– Чувства, студент, вообще лишние. Они только мешают. Каюсь, и я был дурак. Влюблялся по молодости, причем в крайне неподходящих женщин. Когда вернулся с Пальмарской кампании, увлёкся безумно одной танцовщицей из императорского театра. Вы вряд ли сможете меня осудить. Эти танцовщицы в их беленьких пачках, с их локонами, пуантами, лентами… ох, она была прекрасна. А я – чисто дурак. Что вы так смотрите?
– Извините моё недоверие, граф, но не могу представить вас дураком.
– И влюблённым? – Он усмехнулся весьма зло.
– Это тоже.
Кажется, я ни разу не описывал графа, но всё в нём – от прямого носа и острого подбородка – как будто отражение его характера, манеры речи, поведения. Он резкий, широкоплечий, прямой, какой-то совершенно несгибаемый, и от одного его присутствия в комнате становится тесно, хотя Ферзен подтянут. Но… будто тень его заполняет собой всё пространство и пожирает свет. Может, дело в тяжёлом взгляде тёмных глаз и острых чертах лица, подчёркнутых такими же острыми, чёткими усами и бакенбардами.
– Не поверите, студент, но когда-то я был совсем как вы. – Граф откинулся на спинку кресла, сложил руки под подбородком и обернулся к камину. – Наивным, преисполненным добрых намерений, очень светлым, невинным даже. Не верите?
Я промолчал.
– Если не повторите моих ошибок и не свернёте на дурной путь, то станете целомудренным, почти безупречным. Таким мог бы стать и я. Но не буду завидовать чистоте вашей души, пусть, пожалуй, это и дарит вам покой. Я сделал свой выбор и не собираюсь о нём жалеть. Такой человек, как вы, студент, не создал бы Курганово. Вы будете писать свои книжечки и вдохновлять юных барышень. Но для борьбы с миром нужен иной характер. Такой же жёсткий, жестокий и непробиваемый.
Никогда ещё меня так изощрённо не называли дураком и слабаком. Отцу стоило бы поучиться.
– И первое, что стоит выжечь в сердце, – это чувства. Любовь – мерзкое и весьма въедливое чувство, которое делает слабым и мягким. Избавляйтесь от него, если хотите добиться величия.
Смотреть на графа с его прямым, точно выточенным в граните профилем было словно глядеть на дикого зверя, что проходит мимо, пока сидишь в засаде. Кажется, что власть в твоих руках, но одна ошибка – и конец.
В камине трещали дрова, и огонь отбрасывал тёплый свет на лицо Ферзена, но даже это не делало его черты мягче и приятнее. Всё в графе отвергало свет и тепло.
– И вы заставили себя… разлюбить ту танцовщицу?
– Она и сама приложила для этого немало усилий. Постаралась на славу. Должен сказать, в некотором смысле я даже ей благодарен. Преподала глупому юнцу урок, который он запомнил на всю жизнь. Это изменило меня, но в лучшую сторону. Практичную, будет вернее сказать. Я отбросил глупые напрасные мечты и стал тем, кем я стал. – Он развёл руками, как если бы мысленно пытался обхватить всё Курганово.
– А что…
Хотелось спросить, чего такого ценного в очередном поместье, каких по всей Ратиславии пруд пруди. Но это было бы грубо. Впрочем, граф и сам продолжил:
– Дело же не только в усадьбе, студент. Не в храмах, которые я построил в округе, не в налаженном хозяйстве, даже не в работе доктора Остермана, хотя, если исследование его увенчается успехом, мы изменим весь мир. Нет. Дело в Великом лесе. Разве вы не видели карты? Хотя бы раз вы отрывались от своих сказок, чтобы посмотреть на карту империи?
Объяснять графу, что я получил достойное короля, а может, и императора образование, пожалуй, бессмысленно. Ратиславцы настолько презирают нас, рдзенцев, что в упор не видят превосходства нашей культуры над их варварским образом жизни. Поэтому я кратко ответил, что знаком с картой империи.
– А видели ли вы, какую часть всех земель занимает Великий лес? Представляете, сколько это древесины, угля, торфа, золота, железа? Там горы, реки, бескрайние территории. И всё это недоступно человеку. Империя будет купаться в золоте, если мы наконец-то покорим Великий лес.
– И вы хотите…
– Император поручил мне освоить Великолесье. Ни у кого до меня это не получалось. Наводнения, пожары, несчастные случаи: экспедиции терпели неудачи одну за одной. Но я здесь уже второе десятилетие и версту за верстой покоряю лес, заставляю его отступить. Он сдаётся. И однажды он покорится мне целиком. Теперь я знаю, как найти на него управу…
– Эти… лесные ведьмы…
– Откуда вы о них знаете?! – воскликнул граф и едва ли не впервые показался мне не наигранно самонадеянным, а почти испуганным.
Не знаю, почему не решился рассказать о Стрельцовых. Но почти уверен, что граф не простил бы моим милым старушенькам их сплетни.
– Деревенские болтают… я же собирал сказки.
– И от кого вы услышали об этих ведьмах? – Ферзен сел в кресле прямо, вцепившись пальцами в подлокотник и не отрывая от меня пронзительного взгляда.
– Я… не помню…
– Клара же ходила с вами?
– Да.
