– Я тебе ничего не должна Бессонов. Эта девочка моя, только моя дочка и ты не имеешь к ней никакого отношения.
– Она больна?
– Пошёл вон! – срывается на крик Мира.
Только понимание того, что ребёнок все увидит, позволяет мне держать свои эмоции в узде. На самом деле мне хочется взять Миру за плечи и трясти, пока я не вытрясу из неё всю правду.
– Ты должен был уехать! – снова кричит она.
А я понимаю – уехав, я бы совершил огромную ошибку. Что бы здесь не происходило, я должен знать. Выпускаю её руку, она огибает свою нелепую машинку и садится за руль. Прежде чем она успевает заблокировать двери, я распахиваю заднюю и чуть склоняюсь над ребёнком.
– Привет, – говорю я. – Я не злой.
Мира смотрит на меня, глаза её распахнуты и в них бессилие. Девочка тоже смотрит на меня, глаза её покраснели, она трёт их и щурится. Я вспоминаю про солнце и встаю так, чтобы загораживать собой его лучи, чтобы они не падали на девочку.
– Ты напугал мою маму.
– Это получилось нечаянно. Как тебя зовут?
Я не очень умею общаться с детьми, но сейчас получить от неё ответы на вопросы жизненно важно.
– Ника.
– Очень красивое имя. А когда у тебя день рождения? В каком месяце?
Мира издаёт обречённый стон, я боюсь, что она сейчас надавить на газ и поедет вперёд прямо с распахнутой задней дверью, по возможности раздавив по дороге меня. Девочку напугает.
– В сентябре.
Я отшатываюсь, с трудом веря в услышанное. Мира пользуется возможностью, перегибается назад, захлопывает дверь, сразу их блокирует и давит на газ. А я пытаюсь вдохнуть воздух. Я считаю. Сколько длится беременность? Девять месяцев. Мы расстались вначале января. Считаю, как идиот, на пальцах, загибая их по очереди. Все сходится, а красная машинка, визжа шинами, скрывается за поворотом.
По ощущениям мне – сто лет. Я, как дряхлый старец, с трудом дохожу до лавки у подъезда и сажусь на неё, хоть она и в снегу вся. Достаю телефон. У меня есть её номер, я ей позвоню.
Телефон выключен. Включаю его, и он, едва успев загрузиться, разрывается нетерпеливой трелью. Звонит Лиза.
– Бессонов черт подери! – кричит в трубку она. – Я зачем в такую срань припёрлась в аэропорт?
Блин, я совсем про неё забыл, она же собиралась меня встречать…
– У меня здесь дела, – обтекаемо говорю я. – Я ещё задержусь.
– Да какие?
– По работе…
Я мог бы сказать ей про Миру, но почему-то лгу. Тогда придётся рассказать и о девочке, а мне самому это надо обдумать. Сбрасываю звонок. Закуриваю. Горький сигаретный дым немного проясняет мозги. Затягиваюсь полной грудью. Думаю о девочке. Думаю о том, что у неё глаза цвета дыма на морозе. Странные и красивые.
Глава 13. Мира
Я стиснула руль так сильно, что проехав пару кварталов и притиснувшись на парковке у магазина, добрую минуту не могла разжать пальцы.
– Мама? – встревоженно спросила Ника сзади.
– Всё хорошо, малыш.
Ни черта ничего все не хорошо, но ребёнок и так видел то, что не следует, поэтому я обязана держать себя в руках. Повернулась – у Ники глаза огромные, покраснели от солнца и слез. Трясущимися руками распотрошила сумку, в поисках очков, только из-за них и вернулась, так бы сразу сбежала, без сумки. Барахло дело наживное. Сняла с неё мокрые от слез очки – на меня даже слезинка с них капнула на пальцы, надела тёмные. Мы стараемся не ходить в них часто, глаза устают, но в такие солнечные дни они спасение. Они тоже с диоптриями, просто стекло тёмное.
– Лучше? – спросила я.
– Щиплет, – сморщила нос Ника.
– Терла, вот и щиплет, надо было потерпеть минуточку.
Говорю с дочкой и немного успокаиваюсь. Как я уже упомянула, мне совершенно неважно, какого цвета моя дочь, да будь она хоть зелёной, моя любовь не стала бы меньше. Куда важнее меня волновала её социализация в обществе, дети бывают злы, к тому, кто на них не похож, а ещё глаза.
Глаза – наш бич. Солнечные дни для дочки мучительны, глаза болят и слезятся, а ещё нежная кожа. Зимой она спрятана под слоями одежды, а вот летом моментально обгорает, потом мучительно и больно облазит. Когда я выбирала город, в котором буду жить, совершенно не подозревала, что рожу дочь альбиноса, но меня вёл сам господь. Этот город – севернее того, что я жила. Лето здесь довольно дождливое, по настоящему жаркие дни редкость. Здесь ранняя слякотная осень. Но от солнца не скрыться нигде, и поэтому нам приходится учиться жить с ним.
– Кто это был? – снова спросила Ника.
Вот что ей сказать? Наверняка, свою встречу с отцом, о котором теперь так часто думает, она представляла совсем не так. Наверное, в её фантазиях он герой. Хороший, добрый. Но к сожалению, мы не в фантазиях моего ребёнка.
Скорее теперь в страшном сне. Я хорошо знаю своего бывшего мужа, он не отстанет теперь, пока не узнает правду. Нагонит адвокатов. Нас наверняка заставят проходить экспертизу днк. А потом, что потом? Накатила ярость, словно ушатом ледяной воды обдали, изнутри поднялась такая злость, что дышать трудно.
