Медленно мы втроём пошли по тропе. Я услышал, как позади заплакал ветер, почуял, как на поляне пошёл густой снег, хотя там, впереди, на узкой тропе, светило солнце.
Почему-то мы оглянулись все одновременно. И на другом конце лесной тропы, у самой домовины, увидели большую сильную волчицу. Таких крупных зверей не повстречаешь нигде. Только в Волчьем логе.
Великий лес принял нового вечного стража.
Не знаю, какой сейчас день. Запутался.
Прежде чем она заснула, я показал ей свой дневник, прочитал все сказки, что успел собрать в Великолесье. Она улыбалась, слушая, пусть улыбка и оставалась печальной.
– Все эти сказки когда-то случились, – сказала она. – Как думаешь, о нас когда-нибудь тоже расскажут сказку?
– Если и расскажут, то безбожно переврут, – ответил я. – Тебя представят страшной бессердечной ведьмой, а меня…
– Кем?
– Дураком, которого эта ведьма приворожила и погубила.
Пусть мне было неприятно об этом говорить, но хоть ненадолго это отвлекло её от скорби по Дэгрун.
– Если хочешь, я расскажу тебе и другие сказки, – предложила Княжна.
– Вряд ли я теперь хоть когда-нибудь выпущу сборник. Это, – я вдруг с каким-то отчаянием посмотрел на дневник, в котором сейчас и пишу, – уже в прошлом. Но ты расскажи. Мне нравится слушать твой голос.
Я проснулся на рассвете от холода. Пальцы на руках и ногах онемели, всё тело одеревенело. Меня колотило. А она лежала всё там же, укрывшись шкурой волка, съёжившись. Совсем маленькая. Очень настоящая.
Стоило разжечь огонь, но не сразу получилось оторвать взгляд от светлых волос и тонких сжатых пальчиков, которыми она прижимала шкуру. Эти хрупкие на вид пальцы умели держать нож и свежевать зверей, они могли легко убить меня одним лишь заклятием.
Создатель, как это всё невероятно!
Катажина тоже заснула, я не решился её будить. Совсем не помню её в детстве, тогда все похищенные дети быстро стёрлись из памяти. Но она вызывает у меня странное, щемящее чувство тоски. Быть может, я скучаю по дому. Быть может, по детству. По тому времени, когда ничего из этого ещё не случилось.
Тихо, стараясь никого не разбудить, я поднялся и развёл огонь. Он быстро занялся, и стало теплее, и Княжна высунула нос из-под шкуры. Резко открыла глаза.
– Ты не ушёл.
В голосе сквозило удивление, хотя, клянусь, нет ничего более естественного, чем то, что я остался.
Мне было нечего сказать, я просто сел рядом, на край шкуры. Она не прогнала.
– Это всё морок, – повторила она.
– Знаю. – Согласиться было удивительно легко. – Возможно, любовь всегда всего лишь морок.
Она дёрнулась от моих слов, глаза гневно вспыхнули. Уверен, она хотела возразить, но сдержалась, пожалела меня.
– Как ты можешь любить того, кого не знаешь?
– Теперь я знаю тебя чуть лучше, пусть и недостаточно, и я по-прежнему тебя люблю. Даже больше прежнего. Я любил тебя и прежде, когда совсем не знал. Любил много лет. Так что изменилось?
– Это морок, – повторила она. – Ненастоящее. Ты просто сбегаешь…
– Как и ты. – Вновь кивок. – Поверь, я думал об этом. Мечты. Побег от действительности. До встречи с тобой мне было так одиноко. Во всём мире не нашлось для меня родной души. А после нашей встречи появилась цель, появился смысл. И я знал, что где-нибудь ты меня ждёшь…
– Я не ждала.
– Но ведь дождалась.
Она прыснула с лёгким, но уже не раздражённым возмущением.
– С тобой невозможно спорить.
– А зачем со мной спорить? – Тут я совсем потерял страх, опустил голову ей на плечо, заглядывая в глаза.
Взгляд её помрачнел.
– Ты знаешь, что поседел? – Она медленно присела, вытащила руку из-под шкуры и коснулась пряди у самого лба. – Вот тут.
Ответить я не мог, как и взглянуть на себя, только положил ладонь поверх её.
– Сильно?
– Вот тут. – Она снова провела по моим волосам, не вырывая руки из моей.
До сих пор у меня не получилось посмотреть на себя в зеркало, но верю на слово, что теперь седой. Что ж, это не такая страшная плата. Есть другая, большая. Потому что тогда я вдруг с пугающей ясностью положил другую руку на волчью шкуру.
– С детства я убегал от действительности. Мои мечты, сказки, книги – они спасали от одиночества, от укоров отца и холода матери. И ты стала мечтой, в которой я находил утешение. Глупо, да?
Она промолчала. Это было очень милосердно. А слова всё лились и лились из меня.
– Я бежал из дома, чтобы найти тебя. Всю жизнь я потратил на это. Но… думаю, дело не только в том, что я искал тебя. Я искал себя, пожалуй. И вот… сейчас… я хочу перестать убегать.
Решение моё кажется опрометчивым сейчас, когда я описываю все события в дневнике. Но тогда казалось, что я вёл себя крайне трезво и рассудительно.
Свободной рукой я стянул с неё волчью шкуру, оставшуюся от возлюбленного Дэгрун, притянул к себе.
– Сделай меня своим волком.
Она смотрела с сомнением.
