– Какой? – улыбнулась я.
– Кактус! С розовыми иголками. Я видела такой в магазине.
– Хорошо, завтра же после прогулки в садике купим.
Сама подумала, что кактус, это по сути единственное, что я могу купить. Нужно скорее искать работу. Нужно сохранить хотя бы видимость независимости. Нельзя сидеть на шее бывшего мужа. Господи, как все это отвратительно…
– Ты спать скоро захочешь, – посмотрела на часы я. – Пошли в соседнюю квартиру, дети в садике уже пообедали, наверное, и легли.
– Хочу уже тут жить, – заканючила Ника.
Успела уже раздеться, поэтому мы ходили, собирали её вещи по квартире. Так и пошли, неся охапки в руках, куртка, шапка, шарф, сапожки… Холл между квартирами отмыт добела, поэтому Ника бежит прямо в носочках.
Хорошее настроение её ещё не отпустило. Нагулялась, почти с кем-то подружилась – я ставила на то, что она подружится с девочкой, с толстенными чёрными косами и толстенными же линзами в очках. К дверям подхожу, роняя Никин сапог, наклоняюсь. Ника что-то рассказывает, я киваю, роняю ключи и снова шарю по полу. И слышу звук, от которого хочется бежать.
Это я тоже ненавижу. Страх. Я не хочу бояться Лизы, но я боюсь этих сцен и того, что они происходят на глазах ребёнка. Этот звук – подъезжающий к нашему этажу лифт.
Хоть бы мимо, думаю я. Поднимаю ключи. Три оборота. Ладно хоть мы с Никой ленимся закрывать на второй замок. Открываю дверь. Закидываю в квартиру один сапог, что был у меня в руках.
Нет, лифт не мимо. Открылся. Квартиры здесь максимально изолированы друг от друга, на нашей площадке только две. Тимофей приехал вдруг с работы? Шанс не велик. Слышу стук каблуков. Обречённо вздыхаю, обещаю себе, что уж сейчас я буду сильной и жёсткой. Оборачиваюсь.
И замираю растерянно.
– Здравствуй, – раздаётся спокойный женский голос.
Я завидую – где бы мне взять спокойствие. Передо мной стоит моя бывшая свекровь. Даже не постарела, кажется.
– Здравствуйте, – выдавливаю из себя улыбку я. – Алла Игоревна.
Я смотрю на Нику. Она напряжена. Уже успела научиться бояться таких случайных встреч, не знает, чего ждать. Я тоже не знаю. Свекровь тоже смотрит на Нику. Молча. Перевожу взгляд на её руки и вижу, что пальцы немного дрожат. Волнуется. Надеюсь, это не от злости. На меня, что на пять почти лет украла внучку. А ещё за то, что посмела родить её не идеально здоровой.
– Мама это кто? – дёргает меня за руку Ника.
– Твоя…твоя бабушка, Ника.
Алла Игоревна на мгновение закрывает глаза. Надеюсь, не свалится здесь с инсультом, я не умею оказывать первую помощь. Нашариваю телефон в кармане куртки, чтобы если что вызвать скорую.
– Правда? – удивляется Ника. – Настоящая? Живая?
– Живая, – киваю я.
Алла Игоревна прислоняется к стене и я горячо надеюсь, что живой она будет ещё много-много лет, бросаюсь к ней, придерживаю, чтобы не сползла вниз, не ударилась.
Глава 37. Тимофей
Связь прервалась внезапно. Я решил, что мама вошла в лифт, или в подземный переход, подождал секунд тридцать, хотя это ожидание непросто мне далось, затем набрал снова. Недоступна. Выругался. Схватил ключи от машины, вышел, не обращая внимания на говорившую что-то секретаршу.
Я не был маменькиным сынком, но понимал, что в такой ситуации надо что-то делать. Она явно переполошилась, не дай бог, что случится. Нужно ехать. Успокаивать. Объяснять, почему не рассказал сразу. Знакомить её с девочкой. Черт… так все не к месту.
Направился к дому матери и только в пути понял, что на месте она не устоит. Не сможет остаться дома. Сорвётся. Полетит выяснять, смотреть. Ключей у неё не было, но не думаю, что Мира станет держать мою мать за дверью. И что будет – неизвестно. Развернулся круто, через двойную сплошную и погнал домой. Господи, хоть бы успеть. Набрал Миру – не берет трубку. Вселенский чёртов заговор.
Что не все в порядке я понял ещё на лестничной площадке – на полу валялся одинокий детский сапожок. Я наклонился, подобрал его, не столько из любви к порядку, сколько на автомате и на нервах. Вздохнул. Открыл дверь.
В квартире привычно тихо. Чисто. Тепло. Уютно здесь никогда не было, но ощущение дома обволакивает и успокаивает.
– Мира! – крикнул я. – Моя мать с минуты на минуту…
– Уже здесь, – перебила Мира, выходя из гостевой ванной, отряхивая мокрые руки. – На кухне. Чай пьём, заходи.
Спокойно все сказала, совершенно без паники. Это тоже не было похоже на прошлую Миру. Та боялась. Моих родных и друзей. До ужаса боялась, всем и каждому пыталась понравиться, что далеко не всегда получалось. Я ещё удивлялся – ну, как такая чудесная Мира может кому-то не нравиться?
