Положение на Кавказе и без того осложнялось беспрерывными стычками с горцами. Николай Павлович предупреждал генералов перестать утеснять и раздражать горцев. Ему нужны были не победы, а спокойствие. Он советовал приголубить народы Кавказа, привязать их к русской душе, ознакомив их с выгодами порядка, твердых законов и просвещения, утверждая, что беспрестанные стычки и вечная борьба все более удаляют горцев от России, поддерживая воинственный дух в их племенах, без того любящих опасности и кровопролитие. Для противостояния Персии сейчас, как никогда, нужен был мир на Кавказе.
Война с турками завершалась взятием Варны и отходом русских войск от Шумилы за Дунай. Отступление вызвало ликование в европейских государствах. Туркам прочили победу, поощряя Порту к решительным действиям.
Но 9 февраля 1829 года император Николай I уволил главнокомандующего графа Витгенштейна, назначив на его место генерала Дибича. Начальником штаба у него стал генерал-адъютант барон Толь. Были произведены перемены, облегчившие положение солдат — смягчена чрезвычайно строгая дисциплина, улучшено продовольствие, разрешено ношение в походах вместо киверов — фуражек и преобразованы обозы.
В Берлине готовились к встрече невесты принца Вильгельма, принцессы Саксен-Веймарской Августы, дочери великой княгини Марии Павловны, племянницы императора Николая I. К торжеству приглашался дипломатический корпус.
Когда дипломаты собрались, явился князь Волконский и во всеуслышание позвал французского посла графа Агу в кабинет к императору Николаю Павловичу, желавшему с ним побеседовать. Мало кто догадывался в тот момент, что с этой минуты в Берлине начались мучительные переговоры в поисках мира с Османской империей.
В другом помещении дворца с прусским министром иностранных дел графом Бернсторфом беседовал генерал-адъютант Бенкендорф. Александр Христофорович, выполняя поручение государя, пытался выведать мнение прусской стороны, заинтересована ли она в окончании войны России с Турцией.
Бенкендорф указывал:
— Настойчивость императора Николая продолжать начатую войну с углубленною энергией следует приписать проискам европейских кабинетов и надеждам, которые они подают Турции на их посредничество. Если кампания нынешнего года не увенчается полным успехом, на следующий год государь снова лично станет во главе своих войск, за которыми, в случае нужды, последует вся Россия, готовая всем пожертвовать ради славы нашего оружия.
Не давая министру прийти в себя, Александр Христофорович продолжал:
— Европа своими интригами принудит нас дойти до Константинополя и сама вызовет падение Турции, тогда как сохранение ея входит в обоюдные наши интересы. Если же, напротив, кабинеты вместо одобрения султана к борьбе с Россиею и обещания ему помощи или посредничества постараются убедить его в бессилии Порты и в необходимости просить того мира, который предложен ему был императором Николаем еще при переходе наших войск через Дунай, то они тотчас увидят готовность нашу предложить частные условия и довольствоваться теми гарантиями, каких необходимо требуют наша торговля и обеспечение наших азиатских границ.
— Но вы, верно, оставите за собою, по крайней мере, Молдавию и Валахию? — попытался возразить Бернсторфт.
Бенкендорф отвечал министру, дескать, нет ни малейшей надобности России забирать Молдавию и Валахию, и надлежало бы иметь более доверия к слову императора, обещавшего перед войною, что он начинает ее не для завоеваний. В заключение он сказал, что прибытие императора Николая в Берлин дает прусскому кабинету повод принять на себя в Восточном вопросе роль миротворца.
Эта мысль понравилась министру. 71
Переговоры в Берлине удались. По соглашению императора с королем решено было немедленно отправить в Константинополь с мирными советами генерала Мюфлинга, а пока сохранить это поручение в величайшей тайне. Никто еще и не подозревал, что на Востоке уже произошли важные события, которые делали излишним дипломатическое вмешательство Пруссии.
Через шесть дней царская семья покинула Пруссию. В Клише Николая Павловича с семьей встречали цесаревич Константин Павлович и великий князь Михаил Павлович.
Незадолго до их встречи, 6 мая, русская армия снова переправилась через Дунай и обложила Силистрию. Силистрия пала 18 июня. Несколько ранее, турецкая армия Решид-Мехмед-паши, выйдя из Шумилы и осадив Праводы, занятые русскими войсками генерала Куприянова, сама оказалась отрезанной от главных войск. В теснинах Кулевича ее встретил Дибич и после упорного боя 30 мая разбил ее. Решиду пришлось спрятаться в Шумиле. Для удержания ее, визирь притянул к себе отряды, охранявшие пути в горах, и ослабил также береговую линию. Русские войска приступили к осаде Шумилы.
Весть о блестящей победе русской армии над верховным визирем при Кулевичи привез императору адъютант главнокомандующего капитан Трубецкой.
