тяжелую «работу». После криков детей без этого никуда.
Айнзатцгруппы принимали на грудь как до, так и после акций, алкоголь становился допингом, добавлявшим жестокости. А то и во время: в Каменце-Подольском некоторые «трудяги» утирали кровавые брызги, выпивали и с новыми силами возвращались к убийствам.
Их трудовые будни скрашивались новообретенными праздниками — появился обычай отмечать круглые числа, которых достигало количество убитых. Один из первых банкетов смерти состоялся 12 июля 1941 года в Белостоке после уничтожения гетто. То была пивная вечеринка. Вскоре это стало обычаем: на востоке в полицейских батальонах стали традиционными ежемесячные вечеринки с хорошей выпивкой и музыкой, часто после массовых экзекуций.
Когда в минской полиции безопасности кто-то сильно напивался, коллеги понимали, что произошло еще одно массовое убийство. Алкоголиком был ее начальник Эдуард Штраух.
Внутри Третьего рейха с алкоголиками и дегенератами велась нещадная борьба, тогда как на оккупированной территории пороки не просто прощались, а поощрялись. Во время войны производство алкоголя в Германии резко сократилось, но во многих регионах Восточной Европы, особенно в Белоруссии, в свободном доступе был самогон.
По инструкции Гиммлера, употребление горячительного полагалось участникам акций после массовых экзекуций. На практике же командиры сами решали, когда давать «спецрацион».
Думаю, каждому пьющему и даже изредка выпивающему мужчине известно радостное чувство предвкушения выпивки. Так что эта система облегчала последующие убийства, поскольку их участники начинали связывать акции с предвкушаемой коллективной пьянкой.
Алкоголь стал своего рода духовной скрепой. Он скреплял товарищеские узы убийц. Те же, кто отказывался пить, сталкивались с давлением окружающих, их могли начать коллективно третировать.
Штандартенфюрер СС Пауль Блобель регулярно снимал напряжение после акций — «чтобы не чувствовать вину». А после Бабьего Яра и вовсе стал уходить в запои. В 1942 году по этой причине его отозвали с фронта.
Год спустя Блобелю поручили другую, не менее ответственную работу — секретную операцию по эксгумации и сожжению тел убитых евреев.
«В июне 1942 года группенфюрер Мюллер поручил мне уничтожить следы экзекуций, производившихся айнзатцгруппами на востоке, — давал показания Блобель на Нюрнбергском процессе. — …Этот приказ был совершенно секретным, и группенфюрер Мюллер дал указание, чтобы из-за строжайшей секретности по этому делу не велось никакой переписки… В августе 1943 года я лично наблюдал за сожжением тел в общей могиле под Киевом. Могила была около 55 метров длиной, 3 метра шириной и 2,5 метра глубиной. После того, как верхний слой был снят, трупы были политы горючим материалом и подожжены. Прошло около двух дней, пока могила прогорела до дна. Я лично удостоверился, что прогорело все, до самого дна. После этого могила была засыпана, и так почти все следы были заметены».
А вот как Лоран Бине живописует труды Блобеля на ниве смерти: «Надо сказать, мертвецы из Бабьего Яра не дают себя так уж легко забыть, земля, которой их засыпали, живая: комья ее прыгают вверх, как пробки от шампанского, она дымится, из-под нее вырываются пузырьки газа, образующегося при разложении тел. Запах ужасный. Блобель, разразившись идиотским смехом, объясняет своим гостям: „Вот они где — 30 тысяч моих евреев!“ — и широким жестом словно бы обнимает яр, похожий на огромный урчащий и булькающий живот. Если так будет продолжаться, мертвецы Бабьего Яра его доконают. Он уже на пределе, и он едет в Берлин, чтобы попросить лично Гейдриха перевести его в другое место».
Блобель еще успеет поработать с Еккельном в Риге (об этом позже) и будет приговорен к смертной казни американским военным судом по делу об айнзатцгруппах в том же Нюрнберге. Его повесят вместе с соратниками по массовым убийствам 7 июня 1951 года. Эберхарду тоже шнапс не поможет: 8 сентября 1947 года в Штутгарте, в американском плену, он покончит жизнь самоубийством.
Глава 11Желание фюрера
«Я освобождаю Вас от должности высшего фюрера СС и полиции на юге России и назначаю высшим фюрером СС и полиции на севере России. За Вашу отличную деятельность я выражаю Вам свою сердечную благодарность и свое особое признание». Из распоряжения Гиммлера от 31 октября 1941 года.
«Отличная работа» выразилась в 150 тысячах трупов, которые оставили после себя подчиненные ему подразделения на Украине. Если к этому числу добавить 125 тысяч человек (в основном евреев), уничтоженных к моменту его перевода в Прибалтику айнзатцгруппами С и D, то общее количество жертв Еккельна вырастет до 275 тысяч человек. Перед отъездом Еккельн подготовил для своего преемника (их поменяли с Прютцманом) своеобразное наставление. Он советовал ему «проводить необходимые акции по военному обычаю в соответствии с инструкциями в устной форме». Его совет неукоснительно выполнялся, расстрелы евреев на Украине продолжились и после перевода Еккельна к новому месту службы.
