Конечно, мне хотелось услышать немного другое, здравый смысл напомнил, что лучше ограничиться поцелуем и не переступать черту, подумать о тех, кто его ждал в Грозном. Только что-то плохо мне думалось о тех, кому Эмин принадлежал, сейчас он рядом со мною. Эгоизм? Чистой воды!
— Я люблю тебя.
Я люблю тебя. И могу это тысячу раз повторить ему, себе и всем, кто спросит. Кто-то фыркнет и скажет, какая это любовь. Это скорей фантазия, представление того, чего на самом деле нет. А я все равно скажу, что люблю. Люблю не только эта внешность. Люблю каждый его принцип, которыми он руководствуется, даже если они идут во вред моему личному счастью. Люблю его непонятную религию, нет, мусульманкой мне не стать, но я люблю эту веру за то, что мой любимый ей принадлежит. Люблю его ответственность, она характеризует его очень надёжным человеком, быть под опекой Эмина, значит быть под его защитой. Люблю за… И можно бесконечно перечислять за что, но по итогу все равно скажу: люблю просто так.
28 глава
Эмин
— Ты уезжаешь? — оборачиваюсь, Стелла стоит на крыльце, с каким-то страхом ждет ответа. Приподнимаю уголки губ в улыбке.
— Мне надо в город. Я вернусь, — подхожу к своему джипу, чувствую ее за своей спиной, ее тепло, ее беспокойство, что оставлю. — Стелла, я вернусь! Веришь? — поворачиваюсь к ней, смотрю в ее голубые глаза. Кивает, но вижу, что не верит, что сдерживает себя от слез и от просьб остаться.
— Чтобы ты не сомневалась, я оставлю свои вещи, — вытаскиваю с заднего сиденья дорожную сумку. Сразу же улыбается во все свои 32 белоснежных зуба, расслабляется. Сам собою борюсь в соблазне ее поцеловать, вдруг кто-то увидит. Хотя от Гены и Галины Ивановны нет смысла скрываться, те кажется все давно поняли без нас, поняли то, что мы еще сами не можем друг другу объяснить. И как я еще не сошел с ума от ее присутствия, от ее улыбки, от ее запаха? Увидев ее, когда приехал, осознал, что именно Стеллы и не хватало мне все эти дни, месяцы, дни, когда меня прессинговали, давили родственники и собственная мать.
Я терпел до последнего, старался быть прежде всего хорошим сыном, потом уже братом, племянником и дальним родственником. Однажды мать без стука заявилась в кабинет, стала выносить мне мозг. Повода особо не нужно было иметь для этого, своими глупыми претензиями она вытягивала из меня последние капли терпения и сдержанности. Было ли мне стыдно, когда я на нее рявкнул, в грубой форме указал место в доме и обозначил положение вещей? Нет. Зато все присутствующие в тот день родственники узнали, что я умею скалить зубы. Еще несколько таких стычек и ко мне теперь подходили по особым важным вопросам. Мама поджимала губы, пыталась молчанием показать, как ее обижает, унижает мое отношение, я делал вид, что меня это не касается. Став жестче, сразу за спиной стали говорить, что превратился в тирана, самодура, деспота, а в лицо лицемерно улыбались. Если раньше в мой дом могли прийти без приглашения, то теперь заранее звонили и интересовались можно иль нельзя.
Сестры Булата справились с трагедией, не ушли в себя, старались хорошо учиться и помогать у меня дома по хозяйстве матери и Амине нянчить ребенка.
Иман попросила разрешения по осени поступить в медицинский университет. Я согласился, поручив Али узнать, куда можно отправить девушку, чтобы было недалеко, чтобы можно было все проконтролировать и в случае чего оперативно приехать к ней.
Сана ждала, когда я ее выдам замуж, у нее не было желания учиться дальше после школы, и мои уговоры подумать о том, что нужно в жизни что-то уметь, кроме как обслуживать мужа и рожать детей не имели никакого эффекта. Плюнул, стал присматриваться к парням в нашем окружении, чтобы когда выйдет срок траура сосватать Сану по ее желанию, не насильно. Перед этим, правда, я у нее поинтересовался, есть ли кто на примете. Сестра ответила, что полностью полагается на меня в этом вопросе.
— Я буду ждать! — Стелла стоит рядом, сияет как солнышко, даже не верится, что причина кроется во мне. И ее «Я люблю тебя», как ножом по сердцу, как бальзам на издерганную душу. Я ничего не сказал в ответ, смог только обнять и сильно к себе прижать.
— Не стоит, я могу поздно вернуться, — хмурится, глаза ревниво сверкают. Такая милая и забавная одновременно. Моя путеводная Звезда. Но сколько еще нужно сделать, чтобы свободно ею любоваться на своем жизненном небосклоне.
— Я отнесу в твою комнату сумку, — выделяет «твою», усмехаюсь. Забирает у меня из рук сумку, подмигивает и пританцовывая идет к дому. Какое-то время смотрю ей вслед, не веря, что эта девушка действительно может мне принадлежать, сумей я разрешить свои проблемы и поменять статус семейного положения. Прикусываю губу. Сейчас Стелла для меня, как запретный плод. И хочется, и колется.
Сажусь за руль, уезжаю. В городе из-за пробок провожу больше времени, чем планировал, поэтому возвращался к дому Стеллы около полуночи. Зато все, что ранее планировал, все сделал.
