Длинноволосая подруга ни разу еще не ставила такого эксперимента, не сталкивала Старшую Дочь с людьми своего круга. Они всегда встречались с глазу на глаз, и общение их строилось на общей памяти о прошлом и надежде на чудо.
Тот субботний обед все изменил. Старшая Дочь не поспевала за ходом беседы, ее брошенные невпопад реплики не имели никакого отношения к обсуждавшейся теме, совершенно она оказалась несветская, совсем не такая, как все. В результате этого обеда длинноволосая решила дать ей отставку и так и поступила.
Но сообщила она об этом прежней подруге лишь задним числом, через несколько месяцев, по телефону. Она уточнила, что это из-за того, что в тот прекрасный субботний день Старшая Дочь не смогла ни втянуться в беседу, ни смаковать вместе с другими баранину из магазина «Хинауи» и повествование мужа подруги о том, как он достал мясо дешевле обычного. Также она не наслаждалась рассказом мужа длинноволосой о том, как он по смешной цене купил фрукты или, может, каштаны у некоего араба в третьем ряду толкучки в Яффо. Пока хозяин дома повествовал о своих яффских приключениях, Старшая Дочь встала со своего места, наклонилась и вытащила из встроенного в стену стеллажа томик Оскара Уайльда. Она даже не читала, только листала, а заметив, что ее поведение всех шокирует, тут же захлопнула книгу и вновь прислушалась к словам рассказчика, но было уже поздно.
На одном из уроков по домоводству Старшая Дочь и длинноволосая сидели рядом, как лучшие подруги. В тот день у длинноволосой подруги не было никаких переломов, все конечности были целы. Учительница домоводства расхаживала по классу взад-вперед и искала, на кого бы наброситься. Ее взгляд упал на Старшую Дочь, учительница наклонилась над ее тетрадью и стала листать, проверяя, имеется ли ответ на вопрос, что такое углеводы. Нет, задание не выполнено. Вопрос, записанный на прошлом уроке, был выделен красной чертой, а под ним – пустая страница. Учительница домоводства наклонилась ниже, и очки соскользнули на горбинку ее носа. Она почти коснулась тетради Старшей Дочери кончиком носа, и с этого уровня (теперь она была той же высоты, что и сидевшие за столом подруги) повернула голову к нерадивой ученице и спросила, выпрямляясь:
– Сколько заданий у тебя было на сегодняшний урррок?
Вопрос был риторическим, а звук «р», как всегда, раскатистым, из-за ее происхождения. Как всегда, учительница домоводства не удовлетворилась одним замечанием. Она пошла к доске, спрашивая на ходу другую ученицу: «Сколько заданий у тебя было на сегодняшний урррок?» Развернувшись, она пошла по другому проходу между столами, обращаясь уже ко всему классу: «Сколько заданий у вас было на сегодняшний урррок?» По классу пробежал смешок, а длинноволосая подруга встряхнула головой. Продвигаясь вперед, учительница домоводства поддернула замок на молнии платья, и тут раздался резкий крик. Учительница домоводства застыла на месте.
Волосы длинноволосой подруги застряли в молнии учительницы. Застежка у молнии была толстая и неподатливая, такие раньше пришивали дома, а теперь уже не используют. Даже призванная на помощь учительница шитья и вышивания не смогла вытащить волосы длинноволосой подруги. Невозможно описать ни вопли девочки, ни противодействие всем попыткам как-то ее успокоить. Пришлось звать директора, чтобы тот позвонил матери.
Мать, явившись, потребовала, чтобы вырезали кусочек застежки или даже платья – после этого она пойдет к специалисту, который осторожно вынет волосы, но учительница домоводства сердито ответила, что ничего страшного, если у этой избалованной девочки отрежут прядь волос. Волосы отрастут! Снова отрастут! Разве у нас не еврейское государство? Услышав это, девочка снова завопила как резаная, а мать все повторяла: «Не волнуйся, не волнуйся» – и сулила учительнице десять платьев взамен нынешнего, но и учительница умела стоять на своем.
– Я же говорила ей постричься коротко, – твердила мать. – Пусть отпустит длинные волосы в старших классах. В старших классах носят длинные волосы. Я отпустила в старших классах. В начальных классах не отпускают длинные волосы. Вот, посмотрите. – Она показала на Старшую Дочь, у которой были светлые, кудрявые, но не слишком короткие волосы. – Ее родители понимают. Они из Египта, но дома говорят по-французски. Египетские не такие, как другие восточные.
Дружба между ними продолжалась еще много лет, но в отсутствие родителей постепенно угасала, пока тот субботний обед не положил ей конец. Понятно, что длинноволосая пригласила Старшую Дочь, чтобы та поболтала о том о сем так же свободно, как в детстве, но Старшая Дочь словно онемела. Это было просто выше ее сил. Разговор был пустым, сводился к разной похвальбе. Один гость признался, что принимает виагру, хотя в этом нет особой надобности, и тем не менее это улучшает его половую жизнь, а тем самым и качество жизни в целом. Еще один сказал, что тоже принимает виагру по той же причине. Женщины засмеялись и пустились в интимные сплетни. Мужчины были довольны откровенностью своих жен. Длинноволосая хозяйка бросила сердитый взгляд на Старшую Дочь. Неприятно упускать из-под контроля ситуацию. Ей было не по себе оттого, что ее дочери-подростки тоже сидели за столом и слушали эти речи, а когда ее давняя подруга скривилась, услышав, что покупатели мяса в «Хинауи» живут регулярной половой жизнью, длинноволосая хозяйка уже смотрела на нее как на чужую.
