— Извини, — тут же как правильный, послушный сын прошу прощения, напоминая самому себе о том, что я старший, должен быть примером для младших, почитать и уважать женщину, которая подарила мне жизнь.
— Эмин… — мама все еще в шоке, кажется, я впервые разговариваю с нею в подобном тоне, мне должно быть стыдно, но не стыдно, я просто устал контролировать свои эмоции и настроения.
— Да, мама, прикинь, у меня тоже бывает плохое настроение и отсутствует желание кого-то выслушивать! — сжимаю руки в кулаки, обхожу мать стороной, не оглядываясь, но чувствую пристальный взгляд в спину. Покидаю дом, прихватив с вешалки куртку.
Гулять ночью хорошо тем, что все спят, никто не подойдет с формальным разговором, из родни никто не перехватит, наспех мне высказывая свое недовольство или радость. Я ведь обязан их выслушать, а если им покажется, что не так посмотрел, не так отреагировал, сразу же побегут к матери, выскажут ей все, что обо мне думают, немного приукрасив действительность. Мама тут же отреагирует со всей своей пылкостью, не даст мне и слова вставить в свою защиту, искреннее будет недоумевать, почему я неуважительно отношусь родственникам, не важно какие они нам по крови или по воде родные. Вынос мозга мне обеспечен. Без срока давности.
А еще ночью я предоставлен сам себе, именно в это время сдает сбой моя выдержка, и мысли, которых боюсь, как огня, потому что несут не в ту степь, как какое-то нашествие чего-то непозволительного одолевают меня. Мысли, заставляющие чувствовать себя человеком, живым человеком, со своими желаниями и порывами. Я думаю о Стелле. Да-да, думаю против воли об этой хрупкой голубоглазой блондинке, над которой предоставили неформальное опекунство. Эта внутренняя каждодневная борьба с самим собой изматывала больше, чем хорошие физические нагрузки. Я не хотел, но возвращался вновь и вновь к Стелле в этих гребанных мыслях, напрочь забывая о долге, о чести, о семье.
Настолько сильно погрузился в свои думы, что с удивлением обнаружил себя возле дома Асхада, брата Амины. Достаю телефон из кармана, звоню. Три гудка, решаюсь на пятом сбросить и пойти домой, но друг поднимает трубку и сонно бормочет:
— Тебе не спится что ли?
— Я бы на тебя посмотрел, если каждую ночь слушал оперу голосистого младенца.
— Понял, подробностей не надо. Переехать в другую комнату не пробовал?
— Может сразу к тебе перебраться?
— Извини, брат, но у меня жена-дети!
— Кое-кого из перечисленных нет. Может ты соизволишь выползти из теплой кровати и высунешься на улицу?
— А ты здесь?
— Стою возле калитки.
— Пять минут, брат.
— Давай.
Прячу с телефоном руки в карманы куртки, прикидывая в уме, сколько предстоит ждать, но друг не заставляет меня долго мерзнуть на улице, появляется раньше заявленных пяти минут. Открыв калитку, с улыбками пожимаем друг другу руки, Асхад кивком головы указывает на дом. К моему удивлению, на кухне накрыт стол, правда, на скорую руку, но все же.
— Я не пить пришел, — замечаю бутылку водки. Друг хмыкает за спиною.
— Конечно, по душам поговорим за чашкой чая, только это не поможет тебе снять напряжение. От тебя так и ждешь удара током, пора вешать табличку: «Не подходи, убьет».
— Именно так себя и чувствую.
— Садись, думаю тебе нужно выговориться, не зря же существуют друзья друг у друга! — одновременно отодвигаем стулья и садимся, лучший друг берет бутылку и разливает по рюмкам водку. Если нас сейчас увидят его родители, придут в священный ужас от такого нашего поведения.
— А твои где? — беру рюмку, вопросительно изгибаю бровь.
— Не переживай, твой идеальный моральный облик не пострадает, если кто-то из моих тебя увидит никто ничего не скажет, моя семья тебе многому обязана! За тебя, мой брат! — чокаемся, морщусь, беру ломтик свежего перца. Некоторое время мы молчим, закусываем.
— Асхад, — делаю глубокий вдох, собираясь с духом. — Я кажется погорячился в свое время с обещанием! — друг прищуривается, откидывается на стуле, скрестив руки на груди. Хочется курить, на нервной почве в свое время я всегда хватался за сигарету, позже избавился от пагубной привычки, почти о ней не вспоминал, но сейчас затянуться никотином стало жизненно необходимым.
— Амина говорила, что ты втрескался в москвичку, которой сопли подтирал, — иронизирует Асхад. Я искоса поглядываю на него, крутя в руках вилку.
— Не втрескался, я о ней беспокоюсь, как беспокоился бы о сестре, которых у меня полно, как родных, так и дальних.
— Рассказывай мне тут сказки, Эмин, я тебя знаю! Столько лет избегать само понятие, как чувства, всегда на первое место ставя долг перед семьей, честь фамилии, внезапно пал перед юной девой.
— Я не единорог, чтобы пасть к ногам девственницы.
— Не единорог? — и сдержанно хохочет, щуря темные глаза. — Ну, это как посмотреть. Но ближе к делу, что тебя тревожит, Эмин? Столько времени молчать, не высказывая никакого недовольства своей жизнью, а тут как озарение что ли?