Вытаскиваю из машины большой букет нежно персиковых роз без шипов, перевязанных лентой, захлопываю дверь. Дом освещается по углам и крыльцо. Поднимаю глаза на второй этаж, вижу в окне силуэт, который тут же исчезает, только занавески шевельнулись от колебания воздуха. Усмехаюсь, качая головой. Ждала меня.
В доме полнейшая тишина, даже звуки, типичные для жизни загородом, стихли. Гена и Галина Ивановна уже ушли в гостевой домик за главным домом. В общем я и Стелла были одни, и пиздец, как это будоражило кровь. И я хотел её до ломоты в теле. Мне никто не нужен был кроме неё. Чего лукавить, с нашей единственной ночи у меня никого не было. Почему? Потому что не хотел видеть другую, притрагиваться к чужому телу, давать ей что-то от себя, тратить свою энергию на тупую физиологию. К проституткам, случайным связям у меня была врожденная брезгливость. До женитьбы и после встречался с вдовой, но тайком и под покровом ночи, чтобы никто о наших отношениях не узнал. После ночи со Стеллой мы расстались без каких-либо претензий друг к другу, остались в хороших приятельских отношениях. Эта женщина могла спокойно прийти в мой дом и попросить о помощи, и я ей бы не отказал.
Что касается Стеллы, я долго себя сдерживал, возводил между нами барьеры, полностью погружался в проблемы, дела, во что угодно, что хоть на какое-то время занимало мысли. Ночью было сложно, воображал невесть что с яркими картинками в главных ролях Стеллы и меня. Самоудовлетворение оставляло привкус разочарования.
Замираю перед дверью. Взрослый мужик, а волнуюсь, как мальчишка. И черт побрал, мне это волнение нравится. Нравится знать, что причина моей ненормальности для родни и друзей в Грозном скрывается за дверью. Я знаю, что ничего против её воли не сделаю, даже если мне потом мучатся.
Смотрю на часы, полночь. Тереблю цветы, приоткрываю дверь без стука и замираю на пороге. Она стоит возле кровати на фоне окна. Полумрак загадочности не позволяет чётко её рассмотреть, побуждает зайти в комнату.
Спальня освещается мягким неярким светом ленточных лампочек по периметру. Сглатываю, жадно скользя взглядом по телу Стеллы, облаченное в какое-то кружевное тряпье. Она теребит свои пальцы перед собой, смотрит на меня сквозь ресницы, ее светлые волосы перекинуты на одно плечо, открывая с другой стороны ушко с золотой сережкой с бриллиантом в виде капли и тонкую шею.
Мне хватит сил сдержаться! — мысленно себе напоминаю, если вдруг это просто ее ночное одеяние. И блять, если она в таком спит каждую ночь, я сойду с ума теперь, зная, в чем она спит. Тело наливается какой-то свинцовой тяжестью возбуждения, от которого ломит не только в висках, но и в паху.
— С днем рождения! — голос звучит хрипло, низко, Стелла вздрагивает, а мои глаза замирают на напрягших сосках, выступающие через кружево. С огромным усилием поднимаю взгляд, голубые глаза сияют от предвкушения. Черт! Черт!
— Какие красивые! — её голос звучит не лучше моего, облизывает губы, взволнованно дышит, грудь поднимается и опускается в такт её дыхания. Кажется, другого намека и не надо.
В какой момент цветы оказываются на полу, а я сжимаю податливое тело Стеллы, алчно завладев её вкусным ртом — не понял. Она с радостью принимает все, что даю, больше, чем требую, отдает мне.
Нетерпеливо целую её лицо, удерживая на весу миниатюрную фигурку, подрагивая от её невинных ласк. Целую линию подбородка, пробую на вкус её кожу языком, засасываю, ставя первое собственное клеймо на нежной коже. С её губ срывает глухой стон, вжимается в меня, бездумно потираясь бёдрами об мои бедра.
Из горла вырывается животный рык, нагибаюсь к её грудям, прикусываю сосок через ткань, рукой тереблю другой между пальцев, слегка кручу, оттягиваю. Стелла не стесняется, тихо постанывая, обхватывает мою голову, то ли хочет прижать сильнее, то ли оттолкнуть — не ясно, но продолжаю ласкать её груди то языком, то руками.
— Эмин, я хочу тебя трогать! — шепчет малышка, смотря на меня замутненным от страсти взглядом.
— Не самая лучшая идея, — бормочу в ее губы, прикидывая в уме хватит ли выдержки вынести ее прикосновения. Стелла недовольно сопит, просовывает свои прохладные ладони под футболку и впивается ногтями в спину. Охаю от неожиданности, яростно прикусывая ее губу.
Прелюдия не была моей сильной стороной, но со Стеллой я не спешил, хоть и протестовало все ниже пояса. Она стягивает с меня футболку, целует шею, облизывает, прикусывает кожу на плече, повторяет все, что до этого делал я с нею. Она пытается выглядеть опытной, искушенной, но на деле в каждом жесте сама невинность.
— Стелл, не надо кому-то подражать, будь собой.
— Я просто хочу, чтобы тебе было со мною хорошо, — неуверенность прячет за длинными ресницами. Обхватываю пальцами подбородок, приподнимаю ее лицо.
— Мне хорошо, Стелла! Мне только с тобой так хорошо! — целую в уголок губ, она расслабляется, сбрасывая напряжение, которое держала в себе. Легонько толкаю ее на кровать, послушно падает на матрац, с любопытством следя за моими действиями, я всего лишь стаскиваю с себя джинсы, швыряю их в сторону к футболке.