Зато к вечеру меня ждал ужин. Я жил один, но не голодал, нет, деньги все решали. Еду либо готовили у меня дома, либо доставляли, когда у прислуги были выходные. Но все же сейчас было иначе. Даже пахло как-то…по-домашнему.
– Что на ужин? – спросил я, заглядывая на кухню.
– Мы с Никой налепили пельменей и нарезали салат.
Я посмотрел на ребёнка. Она все ещё старалась не отходить от матери, и сейчас тоже сидела прямо на полу на кухне и рисовала. Пусть сидит – пол тёплый.
Перевёл взгляд на Миру. Её спина такая ровная, что выглядит неестественно, излишне напряжённая спина.
– Всё нормально? Ничего не случилось?
– Ничего.
Но Мира с дочерью так переглянулись, что я понял – от меня определённо что-то скрывают. Но выпытывать я не стану, Мира словно колючка, а мелкая меня просто боится. Переоделся, пошёл к столу. Тарелка полная пельменей. Все разные. Большая часть один к одному, а меньшая – толстые и кривые, узловатые, местами порвавшиеся и явившие миру мясную начинку. Я поймал один из них на вилку.
– Этот я налепила, – подала голос малышка. Она так редко говорила в последние дни, что я едва не вздрогнул. – Я ещё много налепила. Шестнадцать штук.
И смотрит на меня. Глаза за стёклами линз кажутся ещё больше, хотя и так чуть не в пол-лица, прозрачные, потусторонние глаза. Ждёт. Я и волнуюсь вдруг, взрослый матёрый мужик, словно у меня экзамен важный.
Макнул пельмешек в сметану и отправил в рот.
– Вкусно, – сказал я. – Очень.
И неважно, что этот пельмешек и вовсе в процессе варки начинку потерял. Главное – она улыбнулась. Улыбка была короткой, едва заметной, но была.
– Я ещё огурец в салат порезала, – сообщила Ника, а потом уткнулась взглядом в тарелку, словно исчерпав лимит общения на сегодня.
Доедали мы в молчании. Я съел все пельмени, и страшные, и красивые, несмотря на то, что не был голоден. Мне казалось – это маленькая победа. Ника лепила мне пельмени. Говорила со мной. В выходные пойдём гулять. Ещё немного и я стану настоящим отцом, она перестанет меня бояться, станет затащить на мои колени и рассказывать, как провела день.
Я не мог себе представить, как это будет, как я к этому приду, но я понимал, что это необходимо. Я научусь.
И одновременно я понимал, как было бы ужасно, поддайся я импульсу и отбери ребёнка у Миры. Малышка была такой хрупкой. Я мог сломать её безвозвратно.
Тарелки в посудомоечную машину я загрузил сам. Ужин остался позади, теперь впереди очередной вечер, в котором трое почти незнакомых друг другу людей, один из которых ребёнок, безуспешно пытаются играть в семью. Да, Мира мне тоже незнакома – такой я её не узнавал. Квартира была большой, скрадывала шумы и шорохи, иногда мне казалось, что я один. Снова и снова прислушивался…
Халата в ванной не было. Я включил душ и отправился в прачечную – она примыкала к гостевой ванной. Открыл дверь и вошёл без задней мысли.
Мира стояла ко мне спиной. Белая тонкая спина, ямочки на пояснице над ягодицами. Округлые бедра, тонкие локти, капельки воды на коже и никакой одежды. Снова напряглась, выпрямляясь, словно кол проглотила.
– Прости, – сказал я, впрочем не делая попытки выйти. – У вас есть своя ванная.
– Там Ника, – спокойно ответила Мира.
Я смотрю. Та ночь была слишком короткой. Пьяной, торопливо, смазанной. Иногда мне казалось, что её нет. Что я все себе придумал. Что не может та Мира, которая стонала так беспомощно, чьи бедра дрожали перед оргазмом стискивая меня, не может сейчас быть такой холодной. Не могла.
– В выходные нужно будет познакомить Нику с бабушкой, – говорю я глядя на голую женскую спину. – Нужно будет сначала её предупредить.
Что же, отличный момент для светских бесед.
– Хорошо, – отозвалась Мира.
И видимо поняв, что я не собираюсь уходить повернулась, потянулась к пушистому полотенцу на крючке. Я успел рассмотреть плоский живот, едва различимый, подсвеченный электрическим светом пушок на нем, и вскользь махнуть взглядом по груди. Соски стали крупнее и ярче. Если бы в ту ночь я мог мыслить рационально, я вполне мог бы предположить, что она кормила грудью.
Но я не мыслил.
Еще мгновение, и тело Миры спрятано под объёмным полотенцем. Его можно сбросить, это так легко, бросить нам под ноги, а потом Миру на него уложить, чтобы не отбила себе ничего во время секса. Но…Но мы чужие друг другу. И где-то в глубине квартиры наш ребёнок. Маленькая белая девочка с глазами цвета дыма.
– Спокойной ночи, – сказала Мира проходя мимо.
Я растерянно вернулся к себе, и только услышав струю душа вспомнил, зачем ходил. Махнул рукой, прибавил холодной воды, полез так. Затем не успев толком обсохнуть пошёл курить на балкон. Долго курил, и пусть холодно, холод знатно отрезвляет.
На завтрак была каша. В ней – кружки банана. Смотрю на девочку. Волосы уже заплетены в белобрысые косички, одна чуть выше другой и это, странным образом, умиляет.
– Сама нарезала? – спросил я.
