– Нет так нет. Горевать не буду… – пробормотал я и направился дальше, искоса поглядывая на солдатиков оккупационных войск.
Французские зуавы в алых фесках, английские «томми аткинс»[50] в плоских как блин касках и даже итальянские берсальеры[51], щеголявшие перьями на шляпах – патрулей на улицах стало гораздо больше. Они расхаживали по улицам и выборочно задерживали людей, преимущественно восточной внешности. Видимо, турок, которого я шарахнул по башке, все-таки умудрился смыться.
С местной публикой никто не церемонился. В случае малейшего неповиновения в ход шли приклады и дубинки, после чего потерявшего способность держаться на ногах самостоятельно персонажа куда-то уволакивали.
Особенно свирепствовали чернокожие французские солдаты. От этих доставалось всем подряд, даже женщинам и европейцам.
Чтобы переждать суматоху, я направился к парикмахерской, на вывеске которой был изображен колоритный пузатый усач, почему-то в поварском колпаке, но с громадными ножницами в руках. Уже взялся за начищенную латунную ручку двери, как меня кто-то сзади схватил за рукав.
Я немедленно обернулся и увидел здоровенного негритоса в форме французского зуава.
– Куда твоя ходить? Документы давать! – кривя лицо в злобной гримасе, с чудовищным акцентом орал чернокожий. – Быстро давать!
Его товарищ, такой же африканец, только размерами поскромней, довольно сильно двинул меня прикладом в грудь. Видимо, для ускорения выполнения команды.
«Охренел, сука чернозадая?!!» – я едва не врезал ему в иссиня-черную морду, но сдержался и заорал по-французски:
– Смирно, обезьяны черномазые! Кто командир, мать вашу?
Африканцы растерянно выпучили глаза и немедленно приняли строевую стойку, звякнув о мостовую прикладами своих винтовок Бертье.
– Что здесь происходит? – к нам тут же подскочил немолодой полноватый лейтенант.
– Это я у вас хочу спросить, лейтенант, что здесь происходит? – я сделал четкий полуоборот к нему. – Что позволяют себе ваши подчиненные?
– Лейтенант Жискар, – французский офицер не особо смутился и небрежно откозырял мне. – С кем имею честь?
– Кавалер ордена Почетного Легиона, барон фон Нотбек… – исходя желчью и презрением, представился я. – Вот мои документы!
На лице лейтенанта сразу прибавилось почтительности. Он быстро пролистал паспорт, вернул его, а потом еще раз приложил руку к своему кепи.
– Приношу свои извинения, барон, за этот досадный инцидент. В случае вашего неудовлетворения извинениями вы можете подать жалобу моему командованию… – было видно, что французу явно не по себе.
– Я удовлетворен… – буркнул я, сбавляя тон. – Ну и солдаты у вас…
– Африканцы, из наших колоний, сенегальцы, – извиняющимся тоном пояснил француз. – Дикие совсем. Но порка понемногу делает из них людей.
«Очень скоро вы начнете каяться перед этими дикими… – со злорадством подумал я, – платить и каяться. Жаль, ты уже не увидишь, как будут гореть машины в Париже…»
– Сочувствую. А что случилось, лейтенант?
– Было нападение на наших солдат, – охотно объяснил француз, – есть убитые.
– И кто осмелился?
– Кемалисты. И одному из нападавших удалось сбежать. Господи, да что же это такое… Простите меня, барон… – лейтенант повел взглядом, увидел, как его подчиненные начали тиранить еще одного европейского господина, и, придерживая рукой кобуру, побежал к ним.
Я постоял немного, передумал стричься и быстрым шагом отправился дальше. В квартале, где располагался пансион, все было спокойно, так что домой удалось добраться без происшествий. Горячий душ и печенная на углях камбала с орехово-чесночным соусом окончательно вернули настроение, а пару часов крепкого сна, со свернувшимся в клубок в моих ногах Василием, восстановили мне силы.
Проснувшись, я откушал просто божественной пахлавы с кофе, после чего в сопровождении Ясмины отправился к кожевеннику.
Не знаю, шил ли он сапоги султанам, но с моим заказом справился образцово-показательно. Кобуры из отлично выделанной буйволиной кожи получились на загляденье, а пистолеты сидели в них как влитые. Правда, пока немного туговато, но это не страшно, думаю, со временем все разработается.
Ясмина не забыла о моем обещании, поэтому на обратном пути отвертеться от пострелушек не удалось. Тем более что предусмотрительная девушка догадалась прихватить с собой целую сумку разных вкусностей и пообещала гастрономическое наслаждение на фоне природы. Какой дурак будет отказываться? Да я и сам уже давно хотел опробовать свое оружие. С такой жизнью не сделать это было бы просто идиотизмом.
Гречанка привела меня в заброшенный полуразвалившийся форт, расположенный на берегу моря.
– Вот здесь никого нет, – она ловко спрыгнула с замшелого куска обвалившейся кладки и быстро извлекла из-под расшитого цветными узорами кожушка свой револьверчик. – Можно стрелять сколько хочешь. Здесь только коз пасут…
– Подожди, Ясмина… – я осторожно забрал у нее из руки оружие. – Вот смотри. Когда достаешь, никогда не держи палец на спусковом крючке. Можешь случайно выстрелить.
– Хорошо, не буду, – очень серьезно пообещала гречанка. – Научи меня.
