– Хряк-производитель стоит дороже матки, но не волнуйтесь. – Эстер, возможно, преждевременно стала выкладывать все, что знала. – Свиньи размножаются быстро. Свиноматка, как прекратит выкармливать, через несколько дней снова может понести. Сильные поросята оттесняют слабых к дальним соскам, где молока обычно остается мало, и слабые быстро умирают от голода. Но их можно отделить и продать заранее. Богачи считают их мясо изысканным лакомством.
– Сама-то я, – поспешно добавила она, – свинины, конечно, ни разу не ела, только растительную пищу и много хлеба. Хлеб, который там пекут, на Тарифе, похож на мацу, только он толще.
В доме «конверсос» воцарилось молчание. Эстер поняла, что наговорила слишком много, но все же добавила:
– Свиньи очень послушные. Они сильные и не болеют. А еще они умные и забавные.
– А что они едят? – Иуда наконец-то прервал молчание. Его глаза покраснели от гнева.
– Все, – сказала Эстер. – Деревья, кусты, мясо, все.
– И лаванду? – Казалось, он вот-вот ударит дочь.
– Не волнуйся, папа. Лаванда невкусная для свиней. Я знаю, как заставить свиней слушаться, я буду пасти их подальше от дома, а для верности назад их буду приводить, только когда они вдоволь наедятся.
Иуда отрицательно покачал головой, но Сара была довольна. Иудеи они или христиане, но все ее дети с ней, все живы. Все обернулось к лучшему. К тому же за время отсутствия Эстер овладела ремеслом, которое станет лучшим подтверждением того, что они не иудеи. Саре казалось, что их беды остались позади и теперь для нее начнется новая жизнь. В ближайшее воскресенье состоится праздничная месса, и Эстер будет крещена в третий раз со времени ее похищения.
Отец де Мендоса хотел изменить имя Эстер на Мария, но Сара убедила его дать ей распространенное среди новообращенных имя Беатрис. После обряда она рассказала де Мендосе о планах расширить дело и построить свинарник. Он посоветовал купить на рынке свиней поплоше и потом откормить. Это окупается. Получается больше свиней за те же деньги.
Возведение свинарника и ограды продолжалось три дня – эти дни Йуда провел в посте, соблюдая траур. Сара обещала ему, что теперь они будут ходить к мессе только раз в месяц и самая главная месса уже позади.
– Обещаю тебе, что я не притронусь к этим нечистым животным, – внезапно сказала она. – Ты мне веришь?
С тех пор Эстер-Беатрис каждое утро отправлялась пасти свиней как можно дальше от дома. Она возвращалась домой к вечеру, но и тогда продолжала ухаживать за ними. Свиньи толстели и размножались.
Но события в доме «конверсос» приняли непредвиденный оборот. Йуда не мог выносить присутствия своей дочери Беатрис из-за сильного свиного духа, исходившего от нее и ее одежды. Напрасно мать драила ее семейным лавандовым мылом и поливала розовой водой. Встречая дочь, Йуда непроизвольно корчился, будто его вот-вот вырвет, и издавал такой звук, словно его душа расставалась с телом.
В конце концов Диего и Педро построили хижину, у которой была лишь одна общая стена с домом. Удобная тропа вела от хижины к свинарнику. Пусть сестра там живет, пусть спит и ест вне дома, пусть разводит, пасет и режет свиней.
Но Йуда погрузился в черную меланхолию и перестал ходить в мыловарню. Постепенно прибыль от свинарника стала основным доходом семьи, которая шла в гору и богатела благодаря проклятым деньгам отвергнутой дочери. Даже Сара, которая тем временем стала именоваться Констансой, отдалилась от Эстер-Беатрис, но о ее существовании было трудно забыть из-за свиного духа, въевшегося в стены дома и мебель, несмотря на все усилия Сары избавиться от него.
То была ужасная пора в истории семьи. Понятно, почему об этом предпочитают не вспоминать. Хорошо еще, что рядом всегда был добросердечный отец де Мендоса – небесный ангел, редкостный священник в эпоху, когда повсюду свирепствовала инквизиция. Посоветовавшись с ним и учитывая полное безразличие Йуды, Сара-Констанса сдала мастерскую и лавандовые поля в аренду доброму приятелю священника, а работницами там стали монахини из соседнего монастыря.
В те времена большая часть информации распространялась в виде слухов. После великого изгнания заброшенные еврейские кладбища породили множество разнообразных причудливых верований. Согласно одному из них, кусты между надгробиями укрепляли здоровье и крепость свиней и служили питательным кормом. Многие свинопасы приводили свои стада на еврейские кладбища, и иногда животные ложились отдохнуть на надгробия. Только Эстер никогда не водила туда своих свиней и не давала им вкусить от кладбищенского изобилия. Как-то раз трое ребят видели, как Эстер лупила трех свиней и чуть не проломила им головы, крича, чтобы они не смели приближаться к еврейскому кладбищу. Ребята поспешили донести. Вот тайное и стало явным.
