— Ешь, пока они не остыли, — сказал он.
Касси не надо было предлагать дважды.
По крайней мере, пока они едят, им не придется говорить. Вот и отлично, потому что она по-прежнему не знает, что сказать о прошлой ночи.
Касси принялась сосредоточенно поедать блины, поливая их сиропом. И тихонько постанывала от удовольствия, чувствуя на языке вкусное сочетание пористых блинов, соленого сливочного масла и сахарного сиропа.
— Ну как? — Люк улыбнулся.
Она энергично кивнула:
— Вкусно, — ответила она с полным ртом.
Он усмехнулся, и они продолжили завтракать.
Через пять минут Касси положила нож и вилку на тарелку, ее желудок был полон. Она удивлялась тому, что он у нее не лопнул. Подняв глаза, она увидела, что Люк наблюдает за ней. Он откинулся на спинку стула, поставив перед собой пустую тарелку.
Касси тут же покраснела.
— Извини, ты наверняка думаешь, что я слишком много ем.
Он выгнул бровь, потом улыбнулся. Это была ленивая и беззаботная улыбка, наполнившая одобрением его изумрудные глаза. Она узнала эту улыбку: это была точно такая же улыбка, которой он много раз одаривал ее в их первую ночь.
Касси сглотнула, осознавая, как Люк влияет на нее, когда улыбается.
— Иди сюда, — сказал он, и его взгляд скользнул по ее губам. Он поманил ее к себе указательным пальцем.
Она, не раздумывая, наклонилась вперед, и он провел кончиком пальца под ее нижней губой.
Касси ахнула и отстранилась, но было уже слишком поздно. Краткое прикосновение Люка спровоцировало шквал ощущений.
Он шире растянул губы в лукавой улыбке, поднеся кончик пальца ко рту и слизнул каплю сиропа, которую вытер с ее лица.
— Я помою посуду. — Она взяла две тарелки, желая чем-нибудь заняться, чтобы избавиться от растущего сексуального возбуждения.
Он сжал пальцами ее запястье:
— Оставь тарелки.
— Но так будет честно, — залепетала она, стараясь не замечать своей реакции, когда его большой палец погладил ее запястье. — Ты готовил, а я…
— Помоешь их позже, — прервал он ее и посерьезнел. — Сначала нам надо поговорить.
Он отпустил ее запястье, и от облегчения у нее закружилась голова. Касси снова села, радуясь тому, что от Люка ее отделяет гранитный стол, и поставила тарелки. Она положила руки на колени — на всякий случай, чтобы Люк не увидел пульс на ее запястье.
— О чем ты хочешь поговорить? — спросила она максимально бесхитростно, потирая то место на запястье, которое горело от его прикосновения.
Люк нахмурился:
— Ты знаешь, о чем.
— Этого не должно было случиться, — сказала она, стараясь хоть немного успокоиться.
— Чего не должно было случиться? — спросил он.
— Ты знаешь, чего. — Касси ответила ему в его же манере.
— Вообще-то нет, — ответил Люк. — Мы говорим о том, как ты потеряла голову в моих объятиях, когда погас свет, или как ты потеряла голову после того, как свет включился?
Она уставилась на него, совершенно уверенная в том, что ее щеки пылают и их свет виден в Сан-Франциско. Люк говорит серьезно или просто пытается доказать ей свою точку зрения?
— Это серьезный вопрос, — сказал он.
Потрясающе! Он научился читать ее мысли.
— Я полагаю, и о том и о другом, — произнесла она. — Если ты хочешь, чтобы я снова извинилась за свое поведение, я это сделаю.
Но Касси не чувствовала себя виноватой. Она просто казалась себе жалкой. Так было и в детстве, когда она искала одобрения, но не получала его.
С Люком она сделала еще один шаг в этой печальной полосе проблем и прибавила к этому страстный секс.
Он молчал и пытливо разглядывал ее. Она слезла со стула и снова потянулась за грязными тарелками.
— Я помою посуду. — Она решила, что их так называемый разговор окончен.
— Сядь, — произнес он до того, как она успела поднять тарелки.
Касси плюхнулась на стул, беспрекословно подчиняясь Люку. Ей захотелось врезать самой себе за то, что она ведет себя как тряпка.
Но потом заметила жалость в его глазах, и ей стало не по себе.
Касси решила, что сгорит от стыда. Прошлой ночью она потеряла самообладание, закатила истерику, а потом постаралась вести себя хладнокровно, но бросилась в объятия Люка.
— Прости меня, — сказала она.
— Кассандра, — резко произнес он, и она посмотрела на него. — Какого черта ты решила, что я хочу извинений?
Люк наблюдал, как на лице девушки одна эмоция сменяется другой: удивление, вина, стыд, осторожность, замешательство. И тут он задался вопросом, как он мог принять ее за шпионку.
Эта женщина — открытая книга. Даже при желании ей не удавалось скрыть свои мысли и чувства.
Но то, чем следовало обрадовать и успокоить его, только сильнее взволновало Люка. Ему не следовало пользоваться ее слабостью. Он должен был отнести ее в свою спальню и просто уснуть с ней, обнимая и чувствуя каждый ее вздох и стон. Он не понимал, откуда взялось его желание защищать ее.
