– Но в его завещании…
– Плевать на завещание. Во всем мире только Нетеркотта заботят его похороны. И я бы советовал вам, Дориан, лучше прислушиваться к нему.
Валентайн развернулся и быстро вышел, оставив меня в смятении.
Кажется, и его эта история задела глубже, чем я мог предположить.
Оставив мистера Эверли готовиться к последнему путешествию, я вышел в кабинет, намереваясь заварить чай в ожидании мистера Нетеркотта для определения последних формальностей.
Валентайн же, сжав губы в прямую линию и глядя куда-то перед собой, мучил изобретение мистера Белла, пытаясь телефонировать куда-то.
Наконец, он вошел в комнату отдыха и сел на диван.
– Мне надо отъехать. Моя тетя Шарлотта готова помочь мне решить проблему с этим местом на кладбище, но за некоторую услугу.
– Мне поехать с вами? – спросил я, разливая чай по чашкам.
Валентайн взял свою и отпил, поморщившись – горячо.
– Нет, кто-то должен дождаться мистера Нетеркотта, он собирался явиться в обед – утром посыльный принес от него записку. Но я постараюсь вернуться как можно быстрее.
– Пообедали бы с тетей?
– Я бы попросил Господа избавить меня от этой участи, но, боюсь, именно это мне и предстоит. – Валентайн поморщился, будто проглотил лимон. – Простите, Дориан, не хочу развивать эту тему. Лучше позаботьтесь о Нетеркотте. Вот кому сейчас действительно требуется ваше участие, друг мой.
Допив чай, Валентайн унесся черной вороной – в окно я увидел, как он лихо запрыгнул на подножку кеба и поехал куда-то вниз по улице. Я же вернулся в могильник и провел там долгое время, глядя на точеные античные черты мистера Эверли.
И гадая, неужели он ушел так мирно и душе его так светло, что она даже не явится попрощаться?..
В ожидании мистера Нетеркотта я заварил еще чаю и устроился в кресле с томиком Китса, словно дух несчастного поэта, почившего более полувека назад, мог мне в чем-то помочь. Мысли мои бродили далеко от поэзии. Я думал про труп в могильнике, про бунтарскую натуру прерафаэлитов, про странные убийства и про тетю Шарлотту, о которой до сих пор знал только имя и степень ее родства с Валентайном… И ни на чем не мог сосредоточиться. Мне было зябко, и я ощущал это как душевный холод, поскольку, будучи гробовщиком, к холоду могильника давно успел привыкнуть.
Стук в дверь вывел меня из состояния, близкого к трансу.
Мистер Нетеркотт стоял за дверью и терпеливо ждал, пока она откроется. Как и в прошлую нашу встречу, он выглядел разрушенной статуей, одетой с иголочки. Разительный контраст. Я провел его в кабинет.
– Мистер Нетеркотт, сегодня доставили тело, но наш танатопрактик придет только к вечеру.
– Могу я взглянуть… на тело? – Голос его был хриплым, словно каждое слово ему приходилось с силой выталкивать из гортани.
– Если вы… – Я перехватил его взгляд и понял, что не смею ему отказать. – Конечно. Вот та дверь.
Мистер Нетеркотт встал и последовал за мной к указанной двери. Он двигался очень прямо, словно все его конечности разом одеревенели. Я остановился у двери могильника, глядя перед собой, и спросил:
– Кто нашел тело?
Я спиной ощутил напряжение мистера Нетеркотта. Однако, помедлив, он все-таки дал ответ:
– Его братья-художники, с которыми он вместе снимал жилье.
– Вы уже видели его? – … таким, чуть не добавил я.
Молчание затянулось.
– Нет, – уронил мистер Нетеркотт, и слово это было тяжелее камня.
– Тогда… – Я потянул на себя медную ручку могильника. – Позвольте, я оставлю вас на какое-то время. Только здесь очень холодно…
– Мне все равно, – сказал он, отодвигая меня с пути.
Я деликатно отступил в тень.
Его темный силуэт застыл в дверях. Я услышал короткий сорванный вздох – и мистер Нетеркотт пошатнулся возле стола.
Я почувствовал, что наблюдаю за тем, за чем никто, кроме, возможно, Небесных сил, не смеет наблюдать. Поэтому осторожно затворил дверь, прислонился к ней спиной и прикрыл глаза.
Мистер Нетеркотт провел рядом с телом мистера Эверли довольно долгое время, но я не торопил его. Скорби надо настояться.
Я ждал его за конторскими книгами, проверяя фамилии по списку, переданному нам Брауном. Но мыслями я постоянно возвращался в Эверли и Нетеркотту. И прерафаэлитам.
Я был наслышан о бунтарской натуре этого «братства», о том, как они шли против общества и правил. Я видел таких бунтарей в Итоне – все они закончили плохо. Как Эверли.
Эта иллюзия свободы, которую можно взять силой, лишь огонь, сжигающий бабочек. Я почему-то был уверен, что Эверли был самой яркой бабочкой. Посмотреть бы на его картины…
Все это меня не касалось, пока здесь не было его призрака, я был просто гробовщиком, который должен был выполнить свою печальную работу, и все-таки… И все-таки мысли мои путались, и в конечном итоге бумаги пришлось отложить.
Хлопнула дверь – вернулся Валентайн. Хмурый и уставший, он скинул пальто, рухнул на диван и махнул рукой:
– Восхищайтесь мной, Дориан!
