Карета остановилась возле Зимнего дворца. Выйдя из нее вместе с сыном Александром, великий князь, прежде чем войти во дворец, долго смотрел на окна половины, занимаемой Марией Федоровной. Николай Павлович был уверен — он первым делом расскажет матушке о странном поступке Милорадовича, присяге в Москве и выскажет опасения за будущее Российской империи.
В трехстах верстах от Петербурга, на станции Ненналь в небольшой, но уютной и светлой комнате сидели великий князь Михаил Павлович и начальник штаба 1-й армии генерал Толь, посланный из Могилева главнокомандующим графом Сакеном с рапортом о состоянии армии навстречу новому императору Константину, который, как предполагалось графом, должен был следовать из Варшавы в Петербург. Его и возвращавшегося из Варшавы адъютанта военного министра Сабурова великий князь оставил при себе, как было условлено при отъезде его из Петербурга с Николаем Павловичем.
Михаил Павлович в ожидании ужина читал письма брата, написанные им за два дня до этого и привезенные час назад курьером.
«С твоего отъезда, любезный Михайло, все продолжается здесь спокойно; приехавший курьер от 3-го числа с письмом к матушке от брата, не вывел нас из прежнего затруднения и не дал нам еще возможности выполнить святую его волю, не принимая ничего против того, что ты к брату везешь. В 11 часов вечера 7 декабря 1825 года. Твой верный, несчастный друг и брат Николай».8
«С час тому только, любезный Михайло, что приехал Перовский; привез мне письма твои и, к счастью, пакет брата к Лопухину.
Ты очень умно и хорошо сделал, что не оставил его у фельдъегеря. Из копии по секрету увидишь ты, что честь брата не дозволяет мне допустить пакет теперь же до назначения, и покуда есть еще надежда на благоразумный и достойный отзыв брата, долг мой беречь под спудом несчастную эту бумагу, что нами и решено.
Матушка тебе пишет и я с ней согласен, но прошу прощения, что тебе нельзя назад воротиться до приезда курьера с ответом на Опочинина; открывая пакеты, ты обо всем известен будешь. Тогда, однако, твое присутствие здесь необходимо, дабы как личный свидетель братней непоколебимой воли подтвердить его слова в случае малейшего сомнения, которого всегда опасаться можно. В Варшаву же ехать было бы поздно и бесполезно на первое время. Мы все делаем, чтобы имя брата спасти, но я предвижу и для него много неприятного, если он не поступит, так как долг и честь велят.
Что же касается до настроений ехать за границу, они столь непригодны, что я не говорю про них, а суди ты сам!
Прощай, Бог с тобой, за тебя скучаю, но сравни твое положение с нашим и утешься. Твой на веки друг и брат Николай.
Санкт-Петербург. 7 декабря в 12 часов ночи».9
«Я посылаю тебе письмо от матушки и жены твоей и другое от меня графу Толю, который ехал в Варшаву и которого ты остановишь. Отдай это письмо и расскажи ему все подробности, объяснив и мои причины, и все что делается.
Пусть он при тебе останется, тебя позабавит, и ты же привези его с собой назад. Здесь все совершенно тихо, ни толков, ни слухов нет. Дай Бог, чтобы так и осталось до конца. Твой верный друг и брат Николай.
8 декабря в 9 часов вечера».10
Михаил Павлович посмотрел на дремавшего за столом генерала Толя и тихо позвал:
— Карл Федорович!
Граф глянул на стол, потом на него и с удивлением сказал:
— Не вижу ужина.
— Письмо вам от Николая Павловича, — улыбнулся Михаил, протягивая синий листок бумаги.
— Благодарю вас, — кивнул тот и принялся за чтение.
«Карл Федорович! — писал великий князь Николай. — Обстоятельства, в коих я нахожусь, не допустили меня лично объявить вам, что поездка ваша и предмет оной в Варшаве бесполезны.
Брат мой Михаил Павлович вам лично объяснит, а я прибавлю желание, чтобы вы при нем остались до возвращения его под предлогом ожидания Е. В. Г. Императора. Мне не нужно здесь упоминать ни об уважении, ни о дружбе, которую я всегда к вам имел. Николай.
С. Петербург. 8 декабря в 9 часов вечера».11
Граф Толь поднял голову от письма. Их взгляды с Михаилом Павловичем встретились.
Было утро 9 декабря 1825 года.
Глава втораяНАКАНУНЕ
В ночь с 11 на 12 декабря в Зимнем дворце во внутренний караул заступила рота Московского полка под командой штабс-капитана Бестужева. Командир караульной команды, при сдаче дежурства, передал Михаилу Александровичу секретное предписание великого князя Николая Павловича, которое требовало — начиная с вечерней зари и до утреннего восхода он лично обязан приводить часовых к покоям его высочества. Бестужев, наслышанный от своих товарищей о причудах великого князя в его бытность командиром бригады, отшутился:
— Хоть к покоям, хоть в покои.
