— Прикажите палить, ваше величество, — робко сказал находившийся при орудии фейерверкер.
— Будем ждать, сомнут, — вторил ему стоявший неподалеку поручик Бакунин.
Император поискал глазами брата. Великий князь Михаил Павлович был возле лейб-гвардии Измайловского полка. Он о чем-то разговаривал с «измайловцами» и был так занят, что не заметил, как несколько раз ему махнул рукой государь.
Николай Павлович перевел взгляд на колонны мятежников. Ряды их, при первом построении в каре — ровные, потеряли строгость линий. Кто-то с кем-то разговаривал, повернувшись спиной к площади, другие подпрыгивали, толкались, согревая друг друга, смеялись.
«Они даже не подозревают, что в них будут стрелять из пушек», — с сожалением подумал Николай Павлович.
Но вдруг ему вспомнилась ночь, когда был убит отец. Вспомнилась необычайным возбуждением, которое он испытывал небрежным видом солдат Семеновского полка вот так же вольготно беседующих возле дворца, и его обуял страх, что наступит ночь, и убийцы придут к нему и так же, как отца, убьют его.
«Видит Бог, я не желал крови. Я сделал все, чтобы разойтись мирно», — с горечью подумал Николай Павлович, переводя взгляд на прислугу первого орудия.
— Первое — картечью — и шрапнелью, — скомандовал государь.
Первый выстрел ударил высоко в здание Сената. Со стороны мятежников послышались крики, выстрелы.
— Пальба орудиями по порядку, правый фланг, начинай… Отставить! — крикнул император, неотрывно глядя на восставших. — Первая! — снова скомандовал он, срываясь на крик.
Махнув рукой, император поскакал к Зимнему дворцу. Следом двинулась кавалькада всадников. Позади их один за другим зазвучали выстрелы из пушек. Они продолжались, даже когда раздалась барабанная дробь, призывающая к прекращению стрельбы.
После второго выстрела картечь попала прямо в гущу мятежников. Бунтовщики было рванулись вперед, но следующий выстрел остановил их и рассыпавшийся строй стал отступать, по Галерной улице и по Английской набережной. После очередного выстрела площадь была очищена, на ней оставалось несколько мертвых и тяжелораненых солдат. Теперь главное направление отступающих бунтовщиков было к Неве.39
Оставленный императором командовать войсками генерал Толь, увидев выстраивающихся на Неве мятежников и готовящихся выдвинуться на Сенатскую площадь, приказал поставить пушки на Английскую набережную. От Исаакиевского моста и здания Сената в мятежников полетела картечь. Десятки тел покрыли белое полотно реки. Оставшиеся в живых мятежники ринулись к другому берегу. Выживших после смертоносного огня бунтовщиков, добравшихся до Васильевского острова, встречали конники лейб-гвардии Конного полка. Несколько взводов «измайловцев» и «семеновцев» ловили убегавших по Галерной улице и Английской набережной.
Удаляясь от площади, Николай Павлович продолжал оглядываться. Он ловил себя на мысли, что сейчас поступает точно так, как поступал в детстве, — великий князь со страхом обходил пушки Петропавловской крепости, вздрагивая от их выстрелов. Тогда никого не убивали, но он боялся пушек. А сейчас…
Он успокаивал себя: «Я не сбежал. Я дал команду и покинул площадь. Участь мятежников была решена».
«Нет, — говорил ему другой голос. — Ты испугался крови».
«Мне надо было срочно побывать в Зимнем дворце. Там осталась моя семья. Они переживают за меня», — оправдывался Николай Павлович и, ухватившись за эту мысль, развивал ее: «Мне доложили, что гвардейцы Саперного батальона преградили путь гренадерам. Они спасли жену, детей, матушку, в случае ареста которых я не мог бы решиться на картечь и пришлось бы вступать с мятежниками в переговоры. Я спешу поблагодарить верных мне саперов».
Едва мысль заканчивается, внутренний голос совести вновь напоминает ему: «Ты испугался крови».
«Да, — соглашается с ожесточением император. — Я испугался, что мой первый день вступления на престол обагрен кровью моих солдат. Покидая площадь, я старался хоть на какое-то время забыться в кругу семьи, собраться с мыслями, укрепить себя верой, что кровь моих солдат пролита не напрасно. Я не мог поступить иначе, потому что малейшее послабление привело бы к краху империи».
Увидев главные ворота, император сошел с коня и быстрой походкой направился к лейб-гвардии Саперному батальону, выстроенному на Дворцовой площади.
С саперами его связывала долгая дружба. Знакомство с ними состоялось 1 июля 1817 года, когда император Александр I объявил великого князя главным инспектором Корпуса инженеров и шефом лейб-гвардии Саперного батальона. Назначенный на новую должность, он разработал общее наставление для обучения и занятий саперных и пионерных батальонов.
Саперный батальон по тому времени имел две саперные роты и две минерные, общей численностью около 800 человек, отобранных из лучших рекрутов и офицеров. Батальоном командовал инспектор Инженерного корпуса генерал-лейтенант граф Карл Иванович Опперман. Шеф батальона великий князь Николай Павлович знал в лицо и по фамилии всех саперов, включая рядовых.
