– Но, как случается со многими талантами, итог был весьма прискорбен, – цинично прервал его Валентайн, которому понравилась роль злодея-Ворона. – Как он умер?
– Он… – Мистер Нетеркотт сглотнул. – Покончил с собой.
– Предсказуемо, – кивнул Валентайн.
Мне захотелось его ударить.
Судя по тому, как мистер Нетеркотт сцепил пальцы, ему тоже.
– У мистера Эверли осталось завещание? – Я постарался отвлечь мистера Нетеркотта на себя и заговорил мягко, осторожно добираясь до глубокой раны.
– Д-да… – Он моргнул и полез во внутренний карман. – Оно здесь. Вы правы, что лучше завещания может объяснить последнюю волю покойного?
– Его призрак, – подумал я.
Самоубийца с трагической судьбой и его друг, дрожащими руками передающий мне сложенное вчетверо завещание.
Здесь должен быть его призрак. Почему его нет?
Когда мистер Нетеркотт покинул бюро, повисло тяжелое молчание. Валентайн, сцепив пальцы, выгибал их перед собой до хруста, уставившись в стену напротив – ту, на которой были вывешены образцы траурных тканей.
Я вернулся в кабинет и сел в кресло, наблюдая за ним.
Меня преследовал взгляд мистера Нетеркотта. Это был взгляд, который чаще можно встретить у призрака, чем у живого человека. На миг я даже подумал, что обманулся – может ли такое случиться, что призрак сам явился к нам, сел в кресло и принялся подписывать документы?
Валентайн, всегда читавший мое лицо как открытую книгу, нахмурился, напоследок хрустнул пальцами и произнес:
– Я понимаю, о чем вы думаете. И меня преследует та же мысль. Однако я ни разу в жизни не встречал такой уровень… выражаясь языком средневековых алхимиков, материализации предмета. Так что это совершенно точно был живой человек.
– Его взгляд… ужасает, – проговорил я, умолчав, что проницательность Валентайна ужасает меня ничуть не меньше.
– Да уж, такое ощущение, что он и в самом деле уже не жив. Итак, что скажете?
– Вы же читаете мои мысли!
– Я предпочту выслушать ваши слова. В ваших мыслях такой сумбур, Дориан…
Я огляделся в поисках того, что можно было бы в него кинуть, но не нашел ничего, кроме пресловутого томика Китса. Кидаться книгами я считал недопустимым, поэтому медленно вдохнул, обхватил руками колено и начал, обдумывая каждое слово:
– В этой истории мне не хватает другой стороны. Я привык, что скорбящих в такой ситуации сопровождает призрак. А если призрака нет – то, стало быть, человек ушел спокойно и дух его не пребывает в смятении. Но здесь… Я чувствую это смятение, оно осязаемое, как будто я могу зачерпывать его густой ложкой и пить вместо утреннего чая…
– Ощущения совпадают, – кивнул Валентайн, словно мои слова подтверждали какие-то его догадки. – А что думаете про саму смерть господина Эверли?
– За много лет… – Я забрался в кресло с ногами и уткнулся в колени подбородком. – Я видел многих, кто решился на крайний способ сбежать от жизни. Я никогда не осуждал никого из них, когда вместо священника они после смерти навещали меня. И всегда старался отпустить их с миром.
– Великодушно с вашей стороны. Другие бы назвали их преступниками или безумцами. Почему они это делали, как вы думаете?
– Многие из них не имели возможности искать помощи извне. Одиноким можно быть по-разному. Кто-то полный сирота и не имеет ни единой близкой души в мире. А кто-то, казалось бы, живет в большой семье, но стена непонимания между близкими людьми только растет…
Валентайн встал. Я наблюдал из-под ресниц, как он проходит по кабинету, разминая затекшие ноги. У шкафа он задержался, доставая оттуда бутылку бренди и стакан. Плеснул бренди, убрал бутылку в недра, где хранились конторские книги и запасы чернил, вернулся за стол.
Мягкий свет свечи выхватил блики на стакане, мягкий янтарный цвет бренди и острый подбородок Валентайна, смотрящего куда-то в темноту за нашими спинами.
– Но мистер Эверли не был одинок, – проговорил он медленно. – Что толкает людей иного склада в петлю или под дуло револьвера?
– Репутация, – это было первое, что пришло мне в голову. – Долги, деньги… Мало ли что.
– Это интересная загадка…
– Мы не священники и не полиция, Валентайн. Наша задача – сопроводить бедного мистера Эверли на тот свет. Меня волнует гораздо больше другой вопрос…
– Ммм? – Валентайн повернул ко мне голову, по-птичьи ее склонив. Ворон треклятый…
– Что мы солжем церковникам в этот раз?
Мы – медиумы, спириты, а потому церковью не одобряемся. Однако погребение по всем традициям англиканской церкви требовало обязательного присутствия священника. Поэтому между нами и церковью соблюдался вежливый нейтралитет. Викарии требовали соблюдать законы. Мы добивались достойных похорон.
Однако, когда речь доходила до покончивших с собой, их не ждало ничего иного, кроме похорон в северной части кладбища, в самом неприглядном уголке, на потерянном кусочке неосвященной земли. И конечно же, никакого отпевания и проводов грешной души на Небеса не предполагалось. Хотя акт 1823 года и допускал отпевание, но лишь над теми, кто покончил с собой в приступе безумия, на деле ни один священник не соглашался проводить достойно в мир иной такого грешника.