На ночном допросе 14 декабря 1945 года следователь спрашивал, какие указания Еккельн получил на Принцальбрехтштрассе. Тот на вопрос не ответил, сказал лишь, что Гиммлер сообщил ему о назначении начальником сил СС и полиции Остланда.
— Известно, что вы получили и другие указания Гиммлера. Почему вы об этом умалчиваете?
— Гиммлер сказал, что работу в Остланде я должен поставить так, чтобы на всей территории Прибалтики и Белоруссии был полный покой, и что евреи, находящиеся в Остланде, должны быть уничтожены все до единого.
Забегая вперед, скажу, что с поставленной задачей Еккельн успешно справился. Когда 13 октября 1944 года в Ригу вошла Красная армия, в городе оставалось около двух сотен чудом спасшихся евреев.
Час Розенберга
«Розенберг, теперь настал ваш час!» — слова фюрера на совещании 16 июля 1941 года, где было объявлено о его назначении рейхсминистром оккупированных восточных территорий, Альфред Розенберг записал в дневник.
Оккупированная территория СССР делилась на две зоны. В первую входила полоса от линии фронта до тыловых границ групп армий. Во вторую — тыл оккупированной советской территории. Вся остальная занятая вермахтом зона, разделенная на имперские комиссариаты, была под властью гражданского управления.
Все эти земли и делили на июльском совещании у фюрера. Тогда же было принято решение о введении института рейхскомиссаров, подчиненных новому имперскому Министерству по делам оккупированных восточных территорий. Спорили — каждый из вождей рейха хотел продвинуть своего человека.
Но главный спор разгорелся у Розенберга с Гиммлером, считавшим его теоретиком и пустым мечтателем. Гиммлер внес предложение сделать высших фюреров СС и полиции постоянными заместителями рейхскомиссаров. «Предложение, — с гордостью записал в свой дневник Розенберг, — было вычеркнуто фюрером в соответствии с моим обоснованием».
Между ними и дальше, по словам Розенберга, продолжалось «недопонимание» и даже «стычки в связи с посягательствами Гиммлера, который любыми средствами пытается утолить присущую ему жажду власти, пусть и закулисной».
Тем не менее рейхсфюрер СС добился права через «высших фюреров» «отдавать директивы рейхскомиссарам по вопросам обеспечения политической безопасности». Так возникло своего рода двоевластие. Нет ни малейших сомнений в том, что высшие фюреры СС и полиции были главными организаторами нацистского террора на оккупированных территориях. Но и Розенберг с его рейхскомиссарами тоже несут ответственность за все, что там происходило, — сотрудники рейхскомиссариатов участвовали во всех совещаниях, на которых принимались роковые решения.
На июльском совещании у фюрера ломались копья по поводу кандидатур в рейхскомиссары — шла борьба за влияние. Геринг предложил Коха на пост рейхскомиссара Остланда, куда вошли Литва, Латвия, Эстония и северные области Белоруссии. Но его кандидатура не прошла. Этот пост занял Генрих Лозе. Высшим фюрером СС и полиции в Остланде был назначен Ганс Адольф Прютцман, обергруппенфюрер СС и полицейский генерал, будущий организатор «Вервольфа».
Кох был послан рейхскомиссаром на Украину. Так после драки на партийном съезде 1936 года вновь сошлись, пусть и ненадолго, их с Еккельном пути.
«После того как Гиммлер посетил Украину, он вызвал меня в Берлин, куда я прибыл… с докладом, и определил, что я должен возглавить служебный аппарат высшего фюрера СС и полиции в Остланде», — говорил Еккельн на суде.
Следствие и суд, разумеется, интересовало, чем объяснялась кратковременность пребывания Еккельна на Украине. Как он объяснил, «не нашел общего языка» с рейхскомиссаром Украины гауляйтером Эрихом Кохом, и тот добился его перевода. Видимо, в тот самый приезд Гиммлера в Киев.
В это легко поверить — вряд ли Кох мог забыть тот инцидент в Нюрнберге. К тому же Кох имел репутацию человека грубого, в руководстве НСДАП его прозвали «второй Сталин». И у Еккельна характер был не из легких — два медведя в одной берлоге. Его сотрудники, допрошенные в ходе людвигсбургского следствия, все как один говорили о его дурном нраве, о том, как у самых близких ему подчиненных постепенно испортились с ним отношения. Тот же Дегенхардт: «Еккельн среди нас имел очень плохую репутацию, чего нельзя сказать о его преемнике Прютцмане». А ведь Прютцман был тоже не ангел, хотя Штреккенбах и называет его «изворотливым и ловким».
Рижское гетто. Начало
Немцев в Прибалтике ждали. Подпольные группы в первые дни войны обстреливали отступавших красноармейцев. Ригу немцы заняли 1 июля 1941 года и были встречены с цветами и хлебом-солью, народными гуляниями и шествиями в национальных костюмах с германскими и латвийскими флагами. Только евреи в этот день боялись выходить на улицу.
Уже 2 июля объявили о регистрации всех рижских евреев. До 1 августа в городе зарегистрировались 24 625 евреев — 10 тысяч успели эвакуироваться. В паспорт зарегистрированным ставился продолговатый штамп с надписью «