Император шел навстречу со своими саперами и вспоминал 1822 год. Его попечением в батальоне был организован оркестр «медной музыки». Были закуплены трубы духового оркестра нового образца. После возвращения гвардейского Саперного батальона с учений подшефные Николая Павловича заняли первое место среди военных оркестров. С этого времени медные трубы полковых оркестров нового образца вошли в быт русской армии.
— Здорово, мои саперы! — звонким голосом приветствовал государь.
— Здравия желаем, ваше императорское величество! — дружно ответили они.
Закончив на этом церемонию и сразу нарушив порядок, который сам требовал всюду соблюдать неукоснительно, он бросился к своим любимчикам и стал рассказывать им о своих переживаниях на Сенатской площади. Казалось, еще мгновение и саперы, нарушив строй, обступят бывшего командира, затеется меж ними разговор на равных. Все произошло неожиданно, где-то на полуслове Николай Павлович оборвался, в глазах его вспыхнул холодный блеск, он выпрямился и твердой походкой пошел вдоль строя.
— Если я видел сегодня изменников, — говорил он, здороваясь с каждым в отдельности, — то с другой стороны видел также много преданности и самоотвержения, которые останутся для меня всегда памятными.
Николай Павлович благодарил своих любимцев. Но это уже был другой человек. В сдержанных пожатиях рук, в голосе его не было той волнительности, того легкого чувства расположения к ним. Перед строем саперного батальона твердо ступая проходил император, в голосе которого звучало железо, глаза которого светились стальным огнем, и ничего уже в фигуре и лице его не напоминало о великом князе.
— Я только сейчас заметила, ты вернулся совершенно другим, любимый мой, — сказала Александра Федоровна, когда Николай Павлович зашел в комнаты императрицы и сказал ей, что мятежники разбиты. — У тебя даже изменился голос, взгляд твой стал строже. И, знаешь, это тебе к лицу.
— Я был далеко не так храбр на Сенатской площади, моя дорогая, но заставил побороть себя. Признаюсь, я набрался там силы и уверенности, чтобы легче было править нашей империей, — ответил он, улыбаясь.
Николай Павлович и на самом деле был на пределе физических и духовных сил. Он опасался, что присяга не состоится, мятежники возьмут верх и придется идти на переговоры. Но больше всего император боялся за свою семью. Перед тем как скомандовать пушкарям открыть огонь, он послал во дворец предупредить о выстрелах.
Сейчас Николай Павлович находился в своих комнатах. Рядом была любящая жена, дети. Он еще не видел матушку. Не делился с нею своими переживаниями. Но времени на встречу с ней не оставалось, за дверьми нарастал шум. В коридорах давно уже томились неизвестностью государственные сановники, духовенство, военные и гражданские чины, дамы, съехавшие на торжественный молебен.
Первыми стояли у дверей императора старые сановники в пудре и шелковых чулках, в башмаках и в мундирах, шитых золотом. Они шептались и покачивались, поддерживая друг друга. Здесь был семидесятилетний министр внутренних дел Ланской, восьмидесятилетний министр просвещения Шишков. Министры отвесили поклоны государю степенно, с достоинством и первыми последовали за ним и августейшей фамилией. Чуть поодаль шли начальник Генерального штаба Нейдгардт, принц Евгений Вюртембергский, генералы Васильчиков, Голенищев-Кутузов, Левашов — новые соратники нового государя.
Перед торжественным молебном император велел вынести на Дворцовую площадь наследника. Одетого в мундир лейб-гвардии Гусарского полка, семилетнего Александра к гвардейцам Саперного батальона вынес камердинер Марии Федоровны Гримм. Вызвав солдат, награжденных знаками отличия военного ордена, Николай Павлович разрешил им поцеловать наследника.
Завершив церемонию, Николай Павлович обратился к своим любимчикам:
— Я не нуждаюсь в вашей защите, но его я вверяю вашей охране!40
Перед началом молебна к дворцу вернулся генерал-адъютант Толь. Он был послан императором к казармам лейб-гвардии Конного полка, куда был отнесен после ранения генерал-губернатор Милорадович. Завидев его, Николай Павлович, стоявший возле средних ворот дворца и занятый разговором с генералами, прервался и быстрым шагом направился к графу.
— Рассказывай, Карл Федорович! — нетерпеливо спросил он.
— Плохо, — сказал Толь, потупив взор. — Я говорил с докторами. Михаил Андреевич ранен пулею, которая, попав в правый бок, остановилась около левой лопатки. Она вырезана. Но доктора сказали мне, что рана очень опасная, и он от оной в скорости умереть должен. Граф подозвал меня и произнес умирающим голосом: «Скажите Государю, что я весьма счастлив, что мог пролить кровь мою в столь важную минуту. Я умираю спокойным, ибо чувствую, что исполнил долг, как всякому истинному русскому прилично».