– Чему?
– Всему, – в глазах Ясмины блеснули веселые искорки. – Я еще много чего не знаю.
– Научу… – я расставил вдоль стены булыжники. – Отойди… ага, еще на пару шагов… Начинай слева…
Скажу сразу, собой я остался доволен. Тушка фон Нотбека обладала верной рукой. Видно, стрелок он был не из последних. Да и я сам никуда свои теоретические навыки не растерял. Из всего оружия больше всего понравился кольт, тот что Pocket Hammerless модели 1908 года. Отличный пистолет, чем-то напоминающий мне родной ТТ, только удобней в хвате. «Большой» браунинг оказался тоже весьма неплохим орудием, но тяжеловатым и немного громоздким. Что и неудивительно: никакого пластика, сплошной металл. Ну а самый мелкий представитель моего арсенала – ни на что, кроме как на оружие последнего шанса, не годился. Впрочем, в другом амплуа я его использовать и не собираюсь.
Ясмина очень быстро расстреляла все свои патроны, приуныла, но, когда я разрешил ей воспользоваться своим «малюткой», быстро воспряла настроением и добила уже мой боезапас. Н-да… тут никаких патронов не напасешься. Хотя – пусть ее. Не жалко.
– Я очень хорошо стреляю? Да? – с некоторой долей неуверенности поинтересовалась девушка.
– Очень неплохо. Но надо чаще стрелять. Тогда вообще отлично получится.
– Принесешь мне еще патроны? – гречанка стала доставать из сумки плошки с едой и раскладывать на валуне, застеленным чистым полотенцем. – Вот, сама готовила. Здесь красиво. Вкусно будет кушать…
– Принесу.
– Надо выпить, – Ясмина плеснула из маленького бурдюка в глиняный стакан терпко пахнущего вина кроваво-красного цвета и подала мне.
– За что будем пить?
– Сам придумай… – хихикнула гречанка. – Ты же мужчина.
– Тогда за тебя… – я опрокинул в себя стакан, подождал, пока выпьет Ясмина, а потом крепко поцеловал ее в сладкие от вина губы.
Гречанка вздрогнула, замерла, а через мгновение очень неумело ответила мне. А когда мы наконец оторвались друг от друга, застенчиво пряча глаза, спросила:
– Ты очень добрый ко мне. Почему?
– Почему я должен быть злой?
– Ответь… – потребовала гречанка, добавляя в стакан вина. – Оттого, что хочешь меня как женщину?
– И это тоже.
– А что еще? – Ясмина доверчиво прижалась ко мне. – Хотя не надо, не отвечай. Время покажет. Целуй еще…
И целовал. Но ничего большего она мне не позволила. Впрочем, я не особо настаивал. Давно уже не подросток протубертатного периода и прекрасно понимаю, что подготовка к действу может приносить не меньше удовольствия, чем само действо. В общем, пока меня все устраивает.
Остаток вечера провел за изучением документов, изъятых у поляков, и систематизацией данных, полученных группой. И наброском будущего доклада Врангелю. Надо же как-то зарисоваться уже в должности резидента. И да, мысли о том, что вполне пора прихватить золотишко и свалить куда подальше, никуда не делись. Но я решил сделать это немного позже. Почему? Да потому что спинным мозгом чувствую – время еще не пришло. А к девяти часам вечера покинул пансион и без происшествий добрался до конспиративной квартиры.
Вся группа, за исключением Суровцевой, тоже была на месте.
Под потолком комнаты витали клубы сизого папиросного дыма, переливаясь причудливыми цветами в мягком домашнем свете керосиновой лампы. Синицын, Пуговкин и Игнашевич резались за столом в картишки, а сотник, вальяжно развалившись на диване, лениво перебирал струны гитары, повязанной по грифу шикарным атласным алым бантом. Увидев, как я вошел, все собрались встать, но я жестом их становил.
– Пока отдыхайте, господа. Только форточку приоткройте, дыма столько, что топор вешать можно. Что нового?
– Грешат на кемалистов лягушатники, – язвительно сообщил Тетюха. – Весь город на уши поставили, окаянцы.
– Аресты идут полным ходом, – добавил вахмистр, лихо шлепнув картой об стол. – И пальба была, сам слышал. Видать, кто-то не очень хотел арестовываться.
– У нас очень мало сведений по кемалистскому подполью, – задумчиво морща лоб, сказал штабс-капитан. – Хотя, думаю, оно уже разгромлено французами.
– Не знаю, как насчет всего подполья… – Игнашевич скрипнул форточкой и обернулся ко мне. – Но их ячейку в доках точно прихлопнули. Восемнадцать человек арестовали.
– Пусть резвятся, – я снял пальто и присел в кресло-качалку. – Чай у нас здесь присутствует? Кстати, что по полякам?
– Мой человечек в городской полиции… – вахмистр поработал насосом, подкачав керосин в примусе, а потом поджег горелку и брякнул на него очень древний с виду медный чайник. – Сообщил, что трупы вчера вечером обнаружили. Но дело сразу забрали англичане. А как у них, увы, неизвестно. Может, Стрелка чего узнала. Я завтра с ней встречаюсь. И да, дом я снял. Небольшой, но с конюшней и садом. В очень удобном месте. На отшибе. Уже можно обживаться. Всего сто лир в месяц.