Боевые действия уже шли, но в Петербурге первое известие из действующей армии было опубликовано в газетах только 14 июля 1849 года:
«5-го (17-го) июня войска наши вступили в Венгрию.
3-й корпус за отделением, месяц тому, одной дивизии в Пресбург на усиление Австрийской армии, переправясь через Вислу в Краков, направлен был под начальством генерал-адъютанта Ридигера через Неймарк на Офалу, Фалибарк, на Лубло, куда прибыть должен был 6-го (18-го) числа.
2-й корпус генерала от инфантерии Купреянова, за отделением одной дивизии для прикрытия Кракова, направлен был двумя же колоннами через Избу и Конечно.
4-й корпус генерала от инфантерии Чаадаева, оставя одну дивизию для занятия Южной Галиции и Буковины, направлен был двумя же колоннами через Граб от Змигрода и через Коморник от Дуклы.
Направление колонн имело целью облегчить перевал через хребет Карпатов, ежели бы неприятель намеревался его оспаривать. Но мятежники нигде в силах не показывались и кроме малых стычек 4-го (16-го) и 5-го (17-го) чисел, в которых казаки вновь доказали обычное свое молодечество, нигде никакого сопротивления не оказано. Везде жители униатского исповедания принимали войска с духовенством и крестами, и хоругвями, изъявляя непритворную радость видеть избавителей своих от ужасов и неистовств своих притеснителей.
6-го (18-го) июня все войска тронулись далее за перевал гор, по направлению к Зборо и Бартфельду.
Того же числа генерал от инфантерии Лидерс, с частью ему вверенных войск, должен был вступить в Трансильванию, по направлению на Кронштадт, а особый отряд, под начальством генерал-лейтенанта Гротенгельма, через Вотра-Дорну, в Буковину, на Быстрац».165
Император Николай I выехал в Варшаву до начала боевых действий.
Первую депешу императрице Александре Федоровне он отправил сразу по прибытию:
«9 мая в 11 часов утра Варшава.
Пруссия отказывается от Франкфурта-на-Майне. Король саксонский отзывает свои войска из Гольштинии».
Потом было еще две депеши, отмеченные 11 часами утра:
«Все здесь благополучно; жду сюда императора австрийского 10 мая нашего стиля. Великий герцог баденский спасся с одним эскадроном из Карлсруэ, где республика под начальством Серуве».
«Делал смотр гвардейской казачьей бригады, чудо хороша. Все в порядке, ничего нового».
Почти в каждой депеше Николай Павлович сообщает о своем здоровье. Пишет император и сыну, наследнику цесаревичу Александру. Когда же к нему прибывает другой сын Константин, в каждой депеше государь упоминает о нем:
«8 июня 1 час 30 минут.
Государь император изволил возвратиться благополучно в Лович и отправился в Килиш. Фельдмаршал и великий князь Константин Николаевич с главными силами благополучно вступили в Венгрию 6 июня нашего стиля».
«10 июня 12 часов 30 минут полудни.
Армия благополучно заняла Бартфельду без боя; неприятель отступил к Эпериесу. Костя здоров и я тоже».
19 июня в депеше Александре Федоровне из Варшавы Николай Павлович сообщает: «Армия наступает на Токай одним корпусом, другим — на Миклошь. Венгерцы нигде не держатся». Через три дня он радостно докладывает: «Токая взят, вплавь казаками, которые одни без лошадей и голые с одними шашками переплыли стосаженую реку и взяли мост. 4-й пехотный корпус пошел на Дебрецен, а 2-й и 3-й — на Мишкольц; везде принимают венгры радушно».166
Австрийская армия Гайнау заняла Пешт. Общее командование венгерскими войсками перешло польскому генералу Дембинскому, а группировка Герея поспешила на помощь южной армии, командующим которой был назначен генерал Бем. Герею удалось спасти армию и соединиться с войсками на юге. Быстрого разгрома венгров не получилось.
Паскевич видел в Герее опасного противника. Возле города Арад Герей встретил австрийский заслон, одновременно от Дебрецена на него наступала русская армия. Понимая бесполезность сопротивления, венгерский военачальник вступил в переговоры с фельдмаршалом Паскевичем.
Депеши о победах над венграми продолжают идти в Петербург:
«27 июня в 7 часов 45 минут пополудни.
Дебречин был взят без боя. Венгерцы бегут. Армия идет на Пест, не встречая атакования; кажется, они все, у Коморна. Костя здоров. Холерою в армии уже умерло до 1.500 человек. Я здоров».
«26 июня в 3 часа 30 минут вечера.
Под Коморном чуть не разбили Шилка, наша артиллерия все спасла».167
В письме фельдмаршалу Паскевичу от 4 августа, после сообщения о капитуляции венгров, Николай I писал: «В знак моей признательности и благодарности перед Россией и той армией, которую ты вел на новую славу, я приказываю тебе отдавать везде и в моем присутствии все те почести, которые уставом определены моему лицу».