Во втором часу ночи, пройдя с часовым длинный коридор, освещенный одной лампой, он остановился перед дверьми спальни его высочества. Смена караула проводилась не первый год и ничего сложного не представляла. Все движения были отработаны: один часовой сходил с места, другой заступал на него.
В ночной тишине отчетливо звякнуло железо. Бестужев вздрогнул, сердито глянул на караульных. Дверь в спальню мгновенно приоткрылась, и в узком отверстии показалось бледное испуганное лицо великого князя.
— Что это значит? Что случилось? Кто тут? — спрашивал он дрожащим голосом.
— Караульный капитан, ваше высочество, — отвечал Бестужев.
— А, это ты, Бестужев! Что там такое?
— Ничего, ваше высочество, часовые при смене сцепились ружьями.
— И только? — он замялся в нерешительности, но тут же обрел уверенность. — Если что случится, то ты дай мне тотчас знать.12
Штабс-капитан Бестужев продолжил путь с караульным солдатом. Дождавшись, когда их шаги смолкнут, великий князь отошел от двери.
«У него было такое лицо, будто он приходил убить меня», — думал Николай Павлович, проходя к окну, выходящему на Дворцовую площадь.
Падал снег. Большие белые хлопья, резко выделяющиеся на фоне черной ночи, походили на бабочек. Они опускались и поднимались вверх, кружились хороводом, игриво покачивались и плавно разлетались в разные стороны.
Ему вдруг вспомнился Павловск. Он — маленький мальчик с сачком бегает по лужайке за бабочками. Рядом с ним сестры, младший брат Михаил. Светит теплое солнце. А бабочки белые, красные, желтые, словно дразня, играя с ним, садятся совсем рядом на травинки, раскачиваются и взметают ввысь.
Николай Павлович не заметил, как приблизился к окну на столько, что стал ощущать холод стекла. Вот одна из снежинок оказалась у самых глаз. Она взметнулась вверх и со всей силой ударилась о стекло. На том месте, куда она упала, образовалось мокрое пятно. Маленькая капелька воды медленно скатилась вниз.
«Отвратительно!» — возмутился он, понимая, что настроение теперь окончательно испорчено и ему будет не уснуть.
Под утро Николай Павлович попытался задремать, но почти сразу был разбужен флигель-адъютантом Адлербергом. Владимир Федорович доложил, из Таганрога прибыл полковник лейб-гвардии Измайловского полка Александр Александрович Фредерикс. Он привез пакет с секретным донесением. Донесение адресовано «императору». Было 5 часом 30 минут.13
«К матушке, к вдовствующей императрице», — подумал великий князь, но, взглянув на суровое лицо Владимира Федоровича, словно повинуясь внутреннему напряжению, какой-то неведомой ранее пружине, быстро оделся и твердой походкой прошел в кабинет, возле которого стоял навытяжку полковник.
Продолжая глядеть как завороженный на пакет с таинственной надписью «о самонужнейшем» от начальника главного штаба генерала Дибича и адресованный «в собственные руки императору», великий князь Николай спросил полковника Фредерикса:
— Вы знакомы с содержанием?
— Никак нет. Одно могу сказать, такой же пакет послан в Варшаву.
«В нем находятся сведения особой важности. Если не вскрою, то мы здесь не сможем принять меры, если надо что-то срочное исполнить», — думал Николай Павлович.
Во рту стало сухо от волнения. Он боялся, что сейчас не сможет вымолвить и слова. А говорить надо. Надо было объяснить стоящему рядом с ним полковнику, что независимо от того, есть ли здесь император или нет, он великий князь, родной брат усопшего Александра I обязан знать о содержании столь важного донесения.
«Пусть будет так», — мысленно приказал он себе и быстрым движением руки раскрыл пакет.
Первые строчки письма ошеломили. Генерал Дибич в сопроводительном письме сообщал о существующем на большом пространстве страны, разветвленном заговоре. Их участники находились в Петербурге, Москве, Бессарабии. Это были в большинстве военные люди, офицеры.
«Необходимо действовать, не теряя ни минуты, с полной властью, с опытом, решительностью, а у меня нет ни власти, ни права на оную», — с горечью думал он, лихорадочно ища выход из положения.
— Надо собрать военный совет, — попытался подсказать великому князю Фредерикс.
— Да-да, совет, — пробормотал Николай Павлович, мысленно перебирая, кого стоит пригласить для чтения документов.
«Матушка не должна знать ни в коем разе. От нее все это надо скрывать пока возможно будет, — быстро проговорил он сам себе. — Без Милорадовича не обойтись. Если его звать, то в противовес генерал-губернатору нужен будет князь Голицын. Он доверенное лицо умершего императора Александра I и начальник почтовой части».
Почувствовав чей-то взгляд, Николай Павлович обернулся. Возле дверей стоял флигель-адъютант Адлерберг.
— Пожалуйста, пригласите срочно петербургского военного генерал-губернатора Милорадовича и начальника почтовой части князя Голицына, — сказал он, чувствуя дрожь в голосе.