Пять лет назад он выбросил меня из своей жизни. Выбросил, словно не было, словно использованную и ненужную вещь. Ни разу за эти пять лет он даже из любопытства не решил узнать, как я живу. Если бы наводит справки – узнал бы о Нике.
Я научилась жить без него. Господи, я была той девушкой, что из под мамкиного крыла сразу вышла замуж. Я ничего не умела, ничего не знала о внешнем мире – тогда не понимала этого, сейчас осознаю. Беременная, денег толком нет, пожитков один чемодан…
Я выжила. Я ращу своего ребёнка. Да, у меня ободранная китайская машина, зато она у меня есть. И ипотеку я бы уже взяла, если бы не глаза Ники. Глаза – важнее.
А он явился, когда я уже всему научилась. Когда я смогла. Он не знает, что такое бессонные ночи у постели младенца. Что такое, не проспав всю ночь, с ребёнком на руках садиться за компьютер, потому что нужны деньги, повезло, что есть заказ, нужно обязательно сделать… не знает, что такое рыдать и бояться неизвестности – у нас были отслойки сетчатки и первую операцию провели в полтора годика. Я тогда молилась всем богам, только бы прошло хорошо. Да что там, за своего ребёнка я бы и душу дьяволу продала, если бы он только предложил…
А он явился. Я не отдам ему Нику. Я ему горло своими же зубами разгрызу, если будет нужно. Я стала не только взрослее. Я сильнее стала во сто крат.
– Мы с ним немного повздорили на работе, – уклончиво объяснила я. – Поедем в санаторий?
Я понимала, что сказать ей правду придётся. Но не сейчас, не после этой сцены. Я достаю телефон – стоял на беззвучном, вижу несколько пропущенных от Тимофея. Отправляю его в блок. Обзваниваю санатории, ехать нам и правда куда-то нужно, домой пока пути нет. В одном из них нас любезно приглашают, даже со скидкой…
Первую половину дня мы не выходили на улицу – солнце и не думало прятаться за тучи. Днем Ника уснула, и я рядом с ней. Проснулась от того, что она гладит мои волосы. Поймала её ладошку, поцеловала.
– Солнце уже село. Покушаем и гулять?
Нам разрешили остаться до вечера воскресенья, хотя выезд был в полдень. Ника подружилась с каким-то мальчиком и с удовольствием с ним играла. А вечером вопрос стал ребром. Нам нужно было ехать в город, мы не могли отсиживаться здесь всю жизнь. Да и тут он найдёт, рано или поздно.
Вышли на улицу – вечер поздний, иссиня-чёрный, звезды уже высыпали, их здесь так много, куда больше, чем видно в городе.
– Смотри, какая красота, – показала я пальцем на небо.
Звезды были такими яркими, словно нарисованы, словно кадр из мультика.
– Красиво, – серьёзно кивнула Ника. – Мне звезды нравятся больше солнца. Солнце злое…
Уже в машине я поняла, что не могу сейчас ехать домой. Мне страшно. Он там ждёт, или приедет, обязательно приедет. Я не готова к разговору. Да, я сильная, местами смелая, но я боюсь лезть на рожон. Мне нужно подготовиться.
И я звоню. Звоню единственному человеку, который мог мне помочь, чью помощь я обещала себе никогда больше не принимать.
– Миш, – сказала я в трубку, услышав его голос. – Миш, помоги мне, пожалуйста.
Глава 14. Тимофей
Привлекать к делу Рудольфа и его людей не хотелось. Словно – сор из избы выносить. Делиться сокровенным. Тем, что кадровичка из его офиса однажды выела мне сердце, а потом сбежала с ребёнком. Возможно – моим.
Никуда она не денется. Сейчас, отсюда. Бегать вообще дело нелёгкое, а с ребёнком, который от солнца плачет – особенно. Значит, сидит где-то и зализывает раны.
Я вызывал своих. Юриста, мне нужно знать, как заставить человека согласиться на процедуру ДНК, если он того не желает, а Мира наверняка не желает. И пару ребят, чтобы для меня носом рыли. Они ещё летели, я сидел в своём номере и вспоминал.
Вспоминал, какая она, эта девочка. Похожа ли на меня? Бред, она вообще ни на кого не похожа, даже на Миру. У неё лицо такое маленькое… она такая белая. Глаза распахнуты, а вокруг мокрые ресницы, белые, почти прозрачные.
Господи. Если она моя…охренеть. Тимофей Бессонов – отец. Отец маленькой белой девочки. Мама выпадет в осадок, она мне этими внуками скоро плешь проест. Реакцию Лизы предугадать сложно, она и от брака с Мирой была далеко не в восторге.
А я ещё не знал, как реагировать. У меня это просто не умещалось в голове.
Я взял телефон и забил альбинизм в поисковую строку. Неизлечимо. Люди, страдающие альбинизмом, в принципе физически и психически здоровы, это прекрасно. Проблемы со зрением. У девочки были толстенные линзы в очках… Нужно будет найти их врача и поговорить.
А потом на меня обрушились картинки белоснежных людей. Главное – малышей. Маленькие, пухлые, смеющиеся и плачущие, в корзинках фотосессий, в колясках, на руках матерей.
И тогда я впервые осознал. Если окажется, что Ника моя дочь, то Мира меня обокрала. Она украла у меня годы жизни моего ребёнка. Меня не было рядом, когда она родилась, не качал на руках, когда резались зубки, я не видел её первых шагов.