6 августа часть южной венгерской армии сдалась генералу от инфантерии Лидерсу, а следом капитулировал гарнизон крепости Коморн. По ходатайству Николая I венгерский руководитель Гергей был помилован австрийцами и интернирован. Габсбургская монархия была спасена. Английское правительство удивлялось бескорыстию Николая. О «великодушии русского оружия» писал русскому послу Бруннову министр иностранных дел лорд Пальмерстон. Разгром венгров приветствовало все славянское население, составляющее не менее половины населения Австрийской империи. 168
Вечером 11 августа из Венгрии в Варшаву вернулся великий князь Константин Николаевич. Он сразу прошел к любимому дядюшке, великому князю Михаилу Павловичу, который с интересом выслушал подробности баталий венгерской кампании.
На следующий день великие князья Михаил Павлович, Константин Николаевич и наследник цесаревич Александр Николаевич сошлись у императора. Разговор о венгерских событиях был продолжен.
Во время беседы Николай Павлович с тревогой посматривал на младшего брата. Накануне он написал Александре Федоровне, что скорый приезд Михаила Павловича вместо радости, скорее горе, ибо возвращается, не окончив лечения своего, которое вновь начинать придется, ежели, как полагать должно, не переменит здесь своего образа жизни и дурных привычек.
Тяжелым потрясением для Михаила Павловича стала смерть дочери Елизаветы в 1845 году. Через год на его руках скончалась старшая дочь Мария. В Вене организм великого князя не выдержал — у него началось кровотечение из носа. Через три года, во время пребывания императорской семьи в Москве, на Святой неделе у Михаила Павловича повторилось кровотечение. В июле 1849 года, несмотря на болезненное состояние, великий князь поехал в Варшаву, где сосредоточились его гвардейский и гренадерский корпуса.
Беседа завершилась, и Михаил Павлович с Константином Николаевичем пошли к дверям, с тем чтобы отправиться на конях на полковой смотр. Государь попытался было остановить их, но, уже поднявшись с кресла, шагнув в след, махнул рукой.
— Михаил Павлович все равно поступит, как ему заблагорассудится, — посмотрев на наследника цесаревича, сказал он, опускаясь в кресло.
— Он хорошо выглядит, — вступился за дядюшку великий князь.
— Вид у него всегда хороший, но внутри… — император посмотрел в окно, откуда было видно, как великие князья Михаил Павлович и Константин Николаевич, оседлав лошадей, взяли в галоп.
Перекинувшись с отцом еще несколькими фразами, Александр Николаевич вышел на прогулку. Он успел пройти не более ста метров, как вдруг увидел скачущего прямо к нему адъютанта начальника штаба гвардейского и гренадерского корпусов Витовтова.
— Что такое? — воскликнул испуганно цесаревич.
— Великому князю Михаилу Павловичу сделалось дурно, его отвезли без памяти во дворец, — соскочив с лошади, доложил адъютант.
Проскакав в Бельведер, Александр Николаевич застал лежавшего без чувств Михаила Павловича и сидевшего возле него императора.
— У него занемела рука. Хотел спешить с лошади, но не слушались ноги. Сняли с лошади и доставили сюда. После кровопускания к нему вроде как вернулась память. Говорить пока не может, — не отрывая взгляда от брата, проговорил Николай Павлович.
Михаил Павлович лежал с широко открытыми глазами. Видно было, что он всех узнавал, все слышал, даже все понимал, но не мог выразить своих мыслей и на это досадовал.
— С кровопусканием вышла задержка, — продолжал император. — Случившийся тут полковой врач хотел тотчас открыть кровь, но сбежавшиеся старшие доктора воспротивились, говоря, что сначала надо убедиться не есть ли удар нервный. Но они ничего не могли добиться от Михаила Павловича. Он не мог выразить своих мыслей, произнося изредка короткие едва внятные слова. Кровь пустили, когда его перевезли в Бельведер. Задержка сильно повредила его здоровью.
— Что сейчас говорят врачи? — настороженно спросил наследник.
— Доктора уверяют — он должен очень мучиться, — отвернув голову от Михаила Павловича, тихо сказал государь. — Но я пока не замечаю этого. Он ведет себя спокойно.
Несколько дней спустя цесаревич Александр Николаевич пришел к больному и рассказал о новом успехе русской армии. Лицо Михаила Павловича оживилось радостью. Он жадно слушал, но мог только с трудом открыть рот, произнеся непонятные слова.
Великий князь очень обрадовался, когда увидел жену Елену Павловну и дочку Екатерину Михайловну. На удивление докторов, не отходивших от постели больного, Михаил Павлович даже произнес сначала: «merci», а потом — «Катя».
Чаще других бывал у больного государь. Он сидел при брате часами, навещая его притом беспрестанно, и днем и ночью, из Лазенок, места своего пребывания, в Бельведер, где больной умирал. У Николая Павловича болела голова и он, однако ж, не давал себе ни минуты покоя. Ему постоянно поливали голову одеколоном и уксусом, а он — все стоял тут неотлучно, как представитель высшей родственной любви, сам за всем смотрел и обо всем думал. Нередко он становился возле постели на колени и горячо целовал руки больного, которые тот в болезненном бессилии своем тщетно старался отнять…