Он ушёл молча, прощание вышло так себе. Ника не проснулась, и на этом спасибо. К вечеру наша еда все же закончилась, и мы заказали пиццу. Сидели на кровати, я, Ника, посередине коробка с пиццей, по телевизору очередной мультик.
– Ты грустишь, – сказала Ника.
– Это правда, – не стала лгать я. – Я боюсь перемен, крошка. Но пока мы с тобой рядом, я буду идти вперёд. Я сильная, малыш.
– Это хорошо, – кивнула малышка.
Я сбегала за пачкой сигарет, и ночью сидела на кухне, куря одну за одной. В открытое окно залетал ветер, терял снежинки, которые медленно таяли в тепле комнаты, собираясь лужицей на подоконнике и на полу под батареей.
Тимофей был прав, нам стоило лететь на самолёте. Но это чёртово упрямство, которое сложно переломить.
– Ты не будешь упрямой, – сказала я себе. – У тебя дочь, ты не можешь себе этого позволить. Ты будешь сильной, умной и смелой.
Пошла спать, ибо глупо сидеть в ночь, когда тебе весь день ехать. Умные женщины так не поступают. Слушала в темноте дыхание Ники, неосознанно начинала дышать в такт. Я буду скучать по тебе, моя чужая квартирка. Буду скучать по жизни, в которой ни от кого, кроме от себя не зависишь.
Ника выспалась и скакала козочкой. Я ей завидовала. Все, что происходило, она воспринимала, как приключение, в силу возраста. Ей её терпелось пуститься в путь, с трудом уговорила её съесть кусок пиццы. Заглянула ещё раз во все шкафы, вдруг забыла что-то важное. Мы вышли и я в последний раз закрыла за нами дверь.
– Скорее в путешествие! – позвала я, и Ника с топотом понеслась вниз по ступеням.
Дорога была долгой. Ника раз пять уснула. Просыпалась, прижималась носом к стеклу, ей было интересно все, что снаружи. Очки потели, она злилась, сердито протирала их платочком и снова утыкалась в окно.
За ним – снег. Иногда тёмные шапки лесов. Проезжали большую реку, Ника этого даже не поняла – все заснежено. Три раза останавливались перекусить. Пару раз размяли ноги в придорожных городках. Ника каталась на качели, а я курила стыдливо прячась за стволом берёзы.
Надо завязывать с сигаретами.
Знакомые места потянулись к вечеру, который по зимнему был ранним и тёмным. Я даже обиделась – выросла в этом городе, а подъезжая ничего и не увижу. Я не скучала по прежней жизни, но многое в ней невольно вызывало ностальгию.
– Здесь лагерь детский, – улыбнулась я. – Я здесь три года летом отдыхала. Значит до города не больше пары часов.
– Лагерь? – не поняла Ника.
– Это как санаторий для детей, куда мы ездили, только без мам.
– Без мам скучно, – скривилась Ника.
За окном стало совсем темно, и я была вынуждена дать Нике телефон. Телефона мы избегали всеми возможными способами, слишком большая нагрузка на глаза, но сейчас она устала и томилась бездельем. Она не ожидала, что наша долгая дорога будет настолько долгой.
На подъезде к городу Ника снова уснула. Я поставила машину на парковке у придорожного магазинчик, вышла и достала сигарету. Закурить получилось с третьей попытки – руки дрожат. Затянулась полной грудью, и как будто немного легче стало. Набрала номер бывшего мужа.
– Мы подъезжаем, – сказала я сухим голосом.
Я буквально проталкивала каждое слово через пересохшее горло.
– Знаю. За вами следует машина сопровождения. Бросала бы ты курить, Мира.
Глава 29. Тимофей
Маленькая красная машинка в кортеже сопровождения выглядела до странного нелепо. К той машине, что провожала их всю дорогу, прибавилось ещё три, и теперь они почётно вели малолитражку через город.
Я был в головной машине. Не считая звонка. с Мирой мы больше не перебросились и парой слов. Перед нами поднялся шлагбаум, из кабинки охраны вышел мужчина и проводил кортеж задумчивым взглядом.
Уже на парковке вышел из своей машины и пошёл на встречу у Мире.
– Здравствуй, – нейтрально поздоровался я.
– Здравствуй, – отозвалась она. – Ника спит.
Небольшой салон был почти полностью забит коробками и сумками. Сзади оставалось лишь место для детского кресла, и в нем спала девочка. В приглушенном свете подземной парковке она казалась чем-то неземным, совершенно не материальным. Белая, почти, как снег. Глаза закрыты. Так и хочется проверить, дышит ли она, и охватывает какой-то первобытный северный страх.
– Я отнесу её, – говорю я.
Я касался её только мельком – когда передавал подарки, и сейчас волнуюсь. Наклоняюсь над креслом и вдруг понимаю, что не знаю, как ребёнка отстегнуть, просто никогда не имел с эти дела. Ника отстраняет меня, пара лёгких движений и все. Малышка шевелится во сне, но не просыпается.
Беру её на руки. Вдруг посещает нелепая мысль – ребёнку надо придерживать голову. Наверняка, об этом стоило заботиться года четыре назад, но малышка спит и я держу её максимально бережно. Несу. Она кажется до странного лёгкой и тяжёлой одновременно. Я вижу её лицо так близко. Под белой кожей развилки венок. Веки трепещут во сне. Теперь я вижу каждую белоснежную ресничку. Губы – едва розовые. Волосы аккуратно заплетены в косички, но короткие волоски по линии роста упрямо лезут из причёски, падают на лоб и виски.