Я округлил глаза, головой покачал, сбросил пальто и пошёл на кухню. Чайник явно только закипел, чай в кружках исходил паром. Мать сидела на самом краешке стула, так неуверенно, словно готовая в любую минуту сорваться и сбежать. Но она не сбежала бы. Она смотрела на Нику. Ника сидела рядышком. Болтала ногами. Выкладывала башню из печенья. На гестой печеньке башня кренилась и падала, часть стола была в мелкой крошка курабье, но это никого не волновало.
– Мама, – растерянно сказал я, не зная, с чего начать.
Что вот ей сказать? Я скрывал от неё внучку не так долго. Не так, как её наличие скрывали от меня. Если с беременностью – пять долгих лет я не знал, что стал отцом. И мне сложно оправдаться, потому что я примерно понимаю её чувства. Я сам все это пережил. Охреневание. Полное охреневание. Только затем принятие. Отрицания, как такового не было, я сразу понял, что не смогу и не захочу бежать от отцовства.
Мама скользнула по мне взглядом и вернулась к созерцанию обретенной внучки. Я отолвинул стул и сел.
– Руки надо помыть, – напомнила Ника не отрываясь от своей башни, которая в очередной раз рухнула.
Когда я вернулся на кухню, все, включая Миру сидели за столом. Отхлебнул чай, не чувствая его вкуса и температуры. Висела напряжённая тишина.
– Ты была недоступна, – сказал я матери.
– Торопилась, уронила телефон в шахту лифта.
– Куплю новый.
Мать не обратила на мои слова внимания. Ника смотрела то на меня, то на бабушку. Наверное, маленький ребёнок тоже не знает, как быть в такой ситуации. Словно в ответ на мои мысли Ника пожала плечами, потянулась за вазочкой с вареньем и нечаянно опрокинула кружку. Чай волной залил стул и полил я на самого ребёнка. Я снова выругался. С грохотом отолвинул свой стул. Я думал о том, насколько тонка и нежна её белоснежная кожа. Что с ней будет при контакте с чаем. Вспоминал, что нужно делать первым делом. Сначала, не снимая одежды, чтобы не повредить ошпаренную кожу под прохладный душ, немедленно, потом в одеяло завернуть и лететь в больницу, я быстрее доеду, чем скорая..
– Стой, – остановила, хватая меня за предплечья, Мира. – Чай был с молоком. Не горячий… мы просто пойдём и переоденемся.
Я не мог переключиться так сразу. Возможно, во мне не было ещё родительской любви, но страх, страх за этого ребёнка был, и сейчас я в полной степени это осознал.
Мира взяла ребёнка за руку и увела в комнату. Мать встала, взяла кухонное полотенце и стала промокать чайную лужу на столе.
– Мама, – снова начал я.
– Ничего не говори, – попросила она. – Потом. Мне просто нужно переварить эту ситуацию. Потом поговорим.
– Я хотел познакомить вас в эти выходные.
– Я рада, что ты не планировал скрывать от меня внучку годами.
От меня её саму скрывали годами, но если я сейчас начну говорить это, мои слова будут выглядеть попыткой оправдаться. А я и правда, не прав был. Мать имела право знать. Я сходил в кладовку, взял швабру и принялся растирать пролитый чай по полу.
– Если ты хочешь, мы можем поговорить о её здоровье.
– Она прекрасна, – категорично сказала мама. – Она само совершенство, Тимофей. Без преувеличения, она идеальна, ни о какой неполноценности и речи идти не может.
– Зрение…
– Это плохо, – покачала головой мама. – Но на какой черт тебе столько миллионов? Вот и пусти из на лечение дочери.
– Пущу, – согласился я.
– Вот и хорошо.
Я понял, что стадии охреневания у нас все же разные. У мамы сразу за ней пошло абсолютное признание и любовь. Я даже завидовал маме, она любила Нику просто за то, что она есть.
– Я не знаю, о чем с ней говорить, – пожаловалась мама. – Она такая маленькая, а я её боюсь. Я так боюсь, что не понравлюсь ей, что она меня не полюбит…
– Тебя невозможно не полюбить, – покачал головой я.
Мама отбросила мокрое полотенце, шагнула ко мне, и я крепко её обнял, такую маленькую и хрупкую. Мы замерли так на добрую минуту и стояли молча. Из глубины квартиры неслись приглушённые звуки, и я снова с удивлением осознал – у меня есть дочь.
– Не вини Миру, – вдруг сказала мама. – Даже если тебе горько и обидно, не вини, даже не вздумай. Я…я как женщина могу её понять. И ты поймёшь, дай только время себе.
На кухню вернулась Ника с матерью. Теперь на девочке полосатая пижама. Босые ноги с крошечными, трогательно поджатыми пальчиками, умиляют. С ними вернулась тишина. Но теперь с ней не пришло напряжение. Наступил не мир, но хотя бы временное перемирие.
Глава 38. Мира
Раньше я её ужасно боялась. Теперь тоже. Но не её, а сцены, которую она могла устроить, её эмоций. Мне своего нервяка хватало. Но Алла Игоревна на удивление быстро взяла себя в руки – обошлось без скорой. Было бы досадно, если бы я угррбила бывшую свекровь в первую же за последние пять лет встречу.
Она сама боялась. Не меня, моей дочери. Мы и не говорили толком, она все смотрела на Нику, боясь даже ее касаться. Ника на неё поглядывала настороженно, но страха не показывала. Я была рада этому, но одновременно печалилась, что мой ребёнок вообще может бояться.
– Извини, что я как снег на голову, – сказала Алла Игоревна прощаясь. – у меня не было твоего номера. Да и времени на то, чтобы подумать тоже.
– Ничего страшного, – уверила я, хотя не была в восторге от этой встречи.