Прошлой ночью они оба пересекли черту, которую нельзя было пересекать. И хуже всего то, что ему хочется снова ее пересечь.
Как только он впервые увидел Кассандру, все в его жизни пошло наперекосяк. Он никогда не привозил на остров своих любовниц. Это было его убежище, безопасное место, но он привел Касси сюда после часа знакомства.
Более того, поверив, что она шпионка, он не вывез Касси с острова, а позволил ей остаться. Его рассуждения были глубоко ошибочными, потому что на самом деле он радовался близости с Касси и не чувствовал себя неуязвимым.
Она доконала его. Не только потому, что цеплялась за него от страха, а затем страстно отдавалась ему. Но и потому, что, когда Касси подглядывала за ним в бухте, ему хотелось, чтобы она смотрела на него как можно дольше.
Ее пребывание на острове чревато всевозможными опасностями, которых ему надо избегать. Он сглупил, думая, что может уступать своим и ее желаниям и не беспокоиться о последствиях.
— Я чувствую себя абсолютной дурой, — сказала она срывающимся голосом. — Я рада, что ты не требуешь извинений, но от этого я не стану меньше стыдиться. — Она тяжело вздохнула.
От избытка эмоций у Люка заныло в груди. Касси и прежде подкупала его своей откровенностью — даже когда он хотел в ней сомневаться. Но, вероятно, пора использовать ее откровенность в своих интересах и наконец получить ответы на вопросы, которые мучили его.
— Откуда взялась твоя фобия? — спросил Люк.
Касси взглянула на него и округлила глаза:
— Это не фобия. Мне просто не нравится темнота. Я живу в Лондоне и не привыкла к темноте.
Это было то же самое оправдание, которое она дала ему прошлой ночью.
Люк мог оставить все как есть и притвориться, что поверил в ее ложь. Но память о том, как испуганная Касси рухнула в его объятия, была еще слишком свежа. Ему не нравилось видеть ее такой уязвимой и испуганной, потому что это напоминало демонов из его собственного детства.
— Кассандра, у тебя была истерика, — сказал он. — Даже очень сильные люди не могут контролировать иррациональный страх, если это результат травмы. Я знаю, что говорю. — Он резко поджал губы и запустил пальцы в волосы. Он едва не поделился с ней своим секретом.
К счастью, она была погружена в собственные страдания и не заметила его промаха.
— Если это не фобия, я не знаю, что это, — подытожил он.
Она долго сидела, опустив голову, и наконец кивнула.
— Наверное, ты прав, — произнесла она так тихо, что он едва ее услышал. — Я всегда думала, что сумею с этим справиться. Унизительно знать, что я не справилась.
Это было честное и прямое заявление, признание в слабости и сомнениях. Сердце Люка сжалось, к его горлу подступил ком.
Он сглотнул. И приказал себе успокоиться.
— Ты знаешь, чем это вызвано? — осторожно спросил он, уже не понимая, правильно ли поступает, расспрашивая ее.
Она снова кивнула, затем встретилась с ним взглядом. Ее ясные глаза карамельного оттенка были открытыми и искренними, а выражение ее лица — откровенным и беззащитным. Сердце Люка забилось чаще.
— В ту ночь, когда умерла моя мать… — Она сглотнула. — Я соврала, когда сказала, что не помню ее. Хотя я помню немногое. Мне было всего четыре года. Она долго болела. Моя няня водила меня к ней. Я любила лежать на кровати рядом с ней, просто слушая ее голос. Мне было так спокойно. Я так ее любила. Но когда ей стало хуже, ее запах изменился и она больше не могла говорить. Я ненавидела этот запах лекарств и болезни, и еще один приторно-сладкий запах… Много лет спустя я узнала, что это был морфий. В ту ночь, когда она умерла… В ее комнате было очень темно и страшно. Я не хотела с ней сидеть. Она больше не была моей мамой.
Я плакала. По-моему, она не понимала, что происходит…
Касси откашлялась.
— Мой отец очень злился на меня. Он называл меня слабой и жалкой.
— Ты была маленьким ребенком. Какого черта он от тебя ожидал?! — Гнев за малышку Касси ослепил Люка.
Она подняла голову, ее взгляд был ошеломленным и расфокусированным, пока она вспоминала.
— Он горевал. Я его не виню. После той ночи… После того, как она умерла, я не могла спать, если в моей комнате не горел свет. Я знаю, он не одобрял.
Ее отец наверняка был таким же ублюдком, как Джино Лепринс, но Люк заставил себя не сравнивать этих двоих. Как бы то ни было, преступления его отца и его собственное прошлое не имели отношения к травме Касси.
Касси подняла руку и заправила влажные пряди за ухо. Без макияжа она казалась такой юной и уязвимой.
Он сжал кулаки, и костяшки его пальцев побелели. Он запрещал себе прикасаться к ней и целовать в губы. Ситуация усложнялась слишком быстро. Он не предвидел, что произойдет, когда выспрашивал о ее фобии. Сейчас его душило ужасающее чувство близости к Кассандре.
Она открылась ему — пришло время и ему открыться ей.
— Послушай, Касси… Сегодня утром заработал сигнал Wi-Fi. Я останусь здесь еще на пять дней и полечу обратно в город в субботу. Если тебе надо уезжать, я вызову водное такси, и ты сегодня же попадешь на материк.