– Вот и отлично!
Глава 42. Майк
Дома жемчужины не оказалось. Объездил весь Новосибирск. Оказалось, что Сибирь – это огромный округ, у него есть свой центр. Я-то думал, что это крошечный поселок, где бродят медведи. Сафин смеялся и думал, что Майк Марино полный идиот. Таким я себя и чувствую на протяжении последних недель.
Я не знаю родителей Тани, их адреса и вообще точного города. Сибирь очень большая. Вдруг.
Зато теперь знаю, что Эдер самый большой провокатор и лгун. Нет в этом году в Сибири никакого аномально жаркого лета. Уж точно не для итальянца. Мне холодно при тридцати градусах, а там люди в шортах гуляли в двадцать. Ненормальные эти русские. Вот и Таня такая же – ненормальная.
После Новосибирска поехал в Москву. Полетел. Четыре часа от одного города до другого. В пределах одной страны. И это еще не крайние точки.
Гостиницы, отели, хостелы. Даже зашел в несколько спортивных изданий. Ну мало ли?
Конечно же понимал, что найти жемчужину в таком огромном мегаполисе – как искать равиоли после семейного итальянского вечера. Мои шансы приравниваются к нулю.
Но черта с два я брошу свою затею. Эльза должна быть найдена!
Потом был Санкт-Петербург. Тим сказал, что туда едут поплакать и погрустить. Если у нее есть совесть и она все же скучает по мне, то непременно поехала бы в Питер. Логично?
Снова гостиницы, хостелы, отели… Здесь их кажется в разы больше, чем в Москве.
Выйдя из последнего, где на мои вопросы слышу привычное «нет», понимаю, как устал. Записка не помогает. Манускрипт Войнича, не меньше (Прим. автора: рукописная книга, написанная пятьсот лет назад неизвестным автором, на неизвестном языке, с использованием неизвестного алфавита).
Домой возвращаюсь с одной матрешкой, за которую отдал двести евро. У нее, сука, там, где должна быть шея, жемчужное ожерелье нарисовано.
– Как успехи? – Сафин звонит с утра пораньше.
У меня после перелета голова разрывается на атомы. Я не помню своего имени, фамилии, где я и кто по жизни. Так, существо под одеялом и утренним стояком. Мне снилась она.
Мычу в трубку. Глаза режет августовскими лучами. Не солнце, а красный световой меч Дарта Вейдера.
– Ты помнишь, какой сегодня день? – его голос приторный. Для утра слишком много сладкого.
– День домашнего печенья?
Спускаю ноги на пол, голову наклоняю вперед и лбом упираюсь в раскрытую ладонь. Ее же растираю сам лоб.
Я все еще где-то между Новосибирском, Москвой и Питером. А если… Если она в какой-нибудь деревне? У бабушки, например. У Тани же есть бабушка?
– Эй, Марино? Ты вообще слышал, что я только что сказал? – черт, Сафин продолжает бормотать в трубку.
– Прости, я тебя не слушал.
– У меня свадьба. Забыл?
– А мальчишник был? – раскрываю глаза. Тимур, свадьба, королева, торт…
– Да. И ты ушел через час.
И все из-за нее. Всю жизнь мою на лоскуты порвала и на нити расплела.
– Вот такой скучный у тебя был мальчишник, значит.
Варю кофе, посматриваю в окно. Август в Риме тихий. Но именно в этом месяце мы и познакомились с жемчужиной. Прошел год. Ровно год, как я увидел ее в том кафе. Зыркнула на меня и отвернулась. Губы в мороженом, сидит, уплетает граниту, и ей ни до кого нет дела.
А потом убежала. Дурная привычка. Но я нашел. Затем снова нашел, и снова…
От дозы кофеина пульс пробивает отметку в сто двадцать ударов в минуту. Кровь приливает к вискам, они пульсируют.
У друга свадьба, а у меня и подарка нет.
Надеваю какой-то выходной костюм, начищаю туфли. Не причесываюсь. По дороге до дома покупаю букет для Вари. Эти Сафины сумели договориться о свадьбе в моем поместье.
Жизнь течет, я стараюсь встроиться в общую картину.
Если Тимуру подарю мини-шлем с моим автографом, он сразу его запульнет в меня или будет время скрыться?
Дом не узнать. Столы, тряпки на фонтане, мои любимые канапешки с красной икрой. Но аппетита нет. Во рту постоянная горечь разочарования ощущается.
Искусственно улыбаюсь, заставляю себя немного отвлечься и повеселиться. А в голове как шарманка: «Таня, где она?».
Одиночество становится невыносимым.
Танцую с какой-то брюнеткой, не спросив ее имени. Меня не интересует цвет глаз и размер груди. Совсем отчаялся. Она же вроде ниче такая. Наверное. взглянул ей в лицо лишь на секунду, когда она первая пригласила меня под песню Stevie Wonder «I just call to say i love you». Именно строчка из этой песни была написана в «Списке желаний» Татьяны Жемчужиной.
Это глупо. Не помню, чтобы Эльза интересовалась хитами 80-х. Скорее всего, я что-то понял не так, или Таня ошиблась.
Взгляд касается толпы и шерстит по парочкам, пока не натыкаюсь на знакомую макушку. Темно-русые волосы, невысокий рост, округлая привлекательная попа. На девушке такое же платье, что я видел на Тане.
Все расплывается.
Отталкиваю ту, с которой танцевал. Не хватает еще, чтобы жемчужина меня застукала. Кошка ревнивая!
