Она встала и, не дожидаясь ответа, стряхнула пыль с ладоней и колен, а затем подняла меня с ложа из опавших листьев, на которых я лежала.
— Мне надо сегодня переговорить с Хелен, пока она не ушла домой, так что идем обратно в раздевалку, — сказала Рейчел. — У тебя в сумке есть жвачка?
— Хочешь? — спрашивает Джек, предлагая мне сигарету.
Мои воспоминания о том дне, когда Хелен Вэнг обвела вокруг пальца Рейчел Хопкинс, а потом всю жизнь сожалела об этом, грубо прервали. Вспоминая о том, что мы вытворяли в те дни, я краснею.
— Спасибо, воздержусь. Как ты знаешь, курением я не злоупотребляю.
Мы никогда не говорили о моем пьянстве. Джек понял, почему я начала и почему не могу бросить — подпорки бывают всех форм и размеров. Новое выражение на его лице сильно напоминает жалость. Мне этого не надо, и я отвечаю тем же.
— Мне жаль, что весь этот ужас происходит на твоих глазах. Уверена, что ты ждал не этого, когда сбежал за город.
— Я не сбежал, меня вынудили.
Никто из нас не хочет снова идти этим путем, и я выбираю альтернативный маршрут.
— Догадываюсь, что не скоро смогу ездить на своей машине? — спрашиваю я.
— Боюсь, что нет. Тебя куда-нибудь подвезти?
— Нет, не надо, я уже послала Ричарду эсэмэс.
Он качает головой.
— После всего того, что я рассказал о нем?
— Что бы он ни сделал в прошлом, не сомневаюсь, на то были свои причины.
— Называй меня старомодным, но я считаю обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений поводом для беспокойства. Разве он не останавливался в «Белом олене», как и ты?
— Ты же знаешь, что останавливался. Ведь в округе только одна гостиница. Но это был не он.
— А почему ты думаешь, что в твоем номере вообще кто-то был?
Я колеблюсь, поскольку все еще не решила, сколько мне стоит ему рассказать.
— Ты подумаешь, что я свихнулась, если скажу тебе…
— Я и так знаю, что ты свихнулась. Мы были женаты десять лет, помнишь?
Мы оба смеемся, и я решаю попытаться довериться ему, как делала всегда.
— У меня была старая фотография, где я заснята с несколькими девочками из школы. Я нашла фото у мамы и рассматривала его в моем номере прошлым вечером в связи с тем, что случилось с Рейчел.
Он долго смотрит на меня, словно ждет, что я продолжу.
— И?
Я качаю головой, все еще немного беспокоясь о том, какое это произведет действие.
— Это был наш групповой снимок.
— Хорошо…
— Я пошла в ванную, всего лишь на несколько минут, а когда вернулась, лицо Рейчел было перечеркнуто черным.
Он хмурится и не сразу спрашивает.
— Можно мне взглянуть?
— Нет. Фото лежало в моей сумке, которую украли из машины.
— А кто еще был на фото?
Я по-прежнему сомневаюсь, говорить ли ему об этом. Может быть, он подумает, что я напилась, сделала это сама, а потом потеряла снимок. Это объяснение, конечно, приходило в голову и мне. Он подходит ко мне ближе. Слишком близко.
— Анна, если другие женщины могут быть в опасности, я должен об этом знать.
— Снимок сделан двадцать лет назад. Это может ничего не значить. Но на нем я, Рейчел Хопкинс, Хелен Вэнг, девочка, которую ты не вспомнишь, и…
— Кто?
— Твоя сестра.
Он
Среда 09.30
Звоню Зои, как только Анна уходит.
Я наблюдал за тем, как оператор увозит мою бывшую жену, с нехорошим чувством, которое не могу объяснить. Она давно не выглядела такой уязвимой, как сейчас. Иногда я забываю, кто она на самом деле и что скрывается под маской сильной женщины. Тот вариант себя, который она являет миру, — не та женщина, которая некогда была моей женой.
Зои, похоже, изумлена внезапной заботой старшего брата о ее безопасности и благополучии. Я не объясняю, почему беспокоюсь, и не упоминаю фото. Просто слушаю знакомый звук ее голоса, когда она в третий раз заверяет меня, что она в порядке, а дом в полной безопасности. Прошу ее включить старую охранную сигнализацию наших родителей — я точно знаю, что код известен только нам двоим, — а затем изо всех стараюсь опять заняться работой. Я всегда немного беспокоился, что настанет день, и Зои догонит ее прошлое. Моя сестра в пору нашей молодости одно время была связана с плохой компанией. Знаю это, поскольку и сам там был.
Это утро тянется так же долго и нудно, как и все остальные — я во второй раз еду к патологоанатому, пишу новые отчеты, провожу затянутые брифинги с неопытной группой, накапливаю вопросы без ответов и вопросы для ответов. Наряду с самой худшей частью моей работы — извещением родителей о смерти их ребенка. Возраст никогда не смягчит боль, которую причиняет данная новость. Все мы чьи-то дети, независимо от возраста.
— Кто это сделал? — спросила престарелая мать Хелен Вэнг, словно думала, что у меня есть ответ.
Я сидел в ее гостиной, не притронувшись ни к чаю эрл грей, который она заварила по собственному настоянию, ни к банке с песочным печеньем, стоявшей на столе. Ее седые волосы были подстрижены а-ля Клеопатра, как и у дочери, а безупречно чистая одежда скорее подошла бы гораздо более молодой женщине. Мистера Вэнга уже не было в живых, и она жила одна в старом, ничем не примечательном доме. Она заплакала, как только мы появились, и мне показалось, она уже знала: что-то не так.
