Сегодня Ричарду пришлось повсюду меня возить, поскольку полиция все еще изучала мою машину. Совершенно нормально, что корреспондент и оператор проводят так много времени вместе, но мне это не нравится. В наших отношениях появилась какая-то странность. Что-то не совсем так, как надо. Я не знаю, по какой причине: потому что Джек сказал мне о его судимости или из-за чего-то еще.
Во второй половине дня у меня появилось свободное время. Техники настояли на еще одном перерыве, чтобы как следует поесть — стоило мне поднять бровь, разговор сразу же зашел о профсоюзе, — но, по правде говоря, я была не против немного побездельничать. С раннего утра не произошло ничего нового. Я знала, что новостной канал может с легкостью сделать повтор моего эфира предыдущего часа, дав почти два часа мне.
Втайне я обрадовалась, когда остальные члены группы уехали в поисках еды. Несколько часов подряд мы делали репортажи в прямом эфире из леса, и теперь мне было нужно побыть одной. Я сказала им, что хочу прогуляться. Ричард вызвался пойти со мной, но я не захотела оставаться с ним наедине в укромном уголке леса или в любом другом месте. В конце концов он понял намек и пошел со всеми.
Как только они ушли, я направилась знакомой тропинкой в сторону главной улицы, от которой, как прожилки скрученного листа, расходятся по лесу все остальные дорожки и тропки в Блэкдауне. Весь город словно существует под пологом листьев и невысказанной лжи, будто дубы и сосны, которые стоят в лесу, ночью вырвались за его пределы, кто карабкаясь, а кто ползком, преследуя живущих здесь людей, и пустили корни у каждого дома, чтобы наблюдать за их обитателями.
До меня доходит, что я стою за домом, в котором Джек теперь живет с Зои. Я никогда не находила общего языка с невесткой, и мой муж никогда не знал подлинных причин. Он не знает ее так, как я. Семьи часто рисуют свои портреты в другом свете, используя краски, которые остальные не могут толком разглядеть. Зои была опасной в подростковом возрасте, и, возможно, такой и осталась. Она родилась без тормозов.
Когда мы с Джеком, уже взрослыми, встретились в Лондоне, я была младшим репортером и пыталась выйти в эфир с историей об убийстве, которое он расследовал. Сначала я его не вспомнила, но он меня сразу же узнал и стал угрожать, что официально пожалуется в «Би-би-си» на мое поведение, если я с ним не выпью. Прежде всего, я не знала, обижаться ли на его кокетливый шантаж или чувствовать себя польщенной. Он показался мне привлекательным — как и всем остальным женщинам-репортерам, — но мужчины были у меня на втором месте после карьеры, и меня мало интересовали отношения.
В конечном итоге я согласилась на одно свидание — в надежде получить какую-нибудь инсайдерскую информацию, — но вместо этого проснулась с большого похмелья и с сыщиком в моей постели. Зная, кто его сестра и на что она способна, я чуть было не отказалась от встреч с ним. Но за тем, что я посчитала случайной связью, последовало еще одно свидание, а за ним — уикенд в Париже. Иногда я забываю, что Джек был непосредственным и романтичным. Рядом с ним я чувствовала себя счастливой, а когда любила его, не так сильно не нравилась самой себе.
Зои не слишком старалась скрыть свои чувства по поводу наших отношений. На семейных сборищах она пыталась не встречаться со мной глазами и самой последней поздравила, когда у нас состоялась помолвка. Она также не пришла на нашу свадьбу. Накануне она прислала Джеку сообщение, где написала, что подхватила желудочный грипп, а на следующий день разместила свои фото, сделанные на Ибице. Когда родилась наша дочь, Зои послала нам лилии, хорошо известный символ смерти. Джек сказал, что это невинная ошибка, но в его сестре нет ничего невинного.
Я смотрела на дом Джека и Зои, и меня переполняли ненависть и отвращение к живущей в нем женщине. И тут я заметила, что дверь кухни слегка приоткрыта.
Чуть позже, потеряв немного времени, я снова следую своему плану и иду мимо всех знакомых магазинов и причудливых старинных зданий, которые и составляют уникальность Блэкдауна. Я спешу по улице, которую часто описывают как одну из самых очаровательных главных улиц в Великобритании, и знаю, что у меня осталось мало времени, чтобы раздобыть то, что мне нужно. Ненадолго отклоняюсь от маршрута и захожу в магазин недорогой и практичной одежды, который появился здесь еще до моего рождения. Поскольку я лишилась своей дорожной сумки, завтра мне будет нечего надеть. Хватаю неброскую белую блузку и очень немодное нижнее белье и покупаю их без примерки. Наряду с чистой одеждой у меня кончилось кое-что еще, и после посещения дома Зои мне хочется выпить сильнее, чем до этого.
Двери супермаркета раздвигаются, словно там ждали, когда меня можно проглотить, и я начинаю дрожать не только от кондиционеров. Иду по старым знакомым проходам — винный отдел выглядит точно так же, как всегда. К сожалению, миниатюрных бутылочек нет, но есть маленькие бутылочки с вином и виски, которые я прикладываю к сумочке, пытаясь понять, сколько смогу положить в нее и при этом застегнуть молнию.
