Я терпеливо ждал.
– Хм, хм, хм… – пробормотал он, поднеся книжку так близко, что едва не уткнулся носом. – Как интересно. А как вы представляете себе решение этого вопроса? На бумаге-то все выглядит неплохо, но…
– На самом деле все так же просто, как здесь расписано. – Я улыбнулся. – Ведь в обычные поезда продают билеты первого, второго и третьего классов? Надо просто взять с них пример. Наши клиенты благородного происхождения точно не привыкли ездить с простолюдинами. А создание сегментации вагонов сразу повысит доверие к вашей Компании – ведь лишь учитывая интересы клиентов, мы сможем сделать бизнес по-настоящему прибыльным.
– Тут вы абсолютно правы, мистер Хэйзел. И с этим я даже согласен, это… Да, я могу представить себе, как реализовать этот проект. Но то, что написано дальше… Это уже выходит за рамки моих полномочий!
– Вы так уверены?
– Мистер Хэйзел, вы же буквально предлагаете построить еще одно кладбище! Кто разрешит нам подобный проект?
Я потер подбородок, изображая задумчивость. На самом деле это был первый вопрос, который я задал Валентайну, но у него, конечно, нашелся ответ.
Мне оставалось только озвучить его:
– Как вы сами сказали, в Лондоне наблюдается проблема с вместительностью кладбищ. Попросту говоря, их нет. Поэтому необходимость создания новых стоит перед нами, гробовщиками – перед кем же еще! Создание же новых похоронных мест рядом с уже существующим кладбищем, куда ведет такая удобная железная дорога, еще и сократит расходы.
– Но вы предлагаете построить еще одну церковь!
– Вот против чего, а против строительства церкви Королева никогда не станет возражать, – рассмеялся я. – Пусть даже католической: дело богоугодное, а если Ее Величество перестанут досаждать судебными тяжбами из-за того, что кто-то не желает с кем-то быть похороненным в соседних могилах…
– Мистер Хэйзел, но мы же не можем в самом деле приложить к прошению просьбу призраков!
– Королева, между прочим, прислушивается к мнению медиумов, как мне говорили. – Я развел руками. – Однако я имею в виду более прозаичный момент. Многие покупают места на кладбище заранее, когда оформляют подписку на похороны. Насколько это увеличит прибыль, если они увидят, что об их комфорте позаботились заранее, предлагая и выбор места без неприятного соседства, и выбор класса вагона, и в целом обещание загробной жизни, которая не нарушила бы их смертные привычки?
Я чувствовал, что выдыхаюсь. Это Валентайн мог вести такие беседы днями напролет. Если мистер Рэмси решит продолжать беседу, я… Валентайн точно будет мне должен!
Мистер Рэмси, однако, закрыл записную книжку и вернул ее мне, после чего снял монокль и аккуратно убрал в карман.
– Это очень интересно, мистер Хэйзел, но я должен все обдумать и посоветоваться с компаньонами. Вы же понимаете, что должны быть задействованы такие ресурсы, которыми я один не имею права располагать.
– Конечно. – Я кивнул.
Иного ответа я не ждал, и, как оптимистично предполагал Валентайн, на этом месте уже можно было праздновать победу. Но я бы предпочел подождать, пока дело сдвинется с мертвой точки.
– Я буду рад встретиться с вами и вашим компаньоном, как только что-то прояснится. – Мистер Рэмси поднялся со стула и протянул мне руку.
Я ответил на рукопожатие и, позвав официанта, попросил рассчитать нас. Мистер Рэмси не стал ждать, пока я расплачусь за нас обоих, и торопливо ушел. Я лишь надеялся, что сыграл свою роль неплохо и этого хватит, чтобы он в самом деле принял наши идеи всерьез.
Я чувствовал, что у меня кончились силы. Такое долгое общение, в шумном и людном месте, не могло не сказаться на моем восприятии – каждый звук теперь причинял мне ужасные страдания, и я мечтал поскорее оказаться дома.
Когда я вышел на Джермин-стрит, то обнаружил, что начался дождь. Зонт я легкомысленно оставил в конторе.
Проклиная все на свете, я вышел на край тротуара в надежде поймать кеб, и тут надо мной неожиданно раскрыли зонт.
Я обернулся. Валентайн стоял, затянутый в черное пальто, без цилиндра и перчаток, так что ветер развевал его волосы, отчего зонт с гнутой ручкой смотрелся зловеще.
– Что вы здесь делаете? – удивился я.
– Надеюсь немного искупить вину за то, что подверг вас испытанию светской беседой. – Он улыбнулся. – Расскажите, как все прошло.
– Мне кажется, неплохо. – Я натянул перчатки на озябшие руки, и мы медленно пошли вниз по улице. – Но должно пройти немало времени, прежде чем эта беседа принесет хоть какие-то результаты.
– Лондонская похоронная компания теряет прибыль, – покачал головой Валентайн. – Именно поэтому я позволил себе форсировать события с вашей помощью. Что-то подсказывает мне, что в выигрыше в конце концов окажемся именно мы.
Дождь усиливался, и говорить стало шумно, тем более голова болела невыносимо. Я взял Валентайна под локоть, и мы молча шли под дождем. Одного его присутствия хватало, чтобы вернуть мне хоть какое-то подобие спокойствия.
