— Мистер Синклер попытается ввести вас в заблуждение, — сказал мистер Гиффорд. — Он попытается описать своего подзащитного как имбецила, разговаривающего с собой и слышащего голоса, которые звучат в его голове.
Он напомнил, что хотя подсудимый мог время от времени вести себя эксцентрично, ни один свидетель — за исключением Энея Маккензи — не захотел показать, что тот был безумным. А мнение мистера Маккензи (чего бы оно ни стоило), похоже, основано лишь на понятной неприязни к подсудимому и на том, что подсудимый иногда некстати смеялся.
— Вот что я скажу вам, джентльмены: если б только это и требовалось, чтобы поставить диагноз «безумие», мы все находились бы в психиатрической лечебнице. Но я предлагаю вам придать куда большее значение свидетельству миссис Кармины Мёрчисон, которая показала, что, когда она беседовала с Родриком Макреем всего за несколько минут до совершения им преступления, он был, по ее словам, «совершенно разумным». Мы слышали, — продолжал он, — занимательный диалог мистера Томсона и мистера Синклера о мотивах этих преступлений и их выводы относительно состояния рассудка подсудимого. Тем не менее, какой бы неоспоримо захватывающей ни была их дискуссия, они танцуют на острие иглы[55].
Потом прокурор вновь перечислил различные инциденты, случившиеся между мистером Маккензи и отцом подсудимого, достигшие высшей точки в изгнании семьи Макрей из дома.
— И все это дало мотив для действий обвиняемого; мотив, но не оправдание. Мы слышали также, что обвиняемый питал некие романтические чувства к Флоре Маккензи — чувства, выражавшиеся им в непристойнейшей манере. Возможно, то, что она его отвергла, способствовало враждебности, которую он испытывал по отношению к семейству Маккензи. Да, хотя мы действительно не знаем — не можем знать — истинных мотивов нападения, это, джентльмены, и неважно.
Мистер Гиффорд сделал паузу, прежде чем произнести свои заключительные слова.
— Я напомню вам факты: Родрик Макрей отправился вооруженным в дом мистера Маккензи с намерением совершить убийство, и он его совершил. Сам подсудимый, как мы уже слышали от многочисленных свидетелей, не делал никаких попыток снять с себя бремя вины — и вы тоже не должны этого делать. Если вы питаете какие-то сомнения в его здравом уме, мы выслушали не одного, а двух опытных специалистов, имеющих куда большую квалификацию, чем вы или я, чтобы выносить суждения по данному вопросу. Мы выслушали сперва доктора Гектора Мунро, человека с огромным опытом в общении с преступным миром и явно знающего, как выглядят признаки безумия. Его вердикт: Родрик Макрей не только полностью владеет своим рассудком, но он «один из самых умных и красноречивых» из обследованных доктором людей. Мы имели также честь выслушать мистера Джеймса Брюса Томсона, который — вы должны иметь это в виду — был свидетелем со стороны защиты; человека, чьи знания и опыт в данной области неоспоримы. И каково его заключение? Родрик Макрей полностью владеет своим рассудком, он всего лишь злой и лицемерный человек. И, наконец, у нас есть заявление самого подсудимого, написанное по доброй воле: «Я в здравом уме». Джентльмены, единственный человек в зале суда, который верит (или заявляет, будто верит), что подсудимый безумен, — это мой коллега, мистер Синклер. Но его вера противоречит свидетельским показаниям, представленным суду.
Присяжные, заключил мистер Гиффорд, пренебрегут своим долгом, если вернутся с вердиктом, отличным от вердикта «виновен», по каждому из трех обвинений.
Когда мистер Синклер встал, чтобы сказать присяжным свои заключительные слова, он сделал это не с видом побежденного. Он, как писал мистер Филби, «похвально оправился после унижения, нанесенного ему собственным свидетелем, и если есть награда для людей, усерднее всего защищающих безнадежные дела, ею следовало бы наградить мужественного адвоката».
