Обменявшись понимающими взглядами, женщины бережно опрокинули ее на гору подушек, словно она была всего лишь безжизненной куклой, сделанной только для их развлечения. Кларинда подумала о том, чтобы возразить против такого обращения, но оказалось, что так приятно лежать в полудреме на спине, лениво разглядывая эротические фрески на потолочной лепнине.
На картине прямо у нее над головой не женщина стояла перед мужчиной на коленях, а мужчина — перед женщиной. Темноглазая красавица с летящей гривой волос соболино-черного цвета откинулась чуть назад перед воином в тюрбане, ее бедра, которые она раздвинула в порыве страсти, покоились на высоких рубиново-красных подушках. Ее глаза были закрыты, а на лице застыло выражение чувственной истомы, да и вообще все ее существо было охвачено тем наслаждением, которое дарили ей его губы. Больше того, на соседней фреске был изображен мужчина, наблюдавший за парочкой любовников. В руке он сжимал свое восставшее естество, словно терпеливо ожидая своей очереди доставить ей удовольствие.
— Святой Господь! — пробормотала Кларинда. Картина была до невозможности неприличной, но, как это ни странно, вызывала у нее восхищение. — Как вы думаете, ей известно, что за ними наблюдают?
— Да, она это знает, моя овечка, — кивнула одна из женщин с понимающей усмешкой. И она повторила: — Знает…
Тончайшая ткань сорочки, в которую облачили Кларинду, почти не защищала ее от прохладного ночного ветерка, проникавшего в комнату через открытое окно. Ее плоть настолько жаждала ласк, что она почувствовала, как ее тело начинает извиваться, словно от прикосновений чьей-то руки.
— Успокойся, дитя мое, отдохни, — прошептала вторая женщина. — Этой ночью тебе понадобятся все твои силы.
Прислушавшись к ее мудрым словам, Кларинда вздохнула и стала вновь разглядывать изображение, не осознавая, что выражение ее лица постепенно начинает напоминать выражение лица женщины, изображенной на фреске.
Когда Эшу в последний раз завязывали глаза, он стоял перед командой стрелков, которые должны были расстрелять его.
«— Полагаю, меня уже не должно удивлять, что в твоем очередном маленьком приключении замешана женщина.
— Разве это не обычное дело?»
Презрительные слова Макса и его собственный учтивый ответ на них прозвучали в голове Эша, и на его губах промелькнула мрачная усмешка. Что ж, возможно, брат не стал бы осуждать его на этот раз, учитывая, что в деле замешана не просто женщина, а его собственная невеста.
Пока два могучих стражника гарема вели Эша в глубь дворца, равнодушно держа его за предплечья, ему оставалось уповать лишь на то, что султан — человек слова и что в конце пути его не поджидает палач в черном капюшоне.
Каждый размеренный шаг приближал Эша к его судьбе, какой бы она ни была. Он мог бы возразить против того, чтобы ему завязывали глаза, однако ему было известно, что ни один мужчина, кроме самого султана и его евнухов, не мог войти в гарем и остаться в живых. Ему было лишь дозволено приблизиться к этому священному бастиону женских чар.
Евнухам и в голову не приходило, что человек с повязкой на глазах считает каждую ступеньку и запоминает каждый поворот. Талант делать это не раз помогал Эшу, когда возникала необходимость в быстром бегстве или отступлении. Если повезет, они с Клариндой выйдут отсюда по тому же пути еще до окончания ночи.
Тяжелый запах ладана становился все сильнее с каждым его вздохом, дезориентируя Эша. Чувство потерянности в пространстве усугублялось еще и тем, что его в полной темноте вели вперед невидимые руки. Эш даже не знал, чувствовать облегчение или тревожиться, когда евнухи наконец резко остановились, отпустили его руки и сорвали с его глаз повязку. Эш быстро заморгал, привыкая к удивительно приятному неяркому свету.
Он стояли в конце коридора, упиравшегося в единственную дверь, окованную бронзой. Висевшая высоко на стене масляная лампа отбрасывала дрожащие тени повсюду, куда бы он ни посмотрел.
Вместо палача в черном капюшоне с ятаганом наперевес их встретили две сутулые пожилые женщины, которые вышли приветствовать их. Эш с подозрением смотрел, как они улыбаются ему, обнажая в улыбке беззубые челюсти. Они оглядывали его с ног до головы, при этом их темные глазки-бусинки наполнялись нескрываемым одобрением, из-за чего Эш пожалел, что снял национальное марокканское платье и оделся в бриджи для верховой езды с батистовой сорочкой.
Оглянувшись назад, Эш обнаружил, что его эскорт беззвучно растаял в тени коридора.
Возможно, султан решил отомстить ему, приведя его к этим двум безобразным похотливым старухам, вместо того чтобы уложить в постель к Кларинде. По телу Эша пробежала дрожь отвращения, когда он представил, как они взбираются на него, чтобы припасть к его съежившейся плоти.
Одна из женщин схватила его руку и потащила к двери.
— Пойдемте, добрый сэр! Она вас ждет.
Эш облегченно вздохнул. Судя по всему, эти женщины пришли сюда, чтобы проводить его к Кларинде.
Вторая женщина, бросив на него взор, полный притворной стыдливости, проговорила:
— Будьте с ней поласковее. Она нежный цветок.
