инялась читать письмо, убеждая себя, что необходимо это сделать хотя бы для того, чтобы узнать его адрес. Нужно ему сообщить о смерти отца и переменах в его жизни, ведь теперь он унаследовал графский титул.
«Меня направили в Гилмур, отец, и у меня был большой соблазн отказаться от этого назначения. Но армия герцога Камберленда не принимает в расчет прошлое человека, его желание или нежелание. Поэтому я здесь, в том самом месте, куда мне не хотелось бы возвращаться никогда.
Сама Шотландия очень пострадала от мятежа. Но не скажу, что скоттов это чему-то научило. Одна их пословица говорит, что дюжины шотландцев с волынками достаточно, чтобы поднять восстание.
Под моим началом состоит сотня человек, в основном уже не слишком молодых, но в Шотландии люди быстро стареют».
Дальше на нескольких страницах он писал отцу как нежный и преданный сын, будто и не было стольких лет, когда он не писал вовсе. Теперь Патриция гадала, была ли ее вина в том, что отец и сын так отдалились друг от друга. Она не возражала, когда Алек в восемнадцать лет выразил желание вступить в полк. Возможно, потому, что ей так трудно было сравнивать двух братьев. Алек был очаровательным юношей, и на устах его всегда играла улыбка. Он неизменно поступал так, как хотел, даже вопреки желаниям его отца.
Патриция нежно улыбнулась сыну. С самого раннего детства Дэвида она знала, что он совсем другой. Поначалу особенности его сложного характера были не заметны многим, даже его ближайшим друзьям. Но время шло, а Дэвид по-прежнему жил в мире детства, который его сверстники давно покинули, и становилось очевидным, что он никогда не достигнет зрелости.
Возможно, было бы легче, обращайся она с ним так, как вели себя с детьми ее друзья, предоставляя слугам удовлетворять их потребности и нужды. Но для нее с самого начала он был отрадой ее сердца.
Когда ее друзья радостно сообщали об успехах своего потомства, Патриция только вежливо улыбалась, но сердце ее болело.
Дэвид был добрым юношей и никогда ни единым словом не выразил своего неудовольствия. Вместо этого он смотрел на мир широко раскрытыми глазами, будто ожидал только хорошего. Он видел друзей даже в тех, кто мог вызвать вполне обоснованные подозрения, и готов был любому отдать последнее пенни. Из-за врожденной доброты и невинности он нуждался в постоянной защите и покровительстве.
Природа дала ему привлекательную внешность, словно желая вознаградить за то, что обделила в другом. Ее сын был почти безупречно красив, с темными волосами и большими карими глазами.
– Можно мне прочесть письмо? – спросил он.
– Конечно. – Она протянула ему письмо.
Он осторожно пересадил кошку на подушку и поднялся.
– Я помню Алека, – сказал он с улыбкой.
Хотя он читал очень внимательно, Патриция знала, что он не понимает его смысла, и потому повторила все, что написал Алек.
– Хотелось бы мне его повидать, – сказал он, возвращая ей письмо. – Он был очень высоким.
– Ну, теперь вы сравнялись, – сказала Патриция.
– Я стал высоким, – с гордостью подтвердил он.
Она кивнула и улыбнулась, стараясь скрыть боль при виде постоянной безмятежности и беспечности его лица. За долгие годы она привыкла к боли, как к собственному дыханию или сердцебиению.
– Возможно, он скоро приедет повидать нас, – сказала она, надеясь, что так и будет. Встреча с поверенным напугала ее.
– Я боюсь, миледи, – сказал тот, – что граф не упомянул Дэвида в своем завещании. Возможно, он хотел, чтобы о Дэвиде позаботился старший сын? – добавил он, и в голосе его она услышала доброту и беспокойство.
– Да. – Она сложила руки в перчатках на коленях. – Он действительно рассчитывал на это. Просто я надеялась, что он сам сделал какие-то распоряжения.
Поверенный покачал головой, и его лицо приняло выражение сострадательной серьезности.
Каждое пенни теперь принадлежало Алеку, и деньги нельзя было трогать до его возвращения в Брэндидж-Холл. Предполагали, что он был в Шотландии, но сведения о нем поступали очень скудно, и невозможно было узнать с точностью, где именно он находится. Но она выяснила, что он служит под личным покровительством герцога Камберленда. Поэтому она попросила своего поверенного написать герцогу в надежде получить oт него нужные сведения.
Теперь Патриция знала, где находится Алек, но это не меняло дела. Даже если когда-нибудь Алек вернется, нет никакой уверенности, что он обеспечит Дэвида или ее.
Их будущее было туманным.
– Важно встретиться с ним как можно скорее. – Она произнесла это вслух, не успев подумать о смысле своих слов. Ей не хотелось волновать Дэвида, она старалась избавить его от ненужных забот.
– Ты любишь его больше? – Дэвид нахмурился.
– Нет, конечно, нет, – ответила она, складывая письмо. – Ты мой сын, а матерью Алека была другая женщина. – Она вздохнула, встретив его взгляд. Теперь ей предстояло объяснить ему все. – Мать Алека умерла, – сказала она, – и мы с его отцом поженились. Ты – наш сын.
– Ты собираешься умереть, мама?