– Отлично. Она должна помнить всех. Хотя бы дом укажет…
– Что вы с ними…
– Так вот, о любви. – Граф вдруг отвернулся снова к огню, откинулся в кресле и продолжил как ни в чём ни бывало: – Если не хотите оставаться слабым, вырезайте эту гадину из груди.
Растерянный, я не сразу смог прийти в себя и поддержать разговор. Сказал совершенную чепуху:
– И вы смогли отказаться от своей любви?
– Конечно.
– Чем пахли её волосы? – вдруг спросил я, невольно вспоминая запахи крапивы и осенней листвы.
Но граф… граф, как всегда, со свойственным ему скотским поведением ответил так грубо, что я даже здесь, на бумаге, отказываюсь это передавать. Но если перевести на язык приличных людей, то он сказал:
– Понятия не имею.
В таком случае, раз он даже не помнит аромат волос той танцовщицы, не думаю, что это была любовь. Не думаю, что граф вообще способен на такое чувство. До чего же омерзительный, грубый человек.
Мерзко и печально осознавать, что ему досталась такая жена, как Настасья Васильевна. Видит Создатель, она заслуживает куда лучшего мужа.
21 студня
Это уже… у меня нет слов. У меня не хватит слов, чтобы описать кошмар, что здесь происходит.
Нужно уезжать из Курганово. Дождусь денег от Лёшки, найму извозчика для Матрёны и уеду побыстрее домой.
Но не буду отступать от хронологии повествования. Итак, сегодня утром мы отправились на Русалий остров.
Наступила уже настоящая зима, и даже сугробы лежат, но река до сих пор не покрылась льдом, и иного выбора, кроме как найти лодку, у нас не оставалось. Маруся договорилась с кем-то из кметов, что работают в саду, чтобы довезли нас.
Сборы проходили так долго, точно мы собирались в поход на несколько дней, поэтому из усадьбы вышли уже после обеда, когда солнце клонилось к горизонту.
Клара вела себя сдержанно. Опасаюсь, дело в отвратительных словах графа. Я всеми силами стараюсь показать, что ничего не изменилось и мы по-прежнему друзья, но что, если она и вправду прониклась какими-то чувствами ко мне? Более нелепой ситуации и представить не могу. Да и как можно влюбиться в человека, которого совсем не знаешь?
В общем, в наше общение закралась напряжённость и неприятная неловкость. К счастью, почти сразу к нам присоединился кмет, назвавшийся Ваней, – здоровый такой бугай. Не очень умный, зато улыбчивый и крайне разговорчивый. Благодаря его болтовне путь до острова, как ни странно, прошёл намного лучше.
Ваня привёл нас на пристань у моста с каменными русалками, мы сели в лодку и дальше поплыли уже мимо полей.
– Раньше здесь везде был лес. Сам не помню, но батя рассказывал, – охотно поделился он. – Собственно, Русалий остров тоже раньше на земле Великого леса находился. Это потом граф поставил беседку, красиво так всё стало. Сами увидите.
– В прошлом году мы катались туда пить чай. К сожалению, в этом году Настасья Васильевна решила купаться в другом месте, ниже по течению. А там пиявки. – Впервые за весь день Клара сказала сразу несколько предложений подряд. – Очень жаль на самом деле. На острове вода чистая, купаться хорошо.
– Вода чистая, это да, – согласился Ваня. – Только ключей много, может и ногу свести; и вообще, говорят всякое.
– Какое всякое? – Я сразу подумал, что сейчас услышу очередную быличку, но ошибся.
– Так остров же русалий. Русалки порой хватают за пятки и тащат на дно.
– Река называется Звеня, – добавила Клара. – Деревенские говорят, она поёт. Но я никогда не слышала.
– Правда поёт? – уточнил я у Вани.
Он кивнул, но больше говорить о нечистой силе не захотел, отнекивался, мол, ничего толком не знает. Может, и вправду так. Я становлюсь очень подозрительным и беспокойным. Наверное, от бессонницы.
Несмотря на воспоминания, что впоследствии оставил остров, первое впечатление было чарующим.
Зимний закат залил берег светом мягким, нежным, как растёкшееся по мороженому малиновое варенье. Небо окрасилось в тёплые сладкие оттенки. Изморозь, тонкая и узорчатая, словно паутина, хрустела под нашими ногами, когда мы вышли на берег.
На высоком берегу у входа в беседку гостей встречали две каменные русалки. Даже не верилось, что ещё недавно в этом месте рос лес.
Клара на морозном воздухе взбодрилась и развеселела.
– Летом мы столько времени здесь проводим, – мечтательно оглядываясь, произнесла она. – Здравствуйте, господицы. – Она неожиданно игриво сделала реверанс русалкам. – Как вам зимуется? Не скучали ли без нас?
Опомнившись, она пристыженно оглянулась на меня, но я постарался подбодрить её улыбкой.
– Очень милые у вас подруги. Но осторожнее с ними. Ваня сказал, русалки тащат юных девиц на дно.
– Я хорошо плаваю. И совсем не боюсь русалок.
Она присела на хвост одной из них. Я опёрся о вторую русалку, что стояла напротив.
– Так вы что же… не верите в них?
– Нисколечко.
– Но испугались игошу.
– Его я слышала. Но и он оказался всего лишь вороном.
– А Лесная Княжна?
– Сказка…
– Я не понимаю вас, Клара. Мне казалось, все в Великолесье верят в существование Лесной Княжны.