Эш едва сдержал желание расхохотаться. Кларинда никогда даже не походила на нежный цветок. Нет, она всегда была пышной розой. Однако ее мягкие бархатистые лепестки всегда находились под надежной защитой острых опасных шипов. Богу известно, как часто они кололи его сердце.
Эш прижал раскрытую ладонь к груди.
— Обещаю быть безупречным джентльменом, — поклялся он, слыша скептическое фырканье и хохот брата.
Переглянувшись, женщины закивали головами, а затем распахнули дверь и подтолкнули его в комнату.
Не дав Эшу возможности как следует разглядеть то, что его там ждет, наиболее морщинистая из женщин железной хваткой вцепилась в его предплечье и прокаркала:
— Не бойся! Она не будет тебе сопротивляться — мы об этом позаботились.
Не успел Эш спросить, что означают эти непонятные слова, как обе женщины отступили назад и аккуратно прикрыли за собой дверь. А затем Эш услышал, как в замке поворачивается ключ, запечатывая его судьбу.
— Черт возьми! — воскликнул он, поворачиваясь к двери.
Дождавшись, пока в коридоре послышатся шаркающие шаги удаляющихся старух, Эш схватил ручку двери и несколько раз подергал ее, проверяя силу замка.
Если он чего не ожидал, так это того, что с ним самим обойдутся как с узником. Учитывая, что каждое окно в гареме скрывалось под прочной сетью железных решеток, их с Клариндой можно было бы с таким же успехом запереть в самой глубокой темнице крепости. Всадив кулак в толстую деревянную дверь, Эш опустил голову и тяжело задышал.
Где-то в тени у него за спиной раздался гортанный тихий стон. От дурного предчувствия по его затылку побежали мурашки.
Эш медленно повернулся. Углы прямоугольной комнаты прятались в таинственной тени, отчего слабые лучи лунного света, проникавшего сюда сквозь железную решетку, казались еще более театральными. Их нежный свет проливался на огромную тахту, стоявшую посреди комнаты, и создавал изысканный, как брюссельские кружева, узор на безупречной, цвета слоновой кости коже женщины, покоившейся на лавандовых простынях.
Хотя нет, это была не женщина, а скорее богиня — серебристая, неземная, неотразимая. Живое воплощение извечного мужского восхищения луной. Кларинда лежала поперек тахты. Блестящие ленты, перехватывавшие ее распущенные волосы, спадали с края ложа вниз. Ложа, которое вполне можно было назвать заколдованным будуаром богини.
— Кларинда? — прошептал Эш. От страсти, мгновенно закипевшей в его крови, его голос стал настолько ниже, что сам Эш перестал узнавать его.
Она не ответила, и тогда он сделал один шаг по направлению к ней, потом — другой. Если бы в нем имелась хоть йота того благоразумия, которым был так щедро наделен его брат, то он немедленно вернулся бы к двери и стал барабанить по ней кулаком, требуя выпустить его. Увы, останавливать его было уже слишком поздно.
Возможно, он всегда слишком поздно понимал это.
Приблизившись к тахте, Эш увидел, что на Кларинде нет ничего, кроме прозрачной полоски шелка, которая льнула к каждому изгибу, каждой впадине ее роскошного тела, не оставляя простора для воображения. Особенно для воображения мужчины, который почти десять лет мысленно исследовал каждый кусочек ее плоти.
Какой-то непредусмотрительный глупец вообразил, будто ее нежные манящие соски недостаточно хороши без приукрашиваний, поэтому подкрасил их алыми румянами, так что они дерзко приподнимались под прозрачным шелком. И, будто одного этого зрелища было мало для того, чтобы рот мужчины наполнился слюной от необузданного желания, одно ее колено отклонилось в сторону, отчего тонкая ткань приподнялась над ее лоном, открывая взору даже случайного наблюдателя волнующий вид покрытого серебристыми кудряшками бугорка. Каждый обнаженный кусочек ее кожи был натерт маслом до шелковистого блеска, заставляя мужчину думать о том, с какой легкостью его руки скользили бы по ней и проникали бы… в нее.
Пылающий взор Эша поднялся к лицу Кларинды. Ее пухлые губы были влажны и слегка приоткрыты — казалось, они так и жаждут поцелуев и более смелых ласк. Она смотрела на потолок, но взор ее был туманным и бессмысленным. Руки Кларинда раскинула в стороны, словно приглашая в свои объятия невидимого любовника.
Словно ощутив его присутствие каким-то новым, более глубоким чувством, чем зрение и слух, Кларинда медленно повернула голову и посмотрела прямо на Эша сонным, темным, как терновник, взглядом обольстительницы, которая знает, чего хочет, и сделает все для того, чтобы получить желаемое. Это была Далила, Вирсавия и Ева в одном лице. Женщина, избавленная от всего лишнего, живое воплощение женского начала, манившего к себе восставшую мужскую плоть, как манит мотылька яркое пламя.
Эш преодолел оставшееся между ними расстояние двумя большими шагами. Встав на колено между ее раздвинутых ног, он схватил Кларинду за плечи и приподнял, чтобы заглянуть ей в глаза. Ее голова скатилась чуть набок, а когда она нахмурилась, пытаясь сфокусировать на нем свой взгляд, одна ее бровь слегка приподнялась.