— Что это?
— Страховка.
— Страховка?
— Ага. Смотри, — кивает на экран, — это сын ректора.
— Он же…
— Ага, любит пожестче.
Гирш достает сигареты. Закуривает. Отходит к окну. Пока я наблюдаю за тем, как дама в кожаном платье бьет плеткой связанного парня.
— Зачем? — моргаю и резко захлопываю ноутбук.
— Я же сказал — хочу быть архитектором.
— И как это связано? — все еще будучи под впечатлением, впиваюсь ногтями в ручку кресла.
— Батя отказывается оплачивать учебу. Приходится заботиться о себе самому.
— Что ты сделал?
— Ты и сама уже догадалась.
— Ты их шантажировал? Вымогал деньги?
— Деньги мне не нужны.
— Тогда зачем?
— Я же сказал. Хочу быть архитектором.
Меня бьет крупная дрожь. Мозг не хочет воспринимать информацию. Его поступок ужасен. Это мерзко, грязно. Он попал на мой курс методом шантажа. И в этого человека я влюбилась?
— Ты больной.
— Все, чтобы быть ближе к тебе.
Ян разводит руки в стороны, а потом резко отталкивается от подоконника. Тушит сигарету в пепельнице и делает широкий шаг. Прямо ко мне. Один. Второй…
Тут же свожу ноги. Крепко сжимая колени. Воздух становится густым. Дыхание затрудняется.
Я не свожу глаз с Яна. Он идет прямо на меня. Во рту тут же пересыхает.
У меня голова кругом. Мне так неуютно здесь, но вместе с тем я ощущаю прорывающиеся наружу чувства. Их слишком много, и они далеки от отвращения, которое я хочу себе внушить.
Это болезнь. Я такая же сумасшедшая дрянь, как и он. Разгадка на поверхности.
— Новый уровень, Глупость. Теперь играем по-взрослому.
Размыкаю губы, чтобы отразить его слова, но единственное, что успеваю, вдохнуть, потому что губы Яна обрушиваются на мои.
Он упирается коленями в пол, резко разводит мои ноги, устраиваясь ровно между.
Ладонью обхватывает щеку, тянет на себя, засовывая свой язык мне в рот.
Глава 23
Ян
Ника в ужасе издает какой-то неразборчивый всхлип, и я пользуюсь этим замешательством. Впиваюсь пальцами в ее голые ноги. Член колом встает, и это, блядь, ни черта не смешно. Лапаю ее без зазрения совести. Без оглядки на прошлое. Сейчас мне плевать. Моя скотская тоска гордо задирает голову, вышибая любые разумные мысли.
Уверен, на ее коже останутся красные отметины. Следы моего буйного присутствия в ее спокойной жизни. Осознание для самого себя – это был не сон, она была реальностью. Не виденьем. Не миражом. Она снова есть в моей жизни. Она — ее неотъемлемая часть, как бы я ни хотел убеждать себя в обратном.
На ней дурацкая хэбэшная пижама. Короткие шорты и футболка какого-то нелепого желтого цвета. Полный антисекс, так я бы сказал еще полгода назад, но не теперь.
Сознание поглощено тем, какие горячие у нее губы. Я думать больше ни о чем не могу, только о том, как мой язык орудует у нее во рту.
Ее вкус и запах с ума сводят. Затягивают в пучину темноты, из которой не так-то просто выбраться.
Ника сопротивляется, хочет оттолкнуть, но монстру внутри меня нет до этого дела. Он жаждет забрать свое. Он уже присвоил ее себе. Всю. Целиком и полностью.
Нас с ним слишком сильно ломало все эти месяцы, что по ощущениям тянулись годы.
Я столько раз представлял этот самый момент, будто наяву ощущал прикосновение ее губ к своим. Везде улавливал ее запах. Параноик. Чертов псих. Но теперь все стало реальным.
— Не трогай меня, мне неприятно. Я не хочу, чтобы ты меня трогал.
Ее голос действует на нервы, которые, к слову, и так на пределе. Слов, чтобы выразить хоть какие-то чувства, просто нет. Я не смог подобрать их на кухне и тем более не смогу сделать этого теперь.
Внутри только пламя. Пламя и дикий страх услышать то, что причинит боль.
Эта глупая девчонка, как оказалось, может нанести слишком много урона.
Оказывается, по ней можно скучать. По улыбке. Смеху. По дурацким разговорам ни о чем. На стены лезть от желания ее увидеть, но убеждать себя, что это временное помешательство.
Начинать и заканчивать день с мыслями о ней. Вспоминать ее странные истории, проникаться ее отношением к жизни. А еще знать, что с ней можно быть собой. Говорить и думать о том, в чем и себе иногда бывает страшно признаться.
Оказывается, ее можно любить просто за то, что она есть.
Любить слишком сильно. Пугающе. Как-то противоестественно…
— Так? — перемещаю ладонь выше, проскальзывая пальцами под ее шорты. — Или так? — свободной рукой стягиваю ее распущенные волосы в хвост и несильно тяну вниз, открывая себе доступ к шее.
Тут же присасываюсь к тонкой коже, срывая с Никиных губ протяжный стон. Она вздрагивает.
Во мне же борются два чувства — причинить ей боль за то, что посмела влезть мне в душу, или же крепко прижать к себе. Просто прижать, чтобы сознаться в том, как сильно она мне нужна.
Где-то на задворках сознания тихим голосом прорезается ее просьба – не обижать. Один раз я уже не сдержал свое слово, что может помешать мне не сдержать его снова?
Что меня остановит? Любовь?
