Император подвинул вольтеровское кресло ближе к письменному столу, опустился в него и, повернувшись к большому трюмо, около которого стояли его сабли, шпаги и ружье, придирчиво посмотрел на свое изображение.
«Да, уже не тот вид, нет свежести, нет задора, но все-таки, все-таки… — думал он, мысленно представляя свое появление среди чопорных англичан. — Все-таки я еще могу производить впечатление. А если к этому добавить подробный рассказ о свершениях последних лет…»
На память пришла недавняя поездка к железной дороге Петербург — Москва, строительство которой началось 27 мая 1843 года. Работы шли подрядным способом. Они заключались Главным управлением путей сообщения и публичных зданий, которым после смерти Карла Федоровича Толя руководил генерал от инфантерии Петр Андреевич Клейнмихель.
Николай Павлович объехал самые сложные участки дороги — строительство моста через Обводный канал, через Мсту. Государя в поездке сопровождал инженер-полковник Павел Петрович Мельников, автор проекта железной дороги Петербург-Москва. Он подробно рассказывал об особенностях пути, устройстве на его протяжении конструкций мостов, водопропускных труб большого диаметра.
В отличие от Царскосельской дороги в строительстве путей между двумя столицами почти не применялись материалы западных стран. Больше половины рельс изготовлялись в России. Для увеличения доли отечественных изделий, комитету представителей российской промышленности был передан под управление казенный чугунно-плавильный завод в Петербурге. Только на этом предприятии предполагалось изготовить 49 тысяч тонн рельсов из 79 тысяч необходимых на всю дорогу.
Император, ступая по новеньким еловым шпалам, уложенным на сосновые лежни, рассматривал скрепления рельсов. Рядом с ним шел Мельников и объяснял, чем скрепы надежны. Николая Павлович наклонялся, трогал рукой 11-килограммовые подушки, плотно облегающие концы рельсов с той и другой стороны, будто хотел проверить на прочность, потом смеялся и продолжал вышагивать по шпалам, вдыхая пьянящий запах смолы.
На всем пути следования государь видел множество землекопов с тачками, с телегами. Картины завораживали, казалось, что нет конца и краю работам, что вокруг путей от Петербурга до Москвы все находится в непрерывном движении. Он интересовался количеством людей, привлеченных к возведению полотна. Ему докладывали, что на земляные работы привлечено до 40 000 человек.
Инженер-полковник Мельников уверял императора — руководство строительством делает все, чтобы труд механизировать. Лично по его проекту делаются землевозные вагоны на рельсовом ходу под конную тягу. Для облегчения и ускорения работ по снятию грунта закуплено из США четыре паровых копра и четыре паровых экскаватора на рельсовом ходу.
«Если все пойдет и дальше в том же темпе, через год-два запустим в эксплуатацию первый участок дороги от Петербурга до Александровского механического завода, потом дотянемся до Колпино, Чудова, Вышнего Волочка…» — мечтал Николай Павлович.
На железнодорожных путях вели строгий учет, и ему было неловко, что много потеряли времени на принятие решения о строительстве. Он интересовался, чем может помочь, а услышав просьбы, с радостью записывал.
Облокотившись на спинку кресла, Николай Павлович достал записную книжку. Полистал ее. Впрочем, он мог этого и не делать, потому что помнил — все просьбы сходились к улучшению бытовых условий рабочих. Умирали на строительстве чаще всего от простудных заболеваний. За год скончалось около двухсот человек.
Вспомнились споры в комиссии, созданной для составления проекта железной дороги. Комиссия, рассматривавшая проект, сочла завышенными показатели грузо- и пассажирооборота и эксплуатационные расходы. По ее расчетам чистая прибыль составляла 790 тысяч рублей. Проект и оба варианта экономических расчетов затем передали в комитет министров. Большинство его членов выступило против постройки железной дороги. Однако 1 февраля 1842 года император подписал указ о ее сооружении.
Тогда же начались рекогносцировочные изыскания. К концу апреля 1843 года трасса дороги была нанесена на карту, утверждена и принята к руководству при строительстве. Одновременно с трассированием линии проводились гидрометрические и инженерно-геологические изыскания на всей протяженности по маршруту Петербург — Новгород — Вышний Волочек — Москва. Новгородский вариант трассы был длиннее на 30 километров и дороже на 17,5 процента, хотя и несколько увеличивал объемы перевозок. На заседании Особого межведомственного комитета мнения высших государственных чиновников о маршруте прохождения железной дороги разделились. Точку в обсуждении поставил государь, приняв 22 февраля 1843 года решение о прохождении дороги по прямому направлению без захода в Новгород.
«Ты победил их, — улыбнулся Николай Павлович своему изображению в трюмо и мысленно обратился к нему. — Пусть не сразу, но шаг за шагом ты продолжаешь убеждать своих соратников в необходимости движения вперед. Мы будем идти дальше, и шаги наши будут с каждым годом все тверже…»
В десятых числах мая по старому стилю 1844 года император Николай I выехал из Царского Села в сопровождении многочисленной свиты, возглавляемой генерал-адъютантом графом Орловым. Вице-канцлер граф Нессельроде, обыкновенно сопутствующий его величеству при посещении им дворов австрийского и прусского, на этот раз был оставлен в Петербурге.