— Не знаю, — пожимаю плечами, отводя глаза в сторону. — Предчувствие какое-то плохое, не сплю какую ночь, не из-за ора Паши, а просто мысли дурные лезут в голову.
— С чем или кем это связано? На работе проблемы?
— Нет, на работе все хорошо, — тру ладонью лоб, смотря на пустую тарелку перед собою. — Меня беспокоит Булат, он стал каким-то нервным, агрессивным. Дерзит мне, местами хамит, а если ставлю его на место, сразу же бежит к матери, жалуется на меня, а та предъявы кидает моей, а мне потом достается по полной программе. Зачем я его трогаю, он ведь у нас все никак не придет после смерти отца, зачем постоянно дергаю его из столицы, не даю нормально учиться. А я знаю, что ни черта он не учится, что декан мне названивает и прямым текстом называет расценки для получения диплома. И я плачу, потому что в нашей семье положено иметь московский диплом.
— Булата давно надо проучить по-мужски, а ты вместе с теткой и твоей матерью в жопу ему дуете. Я вообще не пойму, почему к нему такое особое отношение, вроде не самый младший пацан, а выделяете именно его!!!
— Маленький был довольно милым ребенком.
— Зато сейчас наглый сосунок.
— Асхад, прекрати, он мне брат, как никак.
— В гробу я видел такого брата, который всадит в спину нож по рукоятку, еще несколько раз повернет для верности.
— Не драматизируй. Сейчас будет часть практики проходит под моим присмотром, в Москву вернется с четким понимаем, где его место.
— Ты вновь его оправдываешь, закрывая глаза на все его косяки. Уже забыл, как отмазывал от полиции в столице, когда этот сопляк устроил в клубе дебош? Забыл, как девок он трахает с элементами БСМД, потому что обычно ему видите ли скучно.
— Асхад… — морщусь от нелицеприятной правды. В груди страх разрастается из маленького комочка до огромного снежного кома. Страх связанный со Стеллой, с сумасшедшей зависимостью Булата к этой девушке. Он напоминает мне паука, который разбрасывает вокруг нее свои сети, заманивает к себе, ждет, когда бабочка попадет к нему в плен, чтобы с большим удовольствием ее сожрать!
В руке хрустнула рюмка. Асхад приподнимает брови.
— Я не буду спрашивать, о чем ты подумал, выражение твоего лица внушает мне страх.
Поспешно отодвигаю от себя осколки, внутреннее содрогаясь от поглотившей меня черноты гнева. Всегда думал, что сумею себя в любой ситуации контролировать, но сейчас усомнился. Если брат хоть пальцем тронет Стеллу, я ему сверну шею собственными руками, не посмотрю, что родственники.
— Эмин! — доносится до меня встревоженный голос друга, он сжимает мое плечо. Моргаю, фокусирую взгляд на Асхаде, киваю головой, давая таким образом понять, что пришел в себя.
— Мне тут недавно товарищ звонил… — Асхад переводит тему, мнется, видно, что даже имя не хочется называть этого человека. Дабы не мучать его, спрашиваю:
— И чего он хотел?
— Тебе дать три попытки угадать?
— Ну, а если без загадок.
— Он хотел, чтобы мы отдали ему Амину с ребенком, говорит, что насобирал денег, готов ее выкупить без приданного, лишь бы их оставили в покое и дали вместе жить.
— А ты?
— Я его послал, сказав, что моя сестра никогда не выйдет замуж за русского!
— Может зря, прошло два года, он ее не забыл, хочет вернуть, несмотря на то, что семья против и ставит палки в колеса. Если появится на пороге, ты в этот раз сразу его закатаешь в асфальт?
— Эмин! — Асхад грохает кулаком по столу, но я не пугаюсь, гнев друга мне не страшен ни в каком виде. — Я сказал, что сестра уже замужем и ребенок носит достойную фамилию!
— А он что?
— Сказал, выяснит фамилию мужа и придет на мужской разговор.
— Надо было оставить мой адрес, я бы с удовольствием с ним пообщался, — усмехаюсь. Асхад недовольно сопит, тяжело меня разглядывая. Разливаю водку, ему в рюмку, себе в стакан.
— Если он придет, даст расписку, что Амина будет жить в достатке и в любви, я разведусь.
— Эмин, давай не будем! А?
— Я все равно разведусь, Асхад. Я не могу жить с человеком, к которому у меня отношения как к сестре, а зная свою мать, она через год будет наседать по поводу еще детей, чем больше, тем лучше.
— Ты хочешь сказать…
— Да.
— Ты железный, Эмин, — друг усмехается, чокаемся. — Я бы давно всех вокруг поубивал!
— Не убиваю, но срываюсь уже по пустякам.
— Ну найди себе девку для этого дела, раз Амина тебя не привлекает. Иль ты… — выразительно смотрит на мою руку, я скалюсь.
— Иди ты знаешь куда!
Тихо смеется друг, залпом выпивая водку, посерьезнел.
— Я против развода, лучше женись второй раз, не думаю, что Амина будет против. Секс нужен для здоровья.
— А ты о ней подумал? То есть я для здоровья то себе найду партнершу, а ей нельзя…
— Она сама виновата! — грозно перебивает, глаза горят диким огнем, сжимает до хруста кулаки. — Надо было думать головой, а не одним место, когда ложилась под военного!