды, по шнурку зрительного нерва, просачивались в мозг. Но утешения не было. Продолжалась детская обида.
Ну, в самом-то деле, на кого обижаться? Кто виноват, что русские в своей массе знают об англичанах больше, чем те о русских? Зато о бывших колониях британцы, наверняка, знают больше, чем о французах.
Сказывалась наша удаленность от центров культуры. Будучи формально в Европе, мы всегда чувствовали себя за ее околицей. Нас интересовало, что там – внутри. „Эпидемия“ культуры передается от человека к человеку. Плотность населения Англии в тридцать раз больше, чем – России. По европейским меркам у нас – почти пустыня, при этом нет страны с большей протяженностью границ. Русские государи жили с постоянным ощущением, что страна распадается и теряет земли. Все силы шли на охрану и обретение территорий. Здесь можно добавить триста лет татаро-монгольского ига, рабство крестьян, отмененное только в средине девятнадцатого века и то что запускающая прогресс буржуазная революция пришла к нам на триста лет позже, чем в Англию. Хотя русские монархи имели родственные связи с английскими, а последние как-то даже воевали с Россией (в Крыму), холодная „сайберия“ с этих отапливаемых Гольфстримом берегов едва просматривалась…
А если – на чистоту, нас в упор не желали видеть.
Мы покидали Музей, как ошпаренные. Хухр, поджав куцый хвостик, бежал сбоку, заглядывая мне в глаза. Уже за оградою он приотстал, а я замедлил шаги, продолжая бурчать и жестикулировать.
Взвизгнул тормоз. Я оглянулся. Полицейские перекрыли проход и выкрикивали в мегафон: „Внимание! Музей временно закрывается! Забастовка персонала!“ Публика заволновалась: „Неслыханно! В чем дело? Почему забастовка?“ Ответ последовал: „Без комментариев!“ Я поймал в толпе хухра и затащил в укромное место.
– Послушай, забастовка в Британском музее такая же чушь, как геморрой на солнце.
– А ражве на шолнце нет пятен!?» – резонно возразил хухр.
Объясняю еще раз: в Британском Музее не может быть забастовки!
Пощему!?
Потому что не может быть никогда!
Пощему никогда!?
Без комментариев! И прекрати свои штучки!
Ага! Им мовно, а нам нет? Да?
Да! И кончено! Тема закрыта! – я прикрыл на секунду глаза. Когда открыл – полиции простыл и след. Люди спокойно проходили в ворота.
Кто тогда знал, что через несколько лет прецедент сработает, и в Британском Музее, действительно, произойдет забастовка. Этот случай чем-то напоминал «провидение». Похожий казус, правда, иной природы, случается в радиолокации. Луч станции, достигает цель на «дальности прямой видимости». А так как Земля круглая, то эта «дальность» зависит от высоты цели. Например, низко летящий самолет можно засечь не дальше пятидесяти километров, а стратосферный бомбардировщик – аж на двухстах пятидесяти. Но случается, что между поверхностью Земли и верхними слоями атмосферы образуется, так называемый, волноводный канал, который, путем отражений заставляет луч «огибать» Землю. И тогда даже на средних высотах (пять-десять километров) летательный аппарат может быть обнаружена в четырехстах километрах, а то и дальше. Должно быть «провидение» связано с действием какого-то, «волноводного» слоя в «пироге» Времени.
Я был на обратном пути к подземке. Мимо меня проходили солидные люди всех цветов радуги, и на каждом шагу справлялись, как им пройти к Музею. Почему они обращались с этим ко мне!? За кого они меня принимали?
Известно за кого – за «придурка», которого используют там, где другим делать нечего.
В «Войне и мире» у Льва Толстого есть персонаж – мой любимый «придурок» – капитан Тушин. И я, как военный, средних чинов, полагаю, что не Кутузов, не Веллингтон победили Наполеона, не Жуков и не Монтгомери разнесли в пух и прах чудовищный Вермахт, – а «капитаны Тушины» – то есть «придурки» разных племен и народов. А вот славу, во все времена, присваивал корчащий из себя стратега актеришка-харизматик – с угрожающим рыком и поступью властелина.
В каждом мужчине есть доля «придурка»… Его мозг засорен увлечениями, не имеющими отношения к жизни, а часто просто враждебными ей.
Вначале женщина хочет постичь эти вещи. Ее притягивает загадка мужской беспечности и дурашливости. Но очень скоро она вынуждена признать: все дело в недоразвитом менталитете. Она говорит мужчине: «Ничего ты не понимаешь!» И чаще всего бывает права.
Я знаю семьи своих начальников и друзей. Складывается впечатление, что многие мужчины, особенно в России, могут чего-то достигнуть только после того, как их обзовут «ничтожествами».
Когда Создатель, после Адама, задумывал Еву, он был крайне серьезен и сказал себе: «А теперь шутки – в сторону!»
У каждого – своя правда. – говорят одни.
Если так думать, – возражают другие, – вам сядут на голову.
С детского садика нам внушают: «Вы еще молоды, у вас все впереди, – а потом как-то сразу без паузы объявляют: – Ваш поезд ушел. До свидания!».
По утрам, когда отступает усталость, мы – действительно, молоды. Мир – прекрасен. Но что-то мешает к нему относиться серьезно. Серьезна лишь боль – в любых проявлениях. Подозреваю, что в жизни «слабого пола» она занимает ведущее место. Натура женщины, без сомнения, тоньше, однако все дело – в терпимости. Мужчина терпимей к мужчинам, чем женщина к женщинам, что, и сказалось при «раздаче ролей».
8.
Возле подземки на площади Рассела, я наткнулся на студию электронной почты (E-mail) и не смог устоять перед детским желанием зайти и отправить знакомым: «Привет из Лондона!». Уже вынул блокнот с электронными адресами и присел за компьютер, когда понял, что ничего не получится. В качестве обратного рассчитывал дать адрес студии, но не тут то было: оказывается, я мог воспользоваться только личным московским адресом. Послание, в этом случае, прозвучало бы странно, вроде «привета из-под кровати». «У старика, на минуточку, крыша поехала». – скажут знакомые.