– Куда мы идём? – наконец спрашивает Мира.
– Ко мне, – отвечаю я.
– Куда… к тебе? – замирает, как вкопанная. – Ты же сказал, что все решишь!
Я её глазах страх. Она хочет сбежать, понимаю я. Прямо сейчас развернуться и бежать. Но то, что у меня в руках, гораздо сильнее любого магнита. Она смогла оставить родной город, меня в нем, бросила все пять лет назад и ушла. А малышку у меня на руках бросить не может. Я чувствую себя так, словно держу ребёнка в заложниках, а Мире наверняка кажется, что она в ловушке.
– Обсудим наверху, – отвечаю я.
Лифт поднимает нас наверх. Люди из охраны удаляются, открыв передо мной, несущим ребёнка, дверь.
– Её нужно положить? – спрашиваю я.
За эти дни я прочёл много статей в интернете о детях. О новорождённых, чтобы понять, что я пропустил. О таких вот будущих пятилетках, чтобы знать, что мне предстоит. Но я все равно катастрофически не готов.
– Да.
Иду в комнату, которую выделил для ребёнка. Опускаю малышку на кровать. Мира стягивает с неё тёплую одежду, оставляя в футболке и колготках. Ника в её руках, как безвольная, спящая кукла.
– Теперь поговорим, – решает Мира.
– Хорошо, – соглашаюсь я.
В этой квартире она первый раз, и несмотря на размеры моего жилья Мира безошибочным женским чутьем определяет где кухня и направляется туда. Садится на стул. Смотрит на меня и ждёт.
В просторной и почти стерильно белой кухне Мира кажется такой хрупкой. Кажется, её так легко сломать. С ней можно делать, что угодно. Но я уверен, что это не так. И что её гибкость и готовность к компромиссам – лишь тактика. Новая Мира прячет в себе много сюрпризов.
– Я иду тебе навстречу, – спокойно говорит она, – потому что понимаю, неизбежность перемен. Понимаю, что если ты нарисовался, тебя не стереть. Я не хочу травмировать свою дочь, пусть и считаю, что ты не имеешь на неё никаких моральных прав. Но я уверена, что если мы будем судиться, законодательство встанет на твою сторону. Поэтому я здесь. Но…
Замирает, словно подыскивая слова.
– Но? – подталкиваю я.
– Но я не собираюсь играть с тобой в семью. Ты отец Нике, пусть и чисто биологический. Ты настоял на нашем переезде. Я иду путем минимального сопротивления, я не настраиваю дочь против тебя. Но Тимофей, я не буду с тобой жить.
– Ты думаешь я хочу с тобой жить? – усмехнулся я. – Ты преувеличивать свою ценность. Мне интересен и важен лишь ребёнок.
Встал, включил кофемашину, и в тишине, что висит в комнате, слышно, как тихо гудит аппарат. Подал чашку Мире, сел напротив.
– И что мы будем делать?
– Я купил квартиру.
Она вскинула на меня взгляд полный ярости.
– Мне не нужны твои подачки!
– Я купил квартиру не тебе, я купил её своей дочери. В съёмных клоповниках она жить не будет. В данный момент идёт подготовка квартиры, через несколько дней сможет заехать.
Плечи Миры поникли так, словно на них вся тяжесть этого мира.
– Я не знаю, что делать, – тихо сказала она.
– Для начала, поспи. Твоя комната напротив детской.
Она ушла, я сидел и прислушивался к её шагам. К себе не пошла – решила переночевать с дочерью.
Глава 30. Мира
Я думала не усну, в этой чужой квартире, которая пахла по-чужому и вообще была другим миром. Меня не пугала её роскошь, Тимофей и пять лет назад был богат. Я просто хотела домой в свою маленькую квартирку.
Но и плакать я не захотела и не стала, словно лимит слез был исчерпан. Хватит жалеть себя, пора как-то выкарабкиваться. И я – уснула. Целый день за рулём меня вымотал, я спала долго и без сновидений, а проснулась от слез Ники.
Кровать была широкой, очень. Ника откатилась чуть в сторону, дезориентированная чужими запахами, чужой постелью, не нашла очков на привычном месте ввиду отсутствия его и рыдала навзрыд. У меня зашлось сердце.
Дверь распахнулась и в комнату влетел Тимофей.
– Что случилось? – взволнованно спросил он.
– Мама рядом, – коснулась я дочки. Повернулась к Тимофею, – Она не видит, очки у нас дома лежат всегда на одном месте.
Он растерянно замер, я притянула Нику к себе и усадила на колени, она уткнулась в меня, в такую тёплую и знакомую ей наощупь, и даже пряди моих волос обхватила пальчиками, уцепилась, как в глубоком детстве.
А я сижу растерянно и понимаю, что просто не помню, куда убрала очки, такой убитой вчера была.
– Мама, – всхлипнула Ника. – Я хочу домой.
– Я тоже, детка… – Озираюсь. На тумбе нет. Прошу Тимофея, – посмотри в полочках.
Его движения прерывисты, он нервничает. Все отделения тумбы пусты. Моя сумка у двери тоже. У нас есть запасные, но они где-то в машине. Наконец Тимофей наклоняется, и выуживает наши очки… из-под кровати.
– Спасибо, – сухо отвечаю я. Протираю стекла прямо своей футболкой, надеваю их на дочку. – Так лучше, милая?