– На хрена? – не понял Дрон. – Мало нам геморроя – еще и пасти его здесь?
– Пасти его, верно, придется, – подтвердил Геннадий. – Но только не здесь. Отвезем Стрейкера на ту сторону. Вроде как жест доброй воли – мол, мы не желаем ему зла. И намекнем, что при правильном подходе можно договориться.
– Зачем? – недоуменно спросил Виктор. – Да, конечно, Стрейкер – персонаж интересный, со связями. Но ведь его связи – в Европе. А мы, как мне кажется, собираемся работать в России. Или ты передумал?
– Ну, во-первых, – возразил Геннадий, – у этого господина и в России связей хватает. Как иначе он смог бы так ловко обставить всю эту бодягу с Евсеиным? У него и в уголовном мире свои люди – вспомни, и бандюки на него работали, и на Хитровке он скрывался…
– Да, верно, – признал Виктор. – Этого я, пожалуй, не учел.
– Но самое главное, – продолжал Геннадий, – припомни: все российские революционеры проводили за границей куда больше времени, чем в России. И скрывались, и газеты со всякими брошюрами издавали, и съезды проводили. Так что заграничные связи такого интересного господина нам очень пригодятся. Не удивлюсь, если он работает на половину разведок Европы. А заодно – на половину финансовых мошенников.
– Кстати, о бабках, – вспомнил Дрон. – Те, что в саквояже, – нам что, теперь их ему отдавать?
– Торопиться и напрягаться не стоит, от этого грыжа случается, – усмехнулся Геннадий. – Деньги, документы останутся пока здесь. Кстати, у него были с собой документы?
– Были, – ответил Витя. – На имя мещанина Яцека Пеньковского, уроженца города Ковно. Только, подозреваю, у него таких бумажек – как у дурака фантиков.
– Вот и ладно, пригодятся. Посмотришь потом – можно ли такие здесь сделать?
Виктор кивнул:
– Не вопрос, сделаю, хоть и не сразу. Главное – бумагу подходящую найти. Водяные знаки не проблема, в Москве их многие конторы делают, для корпоративного стиля. Печати, подписи – будет лучше родных. Что до чернил там всяких и мастики – тут уж, извини, не выйдет. Но для поверхностного осмотра – сойдет.
– Вот и отлично. Займись тогда, а ты, Дрон, давай делай что сказано. Черт, простите…
В кармане Геннадия замурлыкал мобильник. Он достал аппарат, хмыкнул, увидев высветившееся на экране имя, и, кивнув товарищам, отошел в сторону. Дрон попытался прислушаться – что там? – напрасно.
Поговорив, Геннадий вернулся к соратникам. Вид у него был довольным.
– Так, Дрон, планы меняются. Берешь Веронику и Олега, и везете Стрейкера в «Ад». Полегче с ним, не прессуйте. Да, и не болтайте при нем, а то мало ли…
– Бабу-то зачем? – заспорил было Дрон. Он после споров вокруг «кокаинового» проекта относился к девушке с подозрением. – Вдвоем справимся…
– А за тем, – ответил вожак, – что оставишь их стеречь Стрейкера, а сам – мухой назад. Тут, видишь ли, крайне интересная тема вырисовывается…
«Аппарат абонента отключен или находится вне зоны доступа».
– Опять! – Ольга в раздражении хлопнула крышечкой мобильника. И тут же вновь раскрыла и принялась нажимать кнопки.
«Аппарат абонента отключен или…»
– Да что ж это такое?
Уже не меньше четверти часа девушка пыталась дозвониться до Геннадия. Каретников ждал в машине; сначала он успокаивал Ольгу, пытался внушать ей, что ничего страшного не произошло, дело житейское, и абонент вот-вот вновь появится в Сети, – но сам все меньше и меньше верил в то, что говорил. Абонент в зоне доступа не появлялся. Он, скорее всего, сознательно не отвечает на вызовы.
Звонок Ольги застал Каретникова на пути домой, так что добраться до места оказалось делом десяти минут. По дороге Андрей Макарович удивлялся, как легко он поверил звонку незнакомой девицы; видимо, дело было в том, что после фестиваля в Коломенском он все время ожидал чего-то подобного. Отвратительнейшее состояние – печенкой чувствовать, что события назревают, и не иметь возможности что-нибудь предпринять…
Выслушав сбивчивый рассказ Ольги, Каретников порадовался, как им повезло – студентка третьего курса отделения хирургических сестер знала, на что обратить внимание. «Волшебный чемоданчик», как всегда, лежал на заднем сиденье, и, выруливая на улицу Казакова, Каретников уже прикидывал: до Спасоглинищевского, где находится раненый, добираться не больше четверти часа. Рана уже обработана, причем квалифицированно. Если дело обстоит именно так, как рассказала девица, то главное – стабилизировать состояние Никонова, а там уж думать, как перебрасывать его в будущее. Доктор и мысли не допускал, что раненого придется оставить в девятнадцатом веке; там у него, скорее всего, не будет ни единого шанса.