На кассе кладу в корзину маленькую коробочку с мятными леденцами, и, подняв голову, к своему легкому ужасу, обнаруживаю, что кассирша узнала меня. Ее лицо выражает осуждение, которое я не могу допустить.
Людей заботит выдумывание правды.
В наши дни жизнь, которую мы ведем, должна быть подана на золотом блюдечке в виде серии лакированных правд ради того образа, который мы являем окружающим. Незнакомые люди, которые видят нас через экран — будь то телевизор или социальные сети, — думают, что знают, кто мы такие. Никто больше не заинтересован в реальности, которой не хотят «ставить лайки», «делиться» или «следовать». Я могу это понять, но жить выдуманной жизнью может быть опасно. То, что мы не хотим видеть, может нас ранить. Думаю, что в будущем люди будут скорее стремиться к пятнадцати минутам наедине с собой, чем к пятнадцати минутам славы.
— Небольшой подарок моему оператору и техникам после тяжелого трудового дня, — говорю я кассирше и кладу покупки прямо в сумку, как только она их сканирует.
Она ненамного старше меня. Женщина с заплывшей фигурой, увядшей кожей и вызывающими глазами, от одного взгляда которых становится ясно, как сильно ты ей не нравишься. На угреватом лице возникает подобие улыбки, и я вижу щербинку между ее передними зубами, достаточно большую, чтобы там прошла монета в фунт.
— Вы давно видели свою мать? — спрашивает она, и я пытаюсь подавить вздох. В этом городе каждый знает все обо всех. Или думают, что знают. Это одна из многих причин, по которым я не терпеть не могу это место. Женщина не ждет ответа. — Несколько раз вашу мать находили ночью на улице. Она бродила по городу, терялась в темноте, плакала и не понимала, где она и кто. На ней была одна ночная рубашка. Вам повезло, что ваш муж принял участие. Ей нужен человек, который будет о ней заботиться. Если хотите знать мое мнение, ее надо поместить в заведение.
— Спасибо, не хочу, — отвечаю я, протягивая ей кредитную карточку.
Я всегда намного более болезненно воспринимала свои промахи как дочери, чем свою слабость к выпивке. Оглядываюсь через плечо, чтобы понять, слышал ли кто-нибудь еще слова кассирши, но с облегчением вижу, что все покупатели вроде бы занимаются каждый своим делом. Если только они не притворяются. До сих пор помню тот первый раз, когда много лет тому назад покупала спиртное в супермаркете.
Рейчел сказала, что нельзя устраивать день рождения без выпивки. Я удивилась тому, что она по-прежнему считала — я должна пригласить Хелен, — учитывая, сколько неприятностей у нас чуть было не возникло из-за нашей умной подруги, — и одновременно обрадовалась. Я сочла решение Рейчел простить Хелен еще одним проявлением ее доброты. Думаю, это натолкнуло меня на мысль пригласить кое-кого еще — ведь в конечном итоге это был мой праздник, и мне тоже хотелось быть доброй. По этой же причине я сделала браслеты дружбы для всех приглашенных.
Увидев их, Рейчел рассмеялась.
— Ты сама их сделала?
Я кивнула, и она снова рассмеялась.
— Браслеты, конечно, чудо, но нам шестнадцать, а не десять. — Она положила ладонь на мое плечо и запихнула браслеты в карман, словно мусор. Я потратила очень много времени на изготовление подарков, поскольку не могла себе позволить купить их. Мне не удалось скрыть, как меня ранили ее слова, и она это заметила. — Извини, мне они нравятся, правда, мы потом их все наденем, но сначала надо купить спиртное, а для этого понадобится немного денег. Ты не могла бы украсть самую малость у своей мамы? — спросила она.
Рейчел поняла, что я в шоке от ее предложения, и вроде бы передумала. По дороге ко мне мы зашли к ней домой, и я увидела, как она распахнула двери огромного гардероба и стала в нем рыться. Она повернулась с торжествующим видом и потрясла желтым ведерком «Дети в беде», показывая его мне. В это ведерко она обычно собирала в школе пожертвования. Она перевернула его на кровати и стала считать выпавшие оттуда монеты.
— Сорок два фунта восемьдесят восемь пенсов, — сказала она.
— Но это же деньги на благотворительность.
— А ты — объект благотворительности, так в чем же проблема? Как ты думаешь, на что я покупаю тебе все эти маленькие подарочки?
Я промолчала. Меня слишком взволновало, что она считает допустимым воровать деньги у детей, которые нуждаются в них гораздо больше, чем мы.
— Пошли, — сказала она и взяла меня за руку.
Помню, что тогда мне впервые было неприятно держать ее за руку.
— Перестань дуться, когда ты хмуришься, ты дурнеешь, — прошептала она и поцеловала меня в щеку. — По дороге к тебе заглянем в супермаркет за выпивкой, немного выпьешь, и настроение улучшится.
Мы шли туда молча.
Я наблюдала за тем, как Рейчел кладет в корзину для покупок бутылки диетического напитка «сэвен-ап», текилы и дешевого белого вина. Мне было непонятно, как мы собираемся купить это, когда нам явно меньше положенных лет. Когда мы дошли до касс, у меня забо