Так и вышло, что именно Эстер навлекла на Торре-де-Мармахон инквизицию. Правда, другие доносчики сообщали, что городским «конверсос» кошерное мясо поставляет семейство Арахель, а Констансу-Сару видели в четверг, когда она возвращалась из дома Арахель со свертком в руках, причем по дороге туда свертка у нее не было. А в другой раз видели, как она вешает простыни рано утром в пятницу – говорили, что она это делала, чтобы простыни высохли до вечера, когда у иудеев наступит шабат. Так что инквизиция следила прежде всего за матерью, а не только за дочерью. Тем не менее добровольцы, доставлявшие еретиков в инквизицию, предпочли начать с дочери, молодой и крепкой: желательно разделаться с ней, пока она не принесла потомства.
Напрасно Сара кричала, чтобы вместо дочери забрали ее. Йуда подхватил жену, когда та упала и потеряла сознание. Отец де Мендоса слышал крики из дома новообращенных, но что он мог сделать? Однако под покровом ночи Констанса постучалась в его дверь и спросила, не может ли он как-нибудь помочь им и сейчас, как в прошлом. Может, у него есть связи в инквизиции? Она много раз так и этак повторяла этот вопрос, но на него священник ответил отрицательно. Однако он посоветовал ей известного адвоката Хуана де Хосиса, который может представлять свинопаску перед инквизицией.
Диего и Педро поспешно распродали свиней, чтобы их, как тогда было принято, не конфисковали, а деньги пошли на оплату расходов по содержанию Эстер в тюрьме. Йуда продажу свиней одобрил и вообще словно воскрес из мертвых и обнаружил в себе новые силы. Он вернулся в мастерскую, отослал монашек, вернул прежних работников и договорился с монастырем, что прибыль будет делиться поровну. На щеках у него снова заиграл румянец; казалось, он помолодел на десять лет.
Сара не радовалась воскресению мужа, который не хотел нанимать адвоката, потому что тот требовал высокий гонорар. В конце концов Йуда поддался мольбам жены и согласился.
Де Хосис сам был выкрестом и знал слабые места обвинений на процессах инквизиции. Это был сморщенный и хилый человек со впалыми щеками, несмотря на свои тридцать пять лет, он выглядел так, словно его дни сочтены. В оправдание Эстер он пытался сослаться на ее пребывание на Тарифе. Она жила там больше года и имела права на привилегию полного отпущения грехов. Однако обвинитель инквизиции заявил, что нет никакого основания считать, что она жила на Тарифе как христианка: ведь ее крестили в Торре-де-Мормохоне. Эстер напрасно повторяла, что ее крестили и на Тарифе, причем вторично, а первое крещение она совершила в Малаге. Ей не поверили.
Де Хосис послал человека на розыски Эльвиры, жены Херонимо, чтобы она свидетельствовала в ее пользу, но посланец вернулся ни с чем. На острове Тарифа не нашлось ни Эльвиры, ни Херонимо. Отчаявшись в этой линии защиты, адвокат уверенно заявил, что ни один преданный иудейской вере еврей не дотронется до свиньи и тем более не станет возиться с целым их стадом. Весь его вид показывал отвращение, потому что ему самому был противен такой род занятий.
Но Эстер под пыткой созналась в ереси. Правда, признание, сделанное под пыткой, считалось недостаточным, и обвиняемый должен был повторить его в ясном сознании и не в пыточной камере. Сидя перед инквизитором, она подписала свое признание «по свободной воле и в ясном уме».
Следствие и суд тянулись около двух лет. В конце концов было решено, что Эстер должна примириться с церковью, то есть вернуться в лоно христианства и в течение года носить одеяние позора, санбе-нито. Вначале она наденет его на процессии во время аутодафе, затем проведет полгода в надежной христианской семье, это будет что-то вроде домашнего заключения (инквизиция испытывала постоянный недостаток в тюрьмах, и приходилось довольствоваться пребыванием осужденных под домашним арестом), а потом ей предстояло еще полгода ходить в санбенито по городу. Через год санбенито повесят на посрамление осужденной и всей ее семьи в церкви, и оно будет висеть там, пока она жива.
Санбенито представляло собой что-то вроде желтой рясы до колен. На нем были изображены драконы, черти и адское пламя. Если языки пламени смотрели вниз, значит, осужденного не сожгут живьем, а сначала задушат. Так выглядело санбенито осужденных на смерть. У Беатрис-Эстер, признавшейся и раскаявшейся в грехах, санбенито было проще: желтая грубая туника с красными крестами на груди и на спине. Обязательной принадлежностью одеяния грешника был заметный издали нелепый остроугольный колпак из той же ткани.
Проведя шесть месяцев у «старых» христиан в соседней деревне, Беатрис вернулась домой. Два ее брата уже возобновили разведение свиней и стали владельцами стада. Ей самой теперь запрещалось владеть стадами или даже заниматься мыловарением, но от братьев не исходило зловония: они не приближались к стаду, а наняли вместо себя выполнять эту работу христиан.
В семье никогда не забудут того дня, когда Беатрис возвратилась из изгнания в остроконечном колпаке на маленькой голове. Этот день был чернее мрака. На их долю ни разу еще не выпадал такой позор, и они не знали, как быть. Каждый нашел способ уклониться от встречи с Беатрис. Братья заявили, что, если она тут же не поселится в построенной ими когда-то для нее хижине, они уйдут из дома. Мать, Сара, тоже проявила жестокосердие и велела дочери держаться на расстоянии хотя бы пятьдесят шагов, как будто люди не знали, что они мать и дочь. А Йуда, как водится, молчал и не сказал дочери ни слова – ни хорошего, ни плохого.