В своем письме князь Трубецкой докладывал Ивану Ивановичу Дибичу о встрече с государем:
«…На верху радости или, вернее, счастия, он осыпал меня поцелуями, бросился на колени, чтобы поблагодарить Бога, и тотчас же поздравил меня своим флигель-адъютантом и полковником — две милости, которых никоим образом я не ожидал одновременно. Затем, не дав мне времени опомниться, он, так сказать, увлек меня на свои дрожки, чтобы отправиться сообщить эту приятную новость великому князю Константину. Я прибавил на словах все то, что знал из подробностей, касающихся, как этого дня, так и всего нашего движения от Силистрии. Император не переставал слушать и проявлял крайнее удовольствие, относительно всего случившегося; особенно делало его счастливым нахождение артиллерии верховного визиря в наших руках. Вечером, в день моего приезда, император снова призвал меня к себе в кабинет и, пригласив меня пить с ним вместе чай, около двух часов разговаривал со мной наедине о том, как вообще у нас обстояло дело».72
Император Николай I повелел отпраздновать Кулевчинскую победу торжественным молебствием в лагере при Повонзках. Войска проходили маршем. После парада знамена, штандарты, отбитые от турок, возили по лагерю и улицам Варшавы, в сопровождении эскадрона польских гвардейских конно-егерей.
В эти же дни Николай Павлович получает еще одно радостное сообщение. Оно приходит от главного начальника Черноморского флота, адмирала Грейга. 14 мая 1829 года, бриг «Меркурий» крейсировал с фрегатом «Штандарт» и бригом «Орфей» у Константинопольского пролива. Неожиданно появился турецкий флот. Быстроходные суда «Штандарт» и «Орфей» ушли. Бриг «Меркурий» вступил в бой с двумя 110-ти и 74-пушечными судами.
Командир брига Александр Иванович Казарский приказал прибить флаг к мачте. По предложению поручика корпуса штурманов Прокофьева офицеры поклялись, что тот из них, кто останется в живых, воспламенит выстрелом крюйт-камеру с порохом. Бой продолжался три часа. Турки отступили.
На рапорте Грейга император написал: «Капитан-лейтенанта Казарского произвести в капитаны 2-го ранга, дать Георгия 2 кл., назначить флигель-адъютантом с оставлением в прежней должности и в герб прибавить пистолет. Всех офицеров в следующий чин, и у кого нет Владимира с бантом, то таковой дать. Штурманскому офицеру сверх чина дать Георгия 4 класса. Всем нижним чинам знак отличия военного ордена и всем офицерам и нижним чинам двойное жалование в пожизненный пенсион. На бриг „Меркурий“ георгиевский флаг».
До начала войны с Турцией, император Николай I намеревался привлечь к боевым действиям и польскую армию. Для того чтобы выиграть время, предполагалось двинуть польские войска к Дунаю, а в Варшаву отправить из Петербурга гвардейский корпус. Но воля государя встретила упорное сопротивление цесаревича.
Среди причин, которые назывались Константином Павловичем, главной была опасность нападения со стороны Австрии и Пруссии. Цесаревич с недоверием относился к прусскому правительству. Предостерегая брата от опрометчивых решений, он даже припоминал ему Суворова, который говорил: «Глаз вперед, глаз назад, глаз направо, глаз налево». И прибавлял к этому, несмотря на свою ненависть к отступлениям, что прежде, чем сделать шаг вперед, нужно посмотреть назад, убедиться, не следует ли сделать в этом направлении два шага или четыре. Он даже обвинял прусское правительство в приготовлениях к войне, сообщая о мобилизации 5-го и 6-го корпусов и укреплении Познани.
Николай Павлович понимал — опасения брата напрасны. Австрия и Пруссия с началом войны России с Турцией не двинулись с места. Король Пруссии Фридрих Вильгельм III даже поручил посланному в русскую главную квартиру генералу Ностицу передать государю, если австрийцы осмелились бы только когда-либо напасть на русские войска, то это послужило бы для него сигналом немедленно двинуться против них.
Однако цесаревич Константин продолжал утверждать, что настоящее зло грозит России не с востока, а с запада, мол, враждебный запад, втянув Россию в войну с Турцией, только и ждет поражения русских войск.
Еще в марте 1828 года император Николай I писал брату Константину Павловичу:
«…прежде всего, примите мою искреннюю благодарность за доброту и доверие, с которыми вам угодно говорить со мною; я живо чувствую их, верьте, что пользуюсь ими, насколько могу; иногда внешность может заставлять предполагать обратное, тогда как, в сущности, я вполне следую началам, которые вы намечаете мне».73
Цесаревич своим ответом еще больше усилил впечатление, произведенное на государя политическими рассуждениями предыдущего письма, признавшись вдруг, что, преподавая советы, он исполнил только завет, оставленный ему императором:
«…Я никогда не позволю себе, дорогой брат, намечать вам начала, которых вы должны придерживаться, как вы пишите об этом в вашем последнем письме; и если иногда я высказываю вам с присущей мне откровенностью истину, — то, что я признаю истиною в душе, — это является ничем иным, как следствие привычки, привитой обыкновением поступать так в отношении нашего покойного бессмертного императора и побуждающей меня действовать подобным образом, — следствием священного слова, данного ему мною поступать так и в отношении вас, как только его не станет, — что было потребовано им от меня под клятвою».