Поэтому иногда мы лгали. Иногда договаривались. Внушительные суммы поступали в качестве пожертвования на счет церкви святого Эдуарда в Бруквуде, и подчас нам удавалось искусно замести следы. Помощь нашего танатопрактика ван Дофера была неоценима.
Однако нынешнее дело осложнялось тем, что мистер Нетеркотт просил похоронить своего друга не только на Хайгетерском кладбище – задача уже не из простых, но и в определенном месте. И это место – я прикинул по памяти примерное расположение склепов, – точно не на севере у ограды.
– Еще одна важная вещь, которую я хочу понять: было ли его самоубийство жестом отчаяния, или он пытался привлечь к чему-то внимание, – проговорил Валентайн. – А не узнав этого, что мы можем решить?
– Дайте мне еще раз посмотреть его завещание, – попросил я.
Валентайн, как истинный джентльмен, принес мне не только завещание покойного, но и свечу и сел рядом, держа подсвечник так, чтобы я мог разобрать написанное.
Скупые строчки, выведенные незаинтересованной рукой нотариуса, не говорили ничего об истинных мотивах несчастного Оливера Эверли. Предсмертная записка сказала бы гораздо больше, но либо ее не было, либо – что вероятнее, – мистер Нетеркотт не счел уместным посвящать в столь интимные детали гробовщиков. Хотя зря это он. Чем больше мы знаем, тем лучше пройдут похороны.
– Мистер Эверли не владел большим состоянием, и все-таки деньги у него водились. – Взгляд Валентайна скользил по чеканным строчкам.
– И он оставил все, что у него было, своим братьям-прерафаэлитам. – Я поднял брови. – Вот это щедрость.
– Щедрость? – хмыкнул Валентайн. – А по-моему, это значит, что деньги для него не имели никакого значения. Дело в другом.
Он был так близко, что я касался носом его растрепанных волос.
– Хотел бы я разгадать эту загадку… – пробормотал я. – Посмотрим на тело, когда его привезут.
– Согласен. Обдумаем на свежую голову. А нам пора уже и расходиться…
Валентайн только начал вставать с пола, как на дверь обрушился град тяжелых ударов.
Мы переглянулись. Кого еще принесло в столь поздний час?
– Вы! Гробовщики! Валентайн, черт тебя за ногу! Я знаю, что вы там, открывайте, это Браун!
Инспектор Браун вошел в прихожую, отряхиваясь, словно большой пес. Закрывая за ним дверь, я успел полюбоваться хлябями небесными, разверзшимися над Лондоном. Мне оставалось только порадоваться визиту нашего друга.
– Вовремя вы, Браун, – усмехнулся Валентайн. – Вам чаю или чего-то покрепче?
Инспектор прошел в кабинет. Чуткий полицейский нос немедленно уловил пары бренди, витающие в воздухе. Опустившись в кресло, жалобно под ним заскрипевшее, он поднял пухлую руку и сказал:
– Пусть будет бренди!
– Злоупотребляете на службе? – с прежней ухмылкой продолжил Валентайн, безропотно разливая по двум стаканам свой неприкосновенный запас. – Впрочем, я вижу, вам надо. Злоупотребление непогодой приводит к куда более худшим последствиям.
– А что толку, – все одно попадешь к вам, – печально вздохнул Браун.
– Странно, а я не припомню, чтобы вы оформили свою подписку на похороны именно у нас, – цокнул языком Валентайн. – И вы будете в огромном проигрыше, друг мой, если не измените решения.
– Вы просто не хотите оставить меня в покое даже после смерти.
– Не могу отказать в соблазне поболтать с вашим призраком!
– Кхм. – Я кашлянул, прерывая их.
Я знал, что все разногласия прошлого между моими дорогими друзьями почти сошли на нет, но они оба не могли отказать себе в удовольствии шумно полаяться, точно два терьера на одной парковой аллее.
Благо на мой кашель они оба замолкли и синхронно повернули головы. Инспектор спохватился, что сидит в помещении в шлеме, и стянул его, ослабив завязки.
– Я подозреваю, что мистер Браун пришел к нам по какому-то делу?
– Уф, вы, Дориан, как всегда, зрите в корень и не даете отвлекаться на пустяки, – подмигнул полицейский. – Вот за это я вас и ценю!
Валентайн оперся бедрами на стол и приложился к стакану.
– Тогда пей свой бренди и выкладывай, что стряслось.
– Это скорее мне у вас надо спрашивать, господа гробовщики!
Мы с Валентайном удивленно переглянулись. Помимо уже упомянутых мной махинаций с местами на кладбищах и нотариальных хитростей, за нами в последнее время грехов не водилось. Если не считать похороны в каменных саркофагах, но что-то мне подсказывало, что Скотленд-Ярд волнует не это.
– Вы что ж это, газет совсем не читаете? – Инспектор Браун выглядел пораженным в самое сердце.
– Как-то да… Отстали мы от жизни, – неловко рассмеялся я.
Свежие газеты и в самом деле копились у нас дома, и мисс Раджани в мое отсутствие зачитывала новости мистеру Блэку: так мой призрачный сосед оставался в курсе последних новостей, а экономка все более бегло читала по-английски.