Мне отчаянно хотелось раствориться в дожде и исчезнуть. Но такова была расплата за любой контакт с посторонним человеком дольше положенного и за пределами конторы.
Я прикрыл глаза – мерный ритм наших шагов позволял мне идти не спотыкаясь, – и позволил дождю заполонить мой слух, душу и сердце. Позволил себе раствориться в нем, зная, что Валентайн присмотрит за мной.
И удержит в смертном мире.
– Вы заметили, что мы уже некоторое время живем в благостной тишине? – спросил меня Валентайн пару недель спустя.
– Тишине? – Я нервно дернул бровью.
Тишиной происходящее никак нельзя было назвать.
Пока мистер Рэмси раздумывал над нашим предложением, время шло, и скандалы с призраками и их родственниками стали неотъемлемой частью нашей жизни. Благо Валентайн улаживал их за нас обоих.
К тому же он с такой убежденностью обещал призракам, что совсем скоро этот вопрос будет решен, что они успокоились. Харизма Валентайна скрывала одну неловкую мелочь: все наши грандиозные реформы пойдут во благо покойникам будущего, но никак не тем, с кем мы ведем дела сейчас.
Но я довольствовался малым и радовался тому, что мы имели. Например, появилась возможность спокойно выпить чаю в пустой конторе – на улице потеплело, и естественная череда смертей несколько замедлилась, поэтому иногда у нас находилось немного времени на себя.
– Относительной тишине, – все-таки поправился Валентайн. Значит, хоть какие-то зачатки совести в этом человеке были.
Я хмыкнул.
– И что вы подразумеваете под этим?
– Столько скандалов! Столько страстей вокруг поезда! Но вот уже почти пару месяцев нас никто не просит похоронить в саркофаге, не говорит о тростниковых полях и не приходит с интересными знаками отличия. Что вы думаете об этом, Дориан?
– Что мракобесие египетское спало, и священники всех местных приходов могут вздохнуть с облегчением, – пожал плечами я.
Я вообще уже думать забыл об этих случаях. Мы не поднимали эту тему, да и насущные проблемы отнимали у меня все силы.
Однако, как оказалось, Валентайн ни о чем не забыл.
– Я постоянно думаю об этом, – пояснил он, садясь на подлокотник кресла рядом со мной. – Не могу выбросить из головы тех призраков. Ладно живые… Они могут творить любые глупости. Я знаю это по себе. Увлечься любым культом, любой идеей… Все, что делает жизнь менее скучной. Но призраки… Разве после смерти человек не начинает смотреть на жизнь трезвым взглядом?
– Ну, один точно начал, – с улыбкой ответил я, имея в виду мистера Ч. М. Блэка. – И всех вокруг заставил.
Валентайн усмехнулся.
– Если бы все призраки были такими, как мистер Блэк, у таких, как мы, было бы намного меньше работы.
– Так выпьем же чаю за это! – Я шутливо отсалютовал чашкой.
До чего я становлюсь веселым человеком в те редкие минуты, когда у меня не болит голова!
Но Валентайн не стремился разделить мое веселье.
Он задумчиво смотрел куда-то в стену, меланхолично раскручивая на пальце цепочку от карманных часов.
– Когда человек ныряет слишком глубоко в неизвестное, последствия могут быть ужасными.
– Так обычно говорят про тех, кто ищет способ обмануть Господа.
– Как, например, наш дорогой друг Уоррен? – Валентайн посмотрел на меня.
Я кивнул. Сид Уоррен был старым приятелем Валентайна, гробовщиком старой традиции. От многих других его отличала порочная страсть к гальванике и стремление побороть смерть. Впрочем, частично ему это удалось, и мы даже использовали его изобретение у себя в конторе, создав постмортем машину. Теперь за весьма умеренную плату можно было не только сделать посмертное фото на нашем личном дагерротипе, но и на несколько минут вернуть душу покойного в тело. При условии, что призрак на это согласен, конечно.
Возможно, из-за тесного и частого общения я привык воспринимать Сида Уоррена как безобидного чудака, а не как монстра вроде доктора Франкенштейна из жуткого романа Мэри Шелли.
Валентайн продолжал смотреть на меня.
Под его взглядом я посерьезнел.
– Калькутта, – сорвалось с моих губ.
Краска схлынула с лица Валентайна, он отвернулся.
– Да. В том числе, – хрипло проговорил он.
– Но вы тогда не были вовлечены в какой-то культ. Другое дело, если бы вы вдруг стали поклоняться Кали и совершать жертвоприношения…
– Иногда мне кажется, что лучше бы я поклонялся Кали, – с усилием проговорил он. – Мы были хуже. Мы были разрушителями, не оставляющими ничего на своем пути. В алчности своей не имели иной цели, кроме как разбогатеть или прославиться, а лучше все вместе.
– Но вы искупили эту вину. – Я коснулся его запястья, но он отнял руку и сложил ладони на коленях. – Это не должно больше мучить вас.
– Знаете, в чем ужас, Дориан? – Валентайн вновь посмотрел на меня, его серый глаз казался матово-черным, а белый выглядел зловеще. – Это меня не мучает. Я так же легко оставил за спиной этот позорный случай, как и свои семейные связи, например.