– Да.
– Спасибо.
Мира отвела взгляд. Дружелюбие ей пока не очень давалось, но я был рад даже небольшим шажкам в общении с дочерью.
Весь день на работе я думал, чем они заняты. Пошли ли гулять. Говорили ли с дизайнером. Ходили ли в новую квартиру, бродить по пустым гулким комнатам. Думала ли Мира обо мне. Хотя бы иногда…
Работа не клеилась, что безумно раздражало и выводило из себя, я привык отдаваться рабочему процессу целиком. Когда позвонила мать, я даже обрадовался, что у меня появилось несколько минут на то, чтобы отвлечься, хотя я не приветствовал досужие разговоры в рабочее время.
– Да? – взял трубку я.
– Тимофей! – воскликнула мать. – Тимофей!
Голос её звенел от напряжения. Я привык к тому, что у меня достаточно молодая, сильная, здоровая мать. Я баловал её, но не боялся того, что с её здоровьем может что-то случиться. А сейчас испугался, и внезапно осознал всю её хрупкость, то, что она не вечна, сразу столько мыслей в голове пронеслось.
– Что случилось? – разом охрип мой голос.
– Почему ты скрывал, что у тебя есть ребёнок? Больной ребёнок, Тим, у тебя дочка инвалид?
Кулаки сжались.
– Кто… – прорычал я. – Кто тебе это сказал?
Хотя, если подумать, вариантов было совсем не много.
Глава 36. Мира
Чтобы я не делала тем днем, я все время чувствовала на себе его взгляд. Ворочалась, пытаясь заснуть под мерное дыхание дочки, думала о нем. Избегая разговора за завтраком. Стоя в очереди в местной поликлинике. Даже в саду, слушая, как смеются дети, глядя на то, как моя дочь пытается подружиться с новыми, такими незнакомыми ей детьми я думала о нем.
И в мыслях моих был страх. Я чувствовала себя загнанной в ловушку, из которой без потерь не выбраться.
– Как тебе новые дети? – спросила я у дочки по дороге домой, после прогулки.
– Я их боюсь, – ответила Ника, баюкая пальчик, из которого утром взяли кровь.
– В прошлом садике ты тоже боялась, – напомнила я. – Главное, не забывай, что ты замечательная, а здесь даже нет Толи.
– Я по нему тоже скучаю, – вздохнула она. – Он противный, зато я его знаю.
И с завистью посмотрела на площадку, мимо которой мы проходили – на ней играли дети. Моя малышка была очень социальной, а сейчас была просто выброшена из привычного круга общения.
– Противных везде хватает, – вздохнула и я.
И думала в этот момент не о Бессонове, нет. О Лизе. Я даже не стала жаловаться на неё Тимофею. Казалось – бесполезно. Это моя война. Я от неё бежала пять лет назад, а теперь меня в неё вернули. И все заново. Но я справлюсь, я стала гораздо сильнее и умнее. И у меня есть Ника.
И к подъезду подошли, я сразу напряглась. Да, здесь есть охрана, но Тимофей явно не отдавал никаких распоряжений насчёт своей подруги, если она до сих пор здесь шарахается когда ей угодно. И я вполне ожидала её здесь увидеть. Придёт, сверкая красотой, обольет меня грязью, не в силах заполучить Тимофея другими способами. Этот ей тоже не поможет, но она не в силах этого осознать.
– Ты ждёшь ту тётю? – спросил догадливый ребёнок.
– Скорее опасаюсь увидеть, – хмыкнула я.
– Она, как Толя, – заключила Ника. – Только большая.
А ещё я никогда не буду по ней скучать, мысленно добавила я. Слава богу, в холле первого этажа Лизы не было. И на нашем этаже – тоже. День, можно сказать, уже удался. Мы постояли на площадке между двумя квартирами, и подумав, я направилась ко второй двери.
– Пойдём к нам, – позвала я.
Но считать эту большую квартиру своей не получалось. Не было ощущения дома, как в той съёмной маленькой однушке. Да, красиво. Да, места много. Кухня такая стильная. Технику встроенную уже установили. Я бы когда-то убила за возможность готовить на такой кухне, а теперь тянет на старую тесную, с гудящим холодильником и старой газовой плитой, в которой пироги горели….
Но здесь оживлялась Ника. Дети все же куда как легче переносят перемены. Если рядом был Тимофей, она держалась возле меня. Если мы были вдвоём, она бегала по комнатам, разгонялась и скользила по полу, строила грандиозные планы что и куда мы поставим. Ребёнок не думал о том, сколько это стоит. Эта огромная квартира. Новая мебель. Да у меня на одну только крутую посудомойку, что вчера привезли, ушли бы почти все сбережения. Какая нелепость, продавать технику по цене детского зрения.
Но за все это платил Тимофей. От меня требовалось только утверждать покупки, а потом их привозили и устанавливали. И это меня отнюдь не радовало. Как и то, что я буду жить в купленной им квартире. Что она так близко от него – лишь пересечь холл.
Потому что это тоже ловушка. Мне никогда не быть больше независимой и свободной. Зато я всегда буду чувствовать на себе его взгляды. И мне никогда больше не будет спокойно.
Одна лишь надежда – что несмотря ни на что, я подарю Нике счастливое детство. Проглочу все обиды. Если нужно будет, стану улыбаться Лизе. Дай бог сил только…
– Сюда поставим цветочек, – громко заявила Ника, хлопая по широкому подоконнику кухонного окна.