– У меня есть…
– Сколько? Вчера многие погибли. Тебе нужны защитники. Я тебе нужен. А ты мне. Я стану твоим волком. Как и должен был. Останусь охранять Великий лес. Как и должен был. Я…
Перестану быть одиноким? Найду дом? Превращусь целиком и полностью в верного пса Лесной Княжны, каким и являлся все эти годы?
У меня нет ответов.
– Ты сошёл с ума…
О да, сейчас понимаю, насколько она права. Но безумие моё уже не излечить.
– Сделай меня своим волком, – повторил я. – Ты так же одинока, как и я. Прошу, давай спасём друг друга.
И она поцеловала меня. Клянусь, она вдруг сама потянулась и поцеловала. Настоящая! Не мечта, не фантазия!
Я замер, не дыша, а когда она отстранилась, в глазах её застыли слёзы.
– Я же превращу тебя в чудовище.
– Пусть. Но мы не будем больше одиноки. Ни ты, ни я.
Она плакала у меня на груди, а я гладил её по голове. А после наоборот. И потом, вновь подбросив поленьев в костёр, мы сидели, взявшись за руки, пока не проснулась Катажина.
Немного жаль, что мой сборник так никогда и не выйдет. Может, получится как-то отправить его Фёдору Николаевичу?
И матушку тоже жаль. Она теперь совсем одна в Волчьем логе, в заложниках у отца. Что почувствует моя бедная матушка, когда поймёт, что я уже никогда не вернусь домой?
И Клара. Что за чудовище, которое я же собственными руками выпустил на свободу, забрало её с с собой? Спас ли её Коля и спасся ли он сам из сгоревшей оранжереи? Мне вспоминаются слова Настасьи Васильевны о том, что вештица обречена на смерть, и невольно задумываюсь, а возможно ли вообще спасти Клару. И знала ли она о том, что сделали с ней граф и собственный отец? Она считает доктора гением, который вернул её к жизни, но он лишь поставил на ней свой очередной эксперимент.
Воспоминания об этих чёрных бабочках, вылетавших из раны Клары, разбудили во мне такую жгучую ярость… Нет, я не жалею ни о чём. Не жалею, что этот душащий своей ядовитой красотой мир графа Ферзена разрушен. Больше он никому не причинит зла.
Merde! Лёша с Сашей. Как они там… ну, не пропадут, конечно, но… буду скучать.
У меня ощущение, будто я пишу завещание. В каком-то смысле это так и есть. Сегодня моя прежняя жизнь закончится. Но если ей нужно подвести итог, то сделать этого не могу. Но знаю точно, что не пожалею о принятом решении. Моё место здесь.
Вернулись Якуб, Марек, Анна и Марина. Стая готовится меня принять.
Она расчищает снег на камне и достаёт иголку с ниткой. Игла та костяная – я видел.
Мне пора.
На рассвете она забрала мою душу.
Уважаемый Фёдор Николаевич!
Это снова я, Клара.
Пишу это письмо последним, потому что именно мне пришлось стать невольной свидетельницей той трагедии, что разыгралась, и я, возможно, последняя, кто видел Мишеля живым.
Ох, нет. Я не хочу в это верить. Даже произносить это неправильно. Сейчас я допишу это письмо, подложу его вместе с другими записями Мишеля в посылку и после, когда буду уверена, что всё отправили Вам, попробую вернуться в Великий лес.
Не помню ничего, что случилось в оранжерее. Николя нашёл меня в лесу многим позже, уже на рассвете. Я лежала в каменной домовине, прямо внутри, прижимая к себе сумку Мишеля. Не знаю ни как я оказалась в лесу, ни откуда у меня сумка. Это из неё я успела вытащить дневник. Клянусь, не понимаю, как и почему в такую минуту это пришло мне в голову. Но сейчас я безмерно счастлива, что у меня получилось сохранить его, ибо граф перерыл все вещи Мишеля, пытаясь найти этот самый дневник.
Деревенские говорят, Мишеля забрал лес. Они верят, что Лесная Княжна сделала его своим супругом и слугой. Но я опасаюсь худшего. И эта фраза… про душу.
Ох, ничего не знаю. Я больше не доверяю графу и даже собственному отцу боюсь рассказать правду. Не после того, что прочитала в дневнике Мишеля, пусть в нём и много странных вещей, особенно про моего отца, будто он умер, а потом превратился в чудовище, хотя я вижу папу каждый день, и он совсем обычный. Но граф и вправду потерял глаза. По крайней мере, он носит повязку, хотя передвигается очень ловко, точно и не ослеп.
И всё, что сказано обо мне… я не видела того, о чём писал Мишель. Я хочу узнать правду, но… Фёдор Николаевич, может, вы сможете мне помочь?
Не знаю, могу ли доверять отцу и графу. После всего, что я видела, после всего, что прочитала, я ни в чём не уверена. Даже в природе собственной сущности. Я считала отца гением, который вернул меня из мёртвых. Но, кажется, он сотворил из меня чудовище.
Но Мишель – единственный честный и благородный человек во всём Курганово. Нет, во всём Великолесье, ибо теперь все люди в округе кажутся мне лжецами, способными на самые гнусные поступки.
Прошу Вас, Фёдор Николаевич, приезжайте, как только получите это письмо. Приезжайте, не медля!
Я тоже не буду терять времени. Чего бы мне это ни стоило, постараюсь найти Мишеля. И если Создатель до сих пор сохранил мне жизнь, верю, он уберёг меня, чтобы я, в свою очередь, могла спасти жизнь Михаила.