В конце концов учительнице шитья и вышивки удалось вытащить из застежки длинные волосы, и лишь несколько утраченных волосков все еще торчали из молнии.
Все вздохнули с облегчением, кроме Старшей Дочери. Она хотела, чтобы сегодня что-то было отрезано: или платье, или волосы. Когда урок по домоводству продолжился как ни в чем не бывало (только длинноволосую подругу увели домой) и учительница вернулась к углеводам, Старшую Дочь охватила тоска разочарования: рутина восторжествовала. Учительница записала на доске домашнее задание: ответить на вопрос, что такое жиры, и сказала, что через две недели будет контрольная по всем видам пищи.
Глава 7Революция
В воздухе ощущалось приближение революции. Начались массовые забастовки хлопкоробов, добытчиков белого золота. Другие египетские рабочие тоже были на пределе. Митинги подавлялись с крайней жестокостью, зачинщиков забастовок и демонстраций арестовывали и пытали.
Только феллахи, жившие в глиняных хижинах, всегда говорили: «Мактуб, мактуб»[20]. Они не могли себе представить, что есть где-то на свете иная форма жизни, не такая выматывающая и безнадежная. Они все так же, несмотря на шистоматоз, пили воду из нильских каналов, у детей была трахома, а у взрослых – болезни печени, и они умирали, не доживая до старости.
Члены каирского отделения «Га-Шомер га-цаир» шли к нильским феллахам, чтобы подготовить молодежь к жизни в кибуце. Там они впервые в жизни сталкивались с пахотой, удобрением почвы, засеванием полей, огородничеством. Правда, посланцы из Израиля предупреждали, что в Израиле все будет по-другому, но главы египетского молодежного движения все-таки хотели принести из Египта «что-то свое».
Эти поездки произвели огромное впечатление на Виту Кастиля, и он задумался над серьезными проблемами, не только сельскохозяйственными. Как можно так жить – без туалета, без электричества, без проточной воды?! Посещения феллахов нагоняли на Виту глубокую тоску.
Теперь он по-настоящему ощущал, сколь глубока пропасть между бедными и богатыми, видел, что такое коррупция, несправедливость и эксплуатация, понимал, о какой классовой борьбе говорил Карл Маркс. Как гражданин Египта, он принимал участие в бурных демонстрациях против монархического режима Фарука, а как сионист организовывал нелегальный вывоз евреев из Египта, в обоих случаях рискуя жизнью.
Лишь немногие из «Га-Шомер га-цаир» ходили на демонстрации против короля Фарука. В основном туда ходил Вита, иногда он увлекал за собой брата Чарли и своего лучшего друга Бруно. Но Вита чувствовал свою ответственность и потому отправлял младшего брата домой, прежде чем станет слишком опасно, или же специально забывал о Бруно и, вливаясь в общую колонну, устремлялся к площади Исмаилия (сегодня – Тахрир), где в основном и происходили столкновения с полицией и армией.
Однажды демонстрация оказалась особенно многочисленной. Бурный людской поток, изливаясь из Каирского университета, приближался к площади Исмаилия. Карманы Виты были набиты игрушечными шариками разных размеров. Убегая от полицейских, он бросал их за спину. О них спотыкались полицейские, а главное, лошади полицейских.
Он убегал через мост Аббаса – разводной мост через Нил. Когда Вита вместе с сотнями демонстрантов оказался на мосту, полиция начала поднимать мост. Люди скатывались по наклону с обеих сторон моста прямо в руки полицейских и солдат, а те поджидали их внизу и беспощадно избивали дубинками. По тем, кто зацепился за поднимающиеся пролеты моста, солдаты открыли огонь. Некоторые выстрелы попадали в цель, и люди падали в воду. Сотни падали или сами прыгали в воду, многие утонули. Некоторые демонстранты входили с берега в воду и плыли к середине реки, чтобы спасти тонущих.
Вита висел в воздухе, держась за ржавые перила поднимающегося моста. Его ладони побелели и ослабли. Надо было прыгать. По его прикидкам, до воды было метров двадцать, опоры моста стояли уже почти перпендикулярно Нилу. Он видел, что другие, кто держался выше его и кто ниже, прыгают в воду. Некоторые, изловчившись, прыгали вниз головой, словно спортсмены на Олимпиаде, а не мишени для расстрела.
Падать в воду с такой высоты – он чувствовал это – все равно что падать на бетонную плиту. Он видел лодки, подбирающие внизу спрыгнувших.
«Мактуб», – сказал он себе и разжал руки.
Падение было стремительным и запомнилось навеки. Казалось, голова хочет отлететь назад, оторвавшись от тела. Он попытался защитить затылок руками, вытянул плечи и шею вперед, но при этом его руки и ноги бесконтрольно задергались во все стороны. Он пытался сохранить хоть какой-то центр тяжести, но для природы это было обычное падение, ей все равно, что там падает, – человек или камень.