После дрожащими пальцами я зачеркнул это казавшееся теперь издевательским «Ферзен» и заменил на «Васильева».
Не сразу получилось вспомнить, зачем я пришёл помимо прочего.
Пахомыч нашёлся в дальнем углу оранжереи, за столом рядом с одиноко горящей лампой. Больше нигде свет не горел, мне пришлось взять с собой канделябр, стоявший у входа.
Мы поздоровались, я рассказал сторожу, что пришёл с Настасьей Васильевной. Оказалось, она часто бывает там по вечерам.
– Бабочки ей нравятся, – сказал Пахомыч.
Никогда прежде не доводилось видеть чёрных бабочек в таком количестве. Обычно мне попадались всякие ночные мотыльки: страшные, как пауки с крыльями. Но здесь, в Великолесье, это большие красивые насекомые с точно бархатными крыльями.
Пару лет назад, когда я только приехал в Новый Белград, у столичных модниц было заведено носить живых бабочек в платьях. Это были какие-то ужасно неудобные, громоздкие конструкции из пышных юбок из тонкой прозрачной ткани, в которых, точно в сачке, летали бабочки. Такие наряды оказалось очень неудобно носить, к тому же стоило барышне присесть, и какая-нибудь из бабочек оказывалась задавленной, а присесть, чтобы добраться в экипаже на бал, приходилось. Вот и получалось, что модницы гуляли с мёртвыми насекомыми в подоле. Печально, как легко и не задумываясь ратиславские аристократы уничтожают жизнь ради красоты. Впрочем, стоит вспомнить охотничьи трофеи моего отца. Олень над камином пугал меня всё детство, и не только потому, что я не люблю чучела, но и потому, что чучело то было сделано из рук вон плохо, и морду оленя скривило в жуткой гримасе, точно он пытается проклясть всё наше семейство. Впрочем, может, у него это получилось.
Обо всём этом, в том числе о бабочках и Настасье Васильевне, мы и разговорились с Пахомычем. Он отзывался о ней с большим уважением. Теперь мне даже странно это слышать, зная, что она не законная жена, а любовница графа, ещё и крепостная. (Хотя, быть может, ей дали вольную? Кто знает? Часто ратиславские дворяне берут крепостных в любовницы, а по прошествии лет дарят свободу.)
Нет, моё мнение об этой женщине не изменилось теперь, когда я знаю правду. Напротив, кажется, я ещё больше её уважаю. При её происхождении обладать таким достоинством, такой статью, грацией, умом, очарованием. Далеко не каждая дворянка сможет сравниться с ней. Ни одна женщина на самом деле… кроме той, что существует лишь в моём воображении.
– В оранжерее хорошо, – сказал Пахомыч. – Не люблю в подвал спускаться. – Он показал на дверь напротив стола, за которым он сидел.
– А что там?
– Лаборатория, – сторож выговорил слово по слогам, – доктора Остермана. Там всякое… изучается.
– Там держат кликуш?
– А где же ещё? Конечно, там.
Странно думать, что больных держат в тёмном сыром помещении. Как отапливается подвал? Отапливается ли он вообще?
– Почему граф не построит для них лазарет?
– Для этих чудищ? Вы же их видели, барин. Это не люди – звери. Таких нельзя в обычное здание с дверьми и окнами. Сбегут. И тогда жди беды.
– Но в подвале же, должно быть, холодно и сыро…
– Им сойдёт. Они не как обычные люди, не чувствуют ничего: ни боли, ни холода, ни голода… хотя нет, голод чувствуют. Вечно голодные твари. Говорю же: звери.
Мне до сих пор тревожно от услышанного. После знакомства с Матрёной не могу отделаться от мысли, что кликуши всего лишь больные несчастные люди. Но… ох, я уже ничего не знаю.
Разговорившись о кликушах, я едва не забыл про цель своего прихода. Пытался хитрить, но у меня это всегда прескверно получалось. Каюсь, я слишком, на беду свою, честен.
– А у кого есть ключи от оранжереи?
Пахомыч, видимо, так же простоват, как и я, потому что не заподозрил в моём вопросе ничего дурного.
– У графа, доктора, меня. И у Настасьи Васильевны. У всех, кто здесь работает. Чужих пускаем под присмотром.
А может, и заподозрил, потому что взгляд у него был настороженный.
– Настасья Васильевна тоже здесь работает?
– Ну, она разбирается в цветах.
Это, надо сказать, звучит подозрительно, ведь она буквально сегодня же рассказала мне историю противоположную, будто бы доктор Остерман занимается растениями.
– И часто она бывает здесь?
– Каждый вечер, говорю же. Любит приходить на закате. Ну, зимой, когда темнеет рано, получается уже после заката. Настасье Васильевне темнота не страшна. Наша всё же баба.
Теперь-то и вправду очевидно, что их – деревенская.
Что же, ни у доктора, ни у графа мне ключ не выкрасть. Но Настасья Васильевна мне доверяет и, осмелюсь допустить мысль, даже симпатизирует. Только как забрать у неё ключ?
Сижу, думаю, как бы выпросить у неё ключ, не вызывая подозрений.
Письма от Лёшки точно не дождусь. Нужно срочно искать извозчика. И деньги.