Я утаил от нее большую часть подробностей о том, как Хелен нашли в школе, но я не смогу не дать ей прочесть о них в прессе. Вскоре она узнает и о наркотиках, которые мы обнаружили в доме ее дочери. Я уже могу представить себе заголовки: Директриса с дурной привычкой.
Обычно я отправляю младших сыщиков известить ближайших родственников, как посылали меня в начале моей карьеры. Но я промахнулся — не знал о муже Рейчел и ее мобильном телефоне, когда последний раз попросил об этом Прийю. Не собираюсь во второй раз совершать ту же ошибку.
По указанию людей с большей, чем у меня, зарплатой, по заданному сценарию делаю еще одно заявление для прессы. Подготовка к выступлению занимает вторую половину дня. На этот раз я решаю сделать это у штаб-квартиры полиции Суррея, чтобы попытаться отвлечь журналистов от школы, и хотя замечаю Анну среди других репортеров, она не задает ни одного вопроса. Потом вхожу обратно в помещение, где кто-то уже включил телевизор — по-видимому, чтобы посмотреть пресс-конференцию в Новостях на «Би-би-си», — и вижу на экране бывшую жену. Она словно смотрит прямо на меня.
Когда Прийя приглашает меня выпить стаканчик-другой после работы, сначала не знаю, что сказать.
— Спасибо, но куда бы мы ни пошли в Блэкдауне, везде местные жители или СМИ будут пытаться подслушать каждое наше слово.
— Я думала об этом, сэр. Может быть, у меня дома, чтобы не было посторонних?
Не знаю, что выразило мое лицо, но по ее реакции понимаю — ничего хорошего. Она снова начинает говорить, не дав мне сформулировать ответ, и я боюсь подумать, что она может еще сказать.
— На самом деле, я приглашаю не ради вас — хотя, судя по вашему виду, выпивка не помешает — а больше ради самой себя. Мне все это немного… внове, и я здесь никого не знаю. Сейчас я живу одна, и, когда прихожу домой, мне не с кем поговорить. Думаю, мне будет просто неприятно войти одной в дом после того, как я увидела двух женщин, которых так жестоко убили. Вот и все.
Она смотрит на меня, а потом изучает свои короткие ногти, словно они обязательно должны быть такими же аккуратными и чистыми, как и она сама. Женщины озадачивают меня каждый день. Но при этом я чувствую себя чуточку виноватым. Прийя одна в городе, где местные жители не всегда дружески настроены по отношению к новым лицам. Тем более что у меня тоже нет веской причины мчаться домой.
Взвешиваю свои возможности и делаю вывод, что нужен моей коллеге больше, чем сестре. Даже если вкрадчивый внутренний голос велит мне идти домой и проверить Зои, голос погромче возражает. Она всегда была в состоянии сама заботиться о себе. Кроме того, когда мы вместе, только и делаем, что спорим о деньгах или о том, что смотреть на канале «Нетфликс». Это напоминает детство, когда мы дрались из-за игрушек или из-за телевизионного пульта. Я уверен, что Зои с удовольствием проведет вечер дома одна. Принять приглашение Прийи — значит согласиться на дружескую выпивку с коллегой, совершенно нормальный и невинный поступок. Правильный поступок.
Спустя час и две бутылки пива Прийя готовит домашние бургеры и сладкий картофель фри. Она живет на краю города в новом доме — в одном из тех комплексов, где здания стоят одно на другом и все выглядят одинаково: красные кирпичные стены и окна ПВХ — но дом довольно симпатичный. Конечно, это съемное жилье, но оно обставлено стильной мебелью и выдержано в безобидной нейтральной цветовой гамме.
У Прийи идеальная чистота, неяркое освещение и полный порядок. Я замечаю отсутствие семейных фотографий или чего-либо хотя бы отдаленно личного. Если бы раньше я представлял себе дом Прийи — чего не было, — то наверняка бы сказал: ИКЕА или что-то индийское и был бы неправ. Все мои представления о Прийе оказываются в какой-то степени ошибочными. Единственное, что выглядело здесь неуместным, — моя грязная куртка, которую она повесила на симпатичную вешалку, и туфли, которые я снял в холле. Я испытывал легкую паранойю — а вдруг она заметит, что они десятого размера.
— Мне надо на минутку выскочить — я кое-что забыла, — говорит она, протягивая мне очередную бутылку пива. — Чувствуйте себя как дома, я мигом вернусь.
Это выражение звучит слишком устаревшим в ее устах, и немного странно, что она оставляет меня одного в своем доме. Она включает маленький телевизор на кухне, чтобы развлечь меня, и я пью пиво и смотрю на мою бывшую по новостному каналу «Би-би-си». Сейчас я не могу определить, выступает ли Анна в прямом эфире или это просто повторение того, что она говорила раньше.
И тут я совершаю глупость. Не знаю, по какой причине — пиво, усталость или, честно говоря, просто потеря разума, но я включаю телефон Рейчел. Сегодня во второй половине дня я отменил его отслеживание — у начальника есть свои преимущества, — и мне надо выяснить, как ее мобильный оказался в моей машине. Я чувствую, что за мной кто-то наблюдает и пытается подставить, и это начинает на мне сказываться.