– Нет, – ответила она, стараясь успокоить и утешить его. Но ей самой не давало покоя, что будет с ним, когда она умрет.
– Почему бы нам не поехать повидаться с ним? – спросил он с ангельской улыбкой.
Она с изумлением уставилась на Дэвида. Эта мысль была так проста, что она и сама могла бы додуматься. Мятеж был подавлен. Теперь можно без опаски путешествовать по Шотландии и там поговорить с Алеком о делах и о будущем Дэвида.
– И впрямь, Дэвид, – Патриция улыбнулась сыну, – почему бы и нет?
«Как приятно, что здесь появилась женщина», – думал Дональд Тэннер на пути от форта к руинам замка. Он держал в руках кувшин горячей воды, а под мышкой стопку чистых полотенец.
Он думал, что форт Уильям – пока еще необжитое место, чтобы привлечь внимание женщины, а тем более обзавестись женой. Возможно, через год-другой женщины здесь появятся. По периметру форта к этому времени посадят цветы, и повсюду будет слышен тихий смех, и он станет столь же обычным, как теперешние проклятия и ругань.
Женщины приносят с собой нечто, несвойственное мужчинам, а может, присутствие женщин заставляет мужчин на время забыть о войне. Он научился ценить доброту солдатских жён, например, дочери викария, что вышла замуж за пехотинца и теперь следовала за полком под звук барабана.
Он шел по двору замка, балансируя и стараясь не пролить горячую воду из кувшина. Добравшись до двери, он постучал и терпеливо дожидался, пока Лейтис ему откроет. Когда ответа не последовало, он толкнул дверь, вошел и поставил кувшин на стол. Он нахмурился, заметив, что комната пуста, потом посмотрел на дверь туалета. Желая оставить молодую женщину одну, он снова покинул комнату.
Через несколько минут, в течение которых он отбивал такт ногой и подсчитывал ряды кирпичей в противоположной стене, он снова постучал в дверь. Не дождавшись ответа, он вошел и прошел через всю комнату, надеясь, что у него сосет под ложечкой из-за слишком плотного завтрака, а вовсе не из-за возникшего подозрения.
Наконец, Дональд понял, что дела обстоят скверно – хуже некуда. Произошло то, чего он так опасался. Он распахнул дверь и вышел в холл.
– Мисс!
Ответом ему было только эхо.
Выбежав из комнаты полковника, он поспешил под арку, потом обогнул кучи кирпичей, чтобы получше осмотреть мост через лощину и саму лощину. Нигде не было ни малейших признаков ее присутствия.
Он знал, что полковник будет недоволен. Его командир гневался нечасто, но когда это случалось, следовало держаться от него подальше. В гневе он не повышал голоса, говорил тихо, но смотрел так, что, казалось, взгляд его мог прожечь в человеке дыру. Дональду не так уж часто приходилось выслушивать замечания полковника, но память об этом была так неприятна, что вспоминать не хотелось.
И тут его посетило предчувствие, похожее на дар ясновидения, который обычно приписывают себе скотты. По тому, как полковник смотрел на девушку вчера вечером, Дональд заметил, что у него к ней особые чувства, и он будет очень недоволен ее исчезновением.
Глава 10
Алека потрясло, как сильно пострадали горцы за последний год. Одно дело – видеть длинные тощие фигуры мужчин в Инвернессе, и совсем другое – грязное изможденное личико ребенка, слишком слабого, чтобы кричать.
Они ехали на север от Гилмура и оказались в местах, куда не доходили дороги, проложенные генералом Уэйдом. Несомненно, Уэйд счел эти места необитаемыми.
Пурпурная дымка, изредка пронизываемая косыми лучами солнца, затеняла холмы. Озеро, которое они миновали, казалось, было из синего хрусталя, и в его спокойных водах отражались леса и высокие, припорошенные снегом горные пики, окружавшие его.
Некогда многочисленные кланы теперь ютились в узких проходах между холмами или в горных долинах, серых от сланца и бурых от глины. Хижины в маленькой деревеньке осели на своем фундаменте, как боязливые затравленные животные, а их хозяева смотрели настороженно и хранили молчание.
В дверях одной лачуги стояла женщина, сжимая ручку истощенного ребенка, похожего на маленький скелетик. Мать сурово и недоверчиво смотрела на колонну двигающихся мимо солдат, но именно взгляд ребенка навсегда запечатлелся в памяти Алека. Словно, несмотря на свой нежный возраст, этот мальчик уже навидался слишком многого и молча ждал грядущих неизбежных несчастий.
И такой взгляд, как он убедился по мере того, как дневной свет сменял предрассветную дымку, был присущ почти всем местным жителям. Они выжили и теперь отчаянно цеплялись за жизнь.
И все же их отличала от других тень прежней гордости в наклоне головы, в плотно сжатых губах и в глазах, сверкающих ненавистью.
Пока они медленно объезжали подведомственную Алеку территорию, ему внезапно открылась истина – в горах не осталось мятежников. Если и жил дух сопротивления, то только в умах людей, подобных Хемишу, человеку иного времени, или во взглядах женщин, изо всех сил прижимавших к себе детей, прикрывая их своими юбками и шепча едва слышно что-то об английских дьяволах. Однако наверняка здесь есть крепкие мужчины, способные сразиться с ним.