– Неужели получилось? – Я в нем не сомневался, но иногда каждый из нас нуждается в восхищенных взглядах.
Валентайн жестом фокусника извлек из внутреннего кармана какую-то бумагу.
– Разрешение на похороны мистера Оливера Эверли на Хайгейтском кладбище, на упомянутой территории, принадлежащей семье Нетеркотт! – торжественно провозгласил он. – Ох, Дориан, мой нос чует большой скандал.
Он сказал это с такой довольной ухмылкой, что я внутренне покрылся мурашками. Мы тоже в своем роде бунтари, не отрицаю.
Возможно, мы тоже закончим плохо.
– Спасибо вам за это, – прозвучал мягкий голос у меня над ухом, и я подскочил в кресле, резко оборачиваясь.
Мои надежды на спокойную работу рухнули – призрак Эверли парил в воздухе, мягко глядя на нас.
– Мы вас заждались, – протянул Валентайн. – Обычно клиенты приходят сразу.
– Прошу прощения. – Эверли сложил руки у груди в жесте извинения. – Мне важно было присмотреть за… Чарльзом. Чтобы он не натворил дел.
От меня не укрылась небольшая запинка перед именем мистера Нетеркотта. Эверли же тем временем подплыл к нам поближе и вкрадчиво произнес:
– Это я во всем виноват. Как-то шутки ради сказал, что хочу быть похоронен рядом с ним, но я же не знал, что он так серьезно все воспримет! Остерегайтесь людей без чувства юмора, друзья мои!
Валентайн посмотрел на него нечитаемым взглядом и подпер голову кулаком:
– Однако он жив, а вы нет. Не лучшая шутка.
Я вздрогнул. Давно ли я сам пережил те же страдания, что и Нетеркотт?
Эверли подплыл к нам поближе. Я заметил, что на его виске, там, где у мертвого тела остался аккуратный след от выстрела, растут невероятной красоты цветы.
– Мне было очень больно, – доверительно сказал Эверли. – И дело не только в боли душевной. Ее я переживал стойко. Держался как мог – за холсты, картины, братьев… За Чарльза, что греха таить. Думал, что общество болеет, но его можно исцелить. Но я оказался так глуп…
– Есть вещи, которые исцелить не получится, верно? – спросил Валентайн.
– Вы проницательны, мистер Смит, – мелодично рассмеялся Эверли. – И это не общество.
– Почему вы… – начал я и вдруг осекся.
Эверли поднес руку к голове и постучал там, где росли цветы.
– Оно было здесь. Причиняло невыносимую боль. Я не мог спать, нормально ходить… В конце концов я не смог рисовать. Я не хотел, чтобы Чарльз узнал об этом. Знаете, у всех есть свои слабости. Моя – чтобы он запомнил меня таким. Птицей, широко раскинувшей крылья, сбитой на подлете коварным охотником. Чтобы он думал что угодно о причинах, но не узнал правды.
– А вы думали, что будет, если он разыщет вашего врача? – нахмурился Валентайн. – На дворе девятнадцатый век, медицина шагает вперед семимильными шагами, лекарства позволяют жить без боли даже людям, потерявшим конечность-другую…
– Я обо всем позаботился перед смертью, – ответил Эверли. – Я лишь хочу оставить хорошую память.
– А вы не думаете ли… – вдруг рявкнул Валентайн, подаваясь вперед. – Что два-три года жизни лучше, чем память?!
Я смотрел на него в замешательстве. Впервые на моей памяти Валентайн позволил себе вести себя с призраками таким образом. Даже самые раздражающие из них были нашими клиентами, и мы работали ради обеспечения их похорон и посмертия. Но сейчас он как с цепи сорвался.
– Почему вы думаете, что можете решать за других?
Эверли склонил голову к плечу.
– Потому что я знаю, как будет лучше. Чарльз слишком глубоко чувствует этот мир. Ему было бы больно.
– Мистер Нетеркотт художник? – зачем-то спросил я.
– Нет. – Эверли рассмеялся. – Он тот, кто нужен художнику. Преданный зритель, меценат. Тот, чье сердце отзывается на каждый мазок кисти, каждый полутон, каждую скрытую от простого человека деталь… Мои картины – послание, всегда послание. Но если раньше это было послание в никуда, к звездам, к тишине, окружавшей меня, то последние несколько лет у меня был конкретный адресат.
– Возможно, вы оставили вашего адресата слепым и лишенным чувств, – проскрипел зубами Валентайн.
Эверли склонился к нему, с любопытством заглядывая в глаза.
– А вы двуличный человек, мистер Смит, – с восхищением заметил он. – Подумайте на досуге о том, о чем говорите мне, и я уверен, вас ждет множество новых открытий!
– День отошел, и все с собой унес[13], – холодно ответил Валентайн.
– Влюбленность, нежность, губы, руки, взоры, – подхватил Эверли.
Я начинал ощущать себя лишним в их беседе. Как будто они понимали между собой что-то, что от меня укрылось. Я подумал, что, останься Эверли жить, они с Валентайном стали бы хорошими приятелями.
Внезапно Эверли осекся. Изменился. Все его призрачное существо выпрямилось и затрепетало.
Хлопнула дверь могильника – мистер Нетеркотт закончил свое бдение и вышел к нам.
Валентайн тут же поднялся ему навстречу.