Несусь как неадекватный через столы. Стулья падают, тарелки с приборами тоже на земле. А Таня не смотрит, не видит.
Чувствую, как першит горло, а грудь сдавливает тугими ремнями.
– Таня! – зову.
Спина покрывается мурашками.
Как она здесь оказалась? Почему никто мне не сказал?
И почему она не поворачивается ко мне? Я ведь зову ее!
– Майк! – Сафин останавливает меня, перерезав путь. Ненавижу! Что он творит? Она ведь сейчас уйдет, и я снова буду гоняться за ней по всему миру.
Злобно смотрю на друга. Разорвать готов и разрубить на куски, как маньяк.
– Здесь нет Тани, Майк.
Тим еще и разговаривает со мной как с психбольным. Осторожно, тихо. Поправляет рубашку на мне, отходит, но взгляда не прерывает.
– Как нет? Вот же она, – указываю рукой в сторону девушки в Танином платье. Испугал беднягу.
И да, это не Таня. Похожа, но это не она.
Извиниться бы надо, а меня чувства душат. Просочились, когда я рвано дышал, теперь по венам и клеткам распространяются. Я уже в других ее вижу…
– Ты торт уронил. Свадебный.
– Прости.
Мне пофигу.
– На Варькино платье.
Королева стоит в паре метров. Глаза убийственно острые. Два штыка, пронзающие мое бренное тело.
– Прости, Варя.
Возможно, наутро я попрошу более искренние извинения, но сейчас я лишь хочу остаться одному и мне так плевать, чье платье испачкал тортом, и кого задел своим сумасшествием.
Я – Майк Марино, эгоист с рождения, и мне очень плохо.
Глава 43. Майк
Август.
Гран-при Италии. Монца
Перед гонкой совершаю стандартные для себя ритуалы: немного тренируюсь, пинаю мяч, слушаю музыку. Затем уже могу переодеться и спуститься в боксы.
Но целых полтора месяца перед последним пунктом разворачиваю заюзанную напрочь записку.
Клянусь, что на протяжении всего этого времени был готов ее разорвать, а напоследок сжечь.
Часть текста, что попадала в сгибы, стерлась, но я воспроизведу написанное с теми же ошибками, что и на клочке бумаги. Вызубрил.
«Париж. Франция». Рядом рисунок Эйфелевой башни. Внизу подпись с названием. Написано с ошибками. Но хорошо, что подписала, потому что разобрать, что за башня, было бы крайне тяжело.
«I just call to say i love you» Stevie Wonder 1984 г». Справа нарисованы несколько нот и скрипичный ключ.
Красная роза. Это странно, ведь ее я уже дарил. Почему я решил, что она красная? Хм… Эльза подписала и указала стрелочкой. Можно подумать, я решу что «красная роза» это «Эйфелева башня». Хотя…
«Но что за блеск я вижу на балконе? Там брезжит свет. Джульетта, ты, как день! Стань у окна.... И бла-бла-бла…» Гугл говорит, что это Шекспир «Ромео и Джульетта». Мне пришлось читать пьесу полностью, и там не было ни строчки с намеком, где могла спрятаться эта дрянь. Разве только Венеция. Или Лондон. Или…
Об-ма-ну-ла! Стерва!
Но последний, четвертый пункт, самый жестокий, коварный и беспощадный. Таня написала короткие два слова: «Сердце океана». Рисунок прилагается, но ни черта не понял, что Эльза нарисовала.
Когда глаза останавливаются на последней строчке, уже почти сминаю ненавистную записку. Потому что мозг увеличивается и вскипает, растрескивая черепную коробку. Она открывается, как шкатулка, начинает играть музыка. Думаю, это «Реквием» Моцарта.
Выбираюсь из своего укрытия, улыбку уже не натягиваю.
Перед глазами проносятся строчки. Их смывает только скорость, когда выжимаю педаль газа на прямой.
Сегодня «Монца». И это храм скорости.
Пожимаем с Эдером руки. В соседнем боксе замечаю Сафина. Мы приветствуем друг друга. В день гонки все немного напряжены, и общение сведено к минимуму.
Поправляю комбинезон, сажусь. Вставляю рулевое колесо. Сглатываю волнение и взглядом черчу линии на покрытии впереди болида. Упираюсь в желтые линии, по которым ты ориентируешься, выставляя болид после прогревочного круга.
Живот сводит.
Париж, Сердце океана, Моцарт... Я на второй позиции, смаргиваю мигающие красные огни. Шум трибун идет фоном. Пробегаюсь по надписям на плакатах: «Тим, Тим, Тим… О, я!».
Когда стартуем на первый круг, стараюсь прогреть колеса. Еду змейкой, выкручивая руль в разные стороны, когда позволяет трасса.
Низкий короткий писк, когда гаснут по очереди огни.
Один, второй, третий…
Педаль в пол. Рев моторов, который должен разрывать все внутренности. Самое тяжелое это старт. Ты можешь как отыграть позицию или позиции, так и потерять. Масса аварий случается именно в первую минуту от старта. Колеса болидов соперников близко, скорость уже большая. Да здесь и не бывает маленькой.
Ветер бьет в шлем, по плечам, в грудь. Не знаю, как такое возможно, но мне пахнет не бензином и жженой резиной, а морем и домом.
Наматываю круги практически без борьбы. Довольно скучно. Расслабляюще, но концентрацию терять все-таки не стоит. Зацепив поребрик, можно улететь в стену. Важно правильно проходить круг.