— Джентльмены, как заявил мой эрудированный коллега, факты этого трагического дела не вызывают сомнения, — начал он, положив руку на перегородку, за которой находились скамьи присяжных. — Защита не оспаривает, что несчастные жертвы умерли от руки подсудимого. Спорным здесь являются не голые факты дела, а состояние человеческого рассудка. Я бы сказал, что в этом деле не три жертвы, а четыре; четвертая — несчастный человек, сидевший перед вами три последних дня. И кто этот человек? Юноша не старше семнадцати лет; трудолюбивый арендатор, глубоко привязанный к своей семье, преданный ей. Мы слышали, как сильно изменила его трагическая смерть любимой матери и как с того момента семья его жила в плену уныния. Мы слышали от родного отца подсудимого — отца, которому он так предан, — что тот регулярно избивал его кулаками. Мы слышали от его соседей, Кармины и Кеннета Мёрчисонов, что у него была привычка вести оживленные беседы с самим собой, прекращая их всякий раз, когда к нему приближалось третье лицо, — факт, возможно, свидетельствующий о тревожных мыслях, находивших воплощение в словах. Мистер Мёрчисон показал, что подсудимый как будто «существовал в собственном мире». Мистер Эней Маккензи был более прямолинеен. Родрик Макрей, показал он, считался деревенским идиотом, имбецилом, личностью, чье поведение часто шло вразрез с окружающей его действительностью. Я подозреваю, что другие свидетели были менее склонны заклеймить подсудимого безумным только благодаря терпимости и добродушию жителей Калдуи. Мистер Маккензи в своей прямолинейной манере лишь озвучил то, о чем думали все. Мы слышали также, что у Родрика Макрея была склонность к резким перепадам настроения, слышали о его эксцентричном поведении. Он по любым меркам не был в здравом уме. И когда Лаклан Маккензи в своей новой роли деревенского констебля принялся злоупотреблять властью и преследовать — ибо не найти другого слова, чтобы описать его действия, — преследовать семью Родрика, это толкнуло растревоженного молодого человека за грань безумия. Доведенный до предела, Родрик задумал убить Лаклана Маккензи и выполнил свой ужасный проект, отобрав жизни у двух невинных очевидцев. То были кошмарные деяния, в этом нет никаких сомнений. Но именно случившееся потом говорит о психическом состоянии Родрика Макрея. Вел ли он себя так, как повели бы себя я или вы? Как повел бы себя любой нормальный человек? Пытался ли он бежать, отрицал ли свою ответственность за то, что совершил? Нет, он этого не делал. Он совершенно спокойно дал себя схватить и открыто признался в содеянном. Он не выражал раскаяния. И с тех пор он ни разу не поколебался в этой своей позиции. Джентльмены, вы должны спросить себя, почему он вел себя подобным образом. Ответ может быть только один: он сам не верил — и не верит, — что совершил что-то неправильное. В глазах Родрика Макрея совершенные им поступки были справедливым и неминуемым ответом на притеснения, которым подвергалась его семья. Конечно, он ошибается. Каждый мужчина и каждая женщина в этом суде, — тут мистер Синклер величественно обвел рукой зал — понимает: то, что он сделал, — неправильно. Но Родрик Макрей этого не понимает. В том и заключается трудность данного случая. Родрик Макрей больше не отличает правильное от неправильного. Для совершения преступления требуется физическое усилие — здесь нечего и обсуждать, — но требуется также и усилие умственное. Преступник должен знать: то, что он делает, — неправильно. А Родрик Макрей этого не знал. Далее. Вы с должным вниманием выслушали показания высокоученого мистера Томсона. Он предположил — и я не буду закрывать на это глаза, — что истинным объектом нападения Родрика Макрея являлся не Лаклан Маккензи, а его дочь Флора. Но я бы сказал — и особо подчеркнул бы, — что мнение мистера Томсона по данному вопросу не более чем предположение. Если с ним согласиться, что это повлечет за собой? Тогда мы должны будем поверить, что сразу после нападения — сразу после совершения трех кровавых убийств — Родрик смог сфабриковать фальшивое объяснение своим действиям. Невероятно, чтобы любой нормальный человек настолько владел собой, чтобы проделать нечто подобное.
Мистер Синклер помедлил, приложив палец к губам и подняв глаза к потолку, словно сам пытался обдумать этот вопрос, прежде чем продолжить.
— Можно заявить, что обвиняемый состряпал свою историю заранее и пошел в дом Маккензи, дабы убить Флору, собираясь после этого заявить, что отправился туда с намерением убить ее отца. Но в такой интерпретации фактов есть фатальный изъян: Родрик не знал и не мог знать, что Лаклан Маккензи вернется домой и застанет его на месте преступления. Чтобы поверить в версию событий, изложенную мистером Томсоном, требуются самые запутанные рассуждения, и, я бы сказал, полное пренебрежение логикой. Вместо этого все свидетельства, представленные здесь, в суде, указывают на то, что Родрик намеревался совершить убийство Лаклана Маккензи: поступок, который в его расстроенном уме выглядел справедливым и праведным. Тот факт, что, совершая задуманное, он лишил также жизни Флору Маккензи и Дональда Маккензи, маленького ребенка, красноречиво говорит о его умопомешательстве. Мистер Томсон совершенно обоснованно обратил ваше внимание на ужасные раны, нанесенные Флоре Маккензи, но я спросил бы вас — это ли действия человека, владеющего своим рассудком? Совершенно ясно, джентльмены, что нет. И если принять ту точку зрения, на которую указывают все свидетельства, что Родрик Макрей убил Лаклана Маккензи, в неудержимом порыве стараясь отомстить за зло, причиненное его семье, вы должны согласиться с мистером Томсоном, что Родрик Макрей не владел своим рассудком, что он страдал «манией без бреда» или «нравственным помешательством», и его, таким образом, нельзя считать по закону ответственным за содеянное. Потому я прошу вас вернуться с вердиктом «невиновен» по данному делу. На ваших плечах лежит тягостная ответственность. Но вы должны действовать в соответствии с законом и не дать повлиять на себя резонным человеческим чувствам отвращения к таким ужасным деяниям. Во время совершения преступлений Родрик Макрей находился в состоянии полного умопомешательства и поэтому должен быть оправдан.