Что кроме боли может принести это гадкое чувство?
Три месяца в Эмиратах на вилле у друзей. Потерянный вкус к жизни. Такого, блядь, никогда не случалось. Три месяца прошлое стояло на перемотке изо дня в день. Долбаные недели, что мы провели с ней вместе, крутились в моей голове нескончаемым черно-белым фильмом. Он был наполнен вкусом. Эмоциями. Он был особенным, обжигающим душу огнем.
Она была живой. А я, получается, мертвым.
Поэтому сейчас в прямом смысле — покушаюсь на тот самый запретный плод. Тот, что снова вдохнет в меня вкус жизни.
Переклинивает.
Обхватываю ладонью тонкую шею. Снова целую. Глубже. В висках бешено стучит кровь. Я так ее хочу, так сильно ее хочу. Это не ограничивается похотью, это уходит корнями куда-то намного глубже.
Никины стоны превращаются в легкие хрипы, пока я осыпаю поцелуями ее губы, щеки, подбородок, шею. Скольжу ладонями под футболку, сжимаю грудь через лифчик.
Дыхание учащается. Перед глазами все еще пелена.
Мой язык находит чувствительное местечко на ее шее, а пальцы оттягивают чашки бюстгальтера вниз.
Ника кусает свои пухлые манящие губы. Чуть выгибает спину, издавая протяжный тихий стон. Барьер рушится. Я чувствую ее вдох, вижу широко распахнутые глаза.
Мы оба ходим по краю.
Никино дыхание учащается. Я наблюдаю за ее реакциями и дергаюсь, когда она снова вздрагивает. Именно в этот момент смыкаю пальцы на ее соске.
— Ненавижу тебя, просто ненавижу.
Ловлю ее шепот губами. Замираю.
Нерешительно провожу костяшками пальцев по ее влажной щеке.
— Ты самый ужасный человек, которого я знаю, Ян. Самый.
Ника качает головой и тут же подтирает кончиками пальцев капли слез на своих щеках.
Все вокруг снова поглощает мрак. Разжимаю пальцы, медленно убираю руки из-под ее футболки. Я чувствую, как она дрожит, еще не понимая, что меня самого потряхивает от всего произошедшего.
— Я не хотел…
Слов нет. Ничего нет.
Мне трудно говорить. И трудно на нее смотреть. А она смотрит. Прямо в глаза. С ненавистью и просто необъятным разочарованием.
— Прости, — опускаю взгляд к ее губам. Они мокрые не от поцелуев, а от ее слез. — Ника, все не так…
— Выпусти меня. Просто выпусти меня отсюда!
— Давай поговорим.
Как полнейший идиот хватаюсь за ускользающую надежду. Прекрасно понимая, что никаких разговоров не будет.
— О чем? — она давится нервным смешком. — О чем с тобой разговаривать? Ты исчезаешь и появляешься, когда хочешь! Ведешь себя так, словно я вещь, которую ты можешь бросить и подобрать в любое время.
На секунду прикрываю глаза. Отстраняюсь от нее.
В комнате тихо.
Ника сидит в кресле. Я на полу, рядом, практически на коленях перед ней.
— Ты обещал меня не обижать. Обещал, что… — она срывается на крик, но тут же замолкает. — Нам не о чем говорить. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Нам вообще больше незачем попадаться друг другу на глаза. Ты мне противен.
Она сглатывает и, отшатнувшись, с застывшим в глазах страхом поднимается на ноги.
Поднимаюсь следом. Снова действую на рефлексах. Хватаю ее за руку, и Ника тут же оглушает громким визгом.
Резко выставляю ладони вперед. Больше ее не касаясь.
— Я не хотел всего этого. Точнее, хотел не так. Послушай…
— Мне плевать.
Она прижимает руки к своей груди, делает шаг назад.
— Не подходи ко мне. Просто оставь меня в покое!
Дверь хлопает, впуская в комнату звуки музыки с первого этажа буквально на секунды.
Все не так. Не так!
23.2
Ты просто жалок, Ян!
Эта мысль посещает в ту же минуту, как за Никой закрывается дверь.
Она оставила о себе массу воспоминаний.
Ее запах все еще витает в воздухе. Какие-то сладкие, почти детские духи. Но у меня до сих пор руки дрожат от одной только мысли, что я ее трогал. Прикасался взаправду спустя три долгих месяца.
Вытаскиваю из пачки сигарету. Открываю настежь окно. Прикуриваю.
Горький дым оседает где-то глубоко в легких, приближая мою смерть. Это даже забавно — курить, бухать, а в итоге загибаться от непреодолимой тяги к какой-то девчонке.
В голове просто бредовое месиво. Мозг весело машет ручкой, превращая меня в овощ.
Ваша сраная любовь не что иное, как пиар-ход. Чума двадцать первого века.
Тру лицо, стараясь хоть немного отладить систему вентиляции собственного организма.
Ника Малинина. Беспросветная глупость. Мое личное проклятие.
Валяющийся на кровати телефон вклинивается в поток мыслей оглушающей бомбой. Медленно поворачиваю голову, будто прямо отсюда могу разглядеть имя звонящего.
Сигарету не тушу, только крепче затягиваюсь.
— Да, мам, — отвечаю с заминкой.
Я знаю, что у нее был рецидив. Возможно, не позвони мне отец с долгим монологом о том, что ее снова упекли в рехаб, я бы даже не вернулся.
— Ян! Ян, сыночек. Приезжай, мне плохо. Плохо. Я. Не знаю. Ничего не понимаю. Тут страшно. Так страшно. Где ты? Где? Больно. Ян. Ян!