23 студня
Сходил в Мирную. Появляться в Заречье после вчерашнего было страшно, но досюда вести пусть и дошли, но уже как-то точно поостыв, поэтому никто мне ничего не сделал и про графа даже не спрашивал.
Замело так сильно, что теперь дорога от Курганово до ближайших деревень занимает слишком много времени. Да и холодно стало.
Зато повстречал наконец-то охотников, тех самых, которых мы вместе с Кларой искали несколько дней назад. Они вернулись раньше из-за снегопада.
Встреча наша произошла случайно. Я вообще-то искал извозчика (в Заречье спрашивать не решился, всё же там люди Ферзена).
Так случай вновь привёл меня в дом одного из охотников. Он как раз собирается в Орехово отвезти кому-то заказ на пушнину, вот и согласился за дополнительную плату (попросил он столько, что пришлось написать письмо Лёшке с просьбой заплатить вторую половину по прибытии. Правда, у меня нет и первой половины) довезти Матрёну до Нового Белграда.
Мы разговорились.
– А меня ваши так запугали Лесной Княжной и Хозяином, что я удивлён вообще повстречать в Великолесье охотника.
– Это почему же?
– Разве они разрешают вам бить зверя? Мне объяснили, что лес наказывает всех, кто ему вредит.
– Лес морок кажет, это верно, – снова загадками заговорил охотник. – Но если знать к нему подход… да и в роду у меня все были охотниками.
Он показал деревянные обереги над крышей избы. Обычно у ратиславцев на самом верху стоят скрещенные коньи головы, называется эта штука забавным, каким-то хлюпающим, словно грязь под ботинками на ратиславской дороге, словечком охлупень. Примечательно, что в округе Нового Белграда коньих голов обычно две, а здесь, в Великолесье, – по одной.
Так вот, на доме охотника оказались не коньки, а сокол и ворон. Охотник рассказал семейную легенду, которую я посчитал важным записать, пусть она и совсем короткая да ещё и перекликается со сказками, которые я уже упоминал, а повторяться не хочется. Должен отметить, что слог у деревенского охотника так ладно меняется, когда он рассказывает сказку, что становится очевидно: пересказывают её в этом доме часто и запомнили слово в слово.
Мы сели на завалинке так, что сокол и ворон глядели на нас сверху вниз. И я стал быстро записывать.
Иван Петров, охотник из д. Заречье
Давным-давно, в такие стародавние времена, что уже и не упомнить, Великий лес рос повсюду вокруг. И правил там Хозяин – царь над духами Нави, всеми чародеями, всеми зверями и даже людьми. Потому что каждый, кто ступал хоть одной ногой на его землю, попадал в его власть.
Но не может даже Хозяин жить один. Нужна ему жена, Хозяйка, мать его лешаков, госпожа над зверями да духами. И стал Хозяин ходить среди людей, искать себе невесту. Много он повстречал красавиц, от которых замирал дух, много мудрых девиц, что могли и царя уму-разуму научить, много мастериц с золотыми руками, но ни одна не подходила, чтобы править Великим лесом.
Уже отчаялся Хозяин, когда увидел могущественную чародейку. Была она кожей бела, словно снег, волосы черны, точно вороново перо. Но чародейка – не смертная девица. Не захотела она идти за Хозяина леса замуж и жить среди зверей и духов Нави. Она отказала ему, обратилась вороном и улетела прочь.
Хозяин послал следом за ней сов, своих лесных стражей, но всех разорвала острыми когтями и клювом чародейка-Ворон.
Хозяин пустил по следу духов Нави, но всех сожгла яростным огнём чародейка-Ворон.
Она улетала всё дальше и дальше, и тогда Хозяин пошёл на обман. Он обратился юношей – золотоволосым, точно солнце, прекрасным, словно сокол. И чародейка влюбилась. Она вышла за него замуж, стала хозяйкой его владений.
А Хозяин обратился соколом, поманил возлюбленную за собой, и она, ослепнув от любви, последовала за ним в самое сердце Великого леса, не почуяла обмана, пока вечные ели не сомкнулись вокруг плотной стеной. Навеки они теперь были связаны, не сбежать им друг от друга, не разорвать брачные клятвы.
Только тогда явил Хозяин свой истинный облик, и стал ясен обман.
Разозлилась чародейка, взмахнула руками, и из самой земли выросли высокие стены, отгородили её от мужа. Ведь сбежать из Великого леса она больше не могла. Заклятия держали её.
До сей пор посреди Великого леса стоит башня, где заперта госпожа всего Великолесья, чародейка-Ворон. А вокруг летает сокол, клекочет, зовёт её, просит прощения. Может, однажды ответит она на зов любимого.
Должен заметить, что эта сказка чем-то перекликается со сказкой Маруси. Может, это и вовсе один сюжет, рассказанный на разные лады.
Конечно же, я тут же спросил, правда ли эта башня существует.
– Ну, как сказать, – к моему разочарованию, тут же начал мямлить охотник. – Какие-то останки поселения я и вправду видел, но всё там развалилось. Есть большое озеро, вокруг него остались укрепления, даже стены. И башенка тоже есть, но совсем развалившаяся, я даже не рискнул залезать внутрь. Всё же из дерева. Лес и время быстро их забирают.
– Погодите. – Я вспомнил, что разговор наш начался с охлупня на крыше. – При чём