При выезде из столицы по обе стороны дороги из-за деревьев выглядывали потемневшие, потрескавшиеся сугробы снега, остатки его тянулись тонкими лентами в поймах рек, низинах лугов. Кое-где на березах, тополях, осинах вспыхивали фонариками раскрывающиеся почки, и белели, а то где-то на солнце и розовели маленькие пушистые бутончики неприхотливых верб. Чем дальше Николай Павлович отъезжал от Петербурга, тем веселее становилась природа. Вот она уже шумела листвой, наливалась черемуховым светом, дразнила лазурью сирени, а по полям среди зелени трав следом за каретой бежали несметные толпы желтых одуванчиков.
На Троицу, 14-го мая, государь приехал в Берлин. В посольской церкви шла обедня, читались молитвы. У входа появился император. Он сделал знак, чтобы никто не вставал, и сам опустился на колени.
В Англии ничего не знали о передвижении его величества. Только в четверг 18-го мая пришло известие, что император Николай Павлович, посетив короля нидерландского, прибудет в Лондон 20 мая вечером. Сообщение застало английский двор врасплох. Для приготовления к приему русского государя оставалось не более двух суток.
Высадясь на берег в Вульвич в 10 часов вечера, государь ровно в полночь прибыл в Лондон. Он не пожелал воспользоваться гостеприимством двора и проехал в русское посольство. Оттуда написал принцу Альберту письмо, в котором выражал желание, как можно скорее иметь свидание с королевой.
На другой день, в 10 часов утра, принц-супруг явился к русскому императору и пробыл у него около часу. В половине второго Альберт снова приехал в посольство и сопровождал его величество в Букингемский дворец. Королева Виктория встретила своего державного гостя на нижней ступени лестницы. Он завтракал с королевской семьей, посетил теток королевы, герцогинь Кембриджскую и Глостерскую, сделал визит герцогу Веллингтону. Ночевать государь возвратился в дом своего посланника.
В понедельник 22 мая, император посвятил утро прогулке в Риджен-парк и по главным улицам Лондона, посещению нескольких знатных лиц, а также первого министра сэра Роберта и леди Пиль. К завтраку в посольство был приглашен герцог Девонширский, бывший чрезвычайный посол при коронации Николая Павловича 1826 года. В 6 часов вечера государь отправился в Виндзор, где на станции железной дороги снова встретил его принц Альберт.
В Виндзорском замке Николай I провел четыре дня. Красота и великолепие древнего жилища английских королей произвели на него приятное впечатление.
— Оно достойно вас, государыня, — заметил император, во время одной из бесед, королеве.
Виктория была на седьмом месяце беременности, и к тому же английский двор носил траур по герцогу Саксен-Кобург-Готском, отцу принца-супруга, потому в честь русского императора и короля саксонского нельзя было дать бала. Но в развлечениях высокие посетители недостатка не замечали. Поутру проходили смотры, скачки, охоты. Вечером многочисленное общество собиралось к обеду в большой Ватерлосской зале замка. На последний день гостей пригласили в замок в мундирах. Это было сделано по желанию русского государя, признавшегося королеве, что ему неловко во фраке, к которому он не привык.
Проводя весь день в обществе королевы, император Николай избегал разговоров с ней о политике. Зато не упускал ни одного случая, чтобы не поговорить с принцем Альбертом, лордом Абердином, герцогом Веллингтоном, которые были среди гостей за королевским столом. Беседы длились иногда по нескольку часов.150
Английское правительство желало использовать пребывание императора Николая I для установления дипломатических отношений России с Бельгией. Мысль эта была внушена лорду Абердину бароном Стокмарком, неусыпным блюстителем польз и выгод кобургского дома.
На другой день по прибытии в Виндзорский замок Николай Павлович встретился с лордом Абердином. Министр еще не успел обозначить тему разговора, как император воскликнул:
— Вы хотите говорить со мной о Бельгии?
Увидев удивленно лицо лорда, император улыбнулся своей обворожительной улыбкой:
— Хорошо. Давайте говорить о ней сейчас. Сядем. Я забуду, что я император, вы забудете, что вы английский министр. Будем просто, я — Николай, вы — Абердин, — Николай Павлович, пародируя чиновника, поклонился лорду и, устроившись в кресле против него, продолжил фамильярно и ласково: — Итак, вы говорите, что королева желала бы видеть меня на дружеской ноге с Леопольдом. Я сам искренне желаю того же, я всегда любил и уважал дядю королевы и был бы от души рад возвратиться к прежней нашей дружбе, но пока польские офицеры останутся на службе короля — это совершенно невозможно. Согласно нашему условию мы обсуждаем дело не как император и министр, а как джентльмены. — Неопределенная улыбка пробежала вокруг его губ, явно скрывая неудовольство. Оно незамедлило прорваться в резком, задиристом голосе: — Поляки были и остаются мятежниками. Позволительно ли джентльмену принимать к себе на службу людей, виновных в мятеже против его друга? Леопольд взял мятежников под свое покровительство. Чтобы сказали бы вы, если бы я стал покровительствовать О’Коннелю, вздумал назначить его своим министром? Что касается Скржинецкого, это не так важно, он ранее оставил нашу дружбу, но Крушевский — совсем другое дело, случай непростительный. Он был адъютантом брата моего Константина. Леопольд будто и не знал об этом — назначил его на доверенный пост, произвел в генералы. Может ли джентльмен поступать так относительно другого джентльмена? Скажите вашей королеве, что в тот самый день, когда ее величество даст мне знать, что поляки оставили службу короля бельгийцев, министр мой получит приказание как можно скорее отправиться в Бельгию.