И вот – уже четверть часа они впустую торчат здесь, на улице Казакова… она же Гороховская. Поначалу Каретников толком не понял, кого именно ждет Ольга и с какой стати бусинка от четок, ключ к порталу, который Олегыч берег как зеницу ока, попала к какому-то Геннадию. Но чем больше он вникал в ситуацию (девица в перерывах между попытками дозвониться сбивчиво говорила о событиях последних дней), тем сильнее убеждался – ждут они зря. То, что Ольга так легко отдала бусинку в обмен на его, Каретникова, телефон, можно было объяснить разве что состоянием сильнейшего стресса. И зря она раз за разом упорно вызывает этого Геннадия… уже ясно, что, заполучив драгоценный шарик, он не собирался выполнять обещания и переправлять их в прошлое. Логично – зачем? Судя по тому, что Каретников сумел понять, Ольга успела уже поцапаться со своим бывшим приятелем; вот тот и решил избавиться от ставших опасными «союзников» и заодно получить заветный ключ от межвременного прохода. И никакой уголовщины – Ольга навсегда останется в своем времени, а Никонов умрет от раны; в девятнадцатом веке спасти его точно не сумеют.
Если Каретников до сих пор не изложил этих очевидных, в сущности, соображений Ольге – то лишь потому, что, как врач, понимал: это немедленно вызовет истерику.
– Да сколько же можно? Уже полчаса названиваю… Андрей Макарович, а может, он нарочно не отвечает?
Так, похоже, начинает прозревать… Каретников собрался было сказать нечто успокоительное, но тут в кармане его зажужжал мобильник.
– Каретников слушает.
– Доктор Каретников? Я не ошибся? – Голос в трубке был знаком. – Это Роман, мы с вами на фестивале познакомились. Помните – я еще с бароном Корфом был – ну конногвардеец…
– Да-да, конечно, рад вас слышать, Роман. Вы простите, я сейчас несколько занят, может быть, вы позже…
– Да-да, я понимаю, доктор, только два слова. Вам, часом, моя сестра не звонила…
– Секунду, юноша… – Каретников прикрыл аппаратик ладонью. – Простите, Оля, у вас случайно нет брата лет двадцати пяти?
– Ромка? – обрадовалась Ольга. – Это он? Но как же… Доктор, я ведь его на той стороне оставила! Значит, они здесь? Дайте, я ему все объясню!
Каретников протянул девушке мобильник.
– Вы где? Как – на Гороховской? Мы тоже… ах, во дворе? А мы с доктором на улице стоим. Да-да, скорее, ждем!
«Все-таки я был прав тогда, в Коломенском, – отрешенно подумал Каретников. – Вот и не доверяй теперь интуиции…»
От дома к машине быстрым шагом шел Корф. За ним, запихивая на бегу в карман мобильник, спешил молодой человек – тот самый, что был с «конногвардейцем» на фестивале…
К машине подбежал мальчишка. Он был знаком доктору – правда, видел тот его только на пропитанных потом простынях, в болезненном жару…
– Здрасьте, Андрей Макарыч! – выпалил запыхавшийся Николка. – Значит, Оля вас нашла? Ну вот, теперь все будет хорошо. Вы ведь вылечите господина лейтенанта? А то его пулей в грудь…
– Конечно, не волнуйся, – успокоил мальчика Каретников. – Вылечим, а как же. Вот только помоги мне…
Николка немедленно полез на заднее сиденье и завозился там.
– А нам только что телеграмму принесли! – сообщил он, вытаскивая из машины громоздкий медицинский чемодан. – Олег Иваныч с Ваней завтра приезжают! На Нижегородский![84]
Глава 19
– Это что, вокзал? – удивилась Вероника. – Экий, право же, сарай!
Извозчик, обернувшись, поглядел на седоков. Коричневое морщинистое лицо, похожее на печеное яблоко, еще больше сморщилось в усмешке, делая его удивительно похожим на врубелевского Пана…
– Так ить, барышня, известное дело – Нижегородский! Из московских вокзалов – самый неказистый. До Николаевского – куды-ы-ы ему…
Пролетка выехала на площадь и остановилась. К ней тут же заспешил носильщик – в длинном белом фартуке, с жестяной номерной бляхой.
Стрейкер, сойдя с экипажа, подал руку. Вероника благодарно кивнула и, придерживая пальцами юбки, сошла на пыльную мостовую. За спиной, возле багажной решетки суетился носильщик – вещей было немного.
– Прошу вас, mon âme[85], – сказал бельгиец. – Поезд отбывает через час, а нам следует еще позаботиться о билетах.
Вероника, взяв под руку спутника, проследовала за ним к зданию. Оно и правда походило на изрядных размеров сарай – совсем не то, чего ожидала она, привыкшая к великолепию старых московских вокзалов.
Здание Нижегородского вокзала ничем не напоминало ни сказочных теремков Белорусского, ни вычурности Рижского, ни строгой европейской архитектуры Ленинградского. «То есть – Николаевского, – поправила себя девушка. – Да и Белорусский как-то по-другому называется… Смоленский, кажется? Пора привыкать к новым названиям, теперь с ними жить…»
Бельгийца, как и велел Геннадий, доставили в «Ад» и споро затолкали в комнату студента Лопаткина; того, к счастью, не оказалось дома. Дрон побродил немного из угла в угол и отбыл, раздав ценные указания. Олег побежал к соседям по коридору за кипятком (молодой человек еще в прошлый раз освоился с простыми нравами студенческого общежития), а Вероника, которой было поручено собрать на стол, вытащила из кармана склянку с белыми таблетками и демонстративно предъявила ее Ван дер Стрейкеру. Тот сделал удивленные глаза, но смолчал – понял, что скоро и сам все увидит.