«Самая энергичная, мощная моя поддержка в Верховном совете – Петр Филиппов, председатель подкомитета по приватизации, – вспоминал Гайдар. – Одна из колоритнейших личностей российской политики последнего десятилетия (это пишется в 1996 году. – М. Ч.). Экономист, юрист, журналист, предприниматель. Человек с неуемной, кипучей энергией, в свое время немало сделал, чтобы мобилизовать меня и моих питерских коллег к активному участию в политике…Петр – трибун, прирожденный публичный политик, в 1990 году был выбран в народные депутаты России. К осени 1991-го – один из самых авторитетных членов Верховного совета, автор важнейших экономических законопроектов…Решительно поддержав нашу программу, он в конце 1991 – начале 1992 годов полностью, без остатка вложил весь свой парламентский авторитет в нашу поддержку. Методично, громко, просто объяснял законодателям суть того, что мы делали, почему это необходимо, почему других решений не существует. Но парламентское большинство терпеть не может менторов, объясняющих к тому же неприятные, непопулярные вещи».
И если осенью 1991 года поддержка Филиппова была решающей для того, чтоб провести нужный экономический законопроект, то весной 1992 его поддержка сразу вызывала голосование против законопроекта.
А ты – терпи, терпи и жди,
Терпи и мучайся в работе.
И не сходи на полпути,
И не кренись на повороте.
39. Агностик, дихотомия и отнюдь
– Заклинаю тебя, о мой юный повелитель, – сказал он, обращаясь к Вольке, – потряс ли ты своими знаниями учителей своих и товарищей своих?
– Потряс, – ответил, вздохнув, Волька и с ненавистью посмотрел на старика Хоттабыча. Старик Хоттабыч самодовольно ухмыльнулся.
Гайдара упрекали за то, что он не может ясно и просто объяснить людям, что и почему он и его правительство делают. И что в этом-то и вся беда. Объяснил бы раз и навсегда – и все бы успокоились.
Ведь люди привыкли, что советская власть им все время объясняла свою цель – мы строим светлое будущее! И люди верили… Да и кто же решится сказать: «Нам не надо. Не стройте, пожалуйста»?
Гайдар писал: «Частично принимаю эти упреки».
Почему так вышло? Во-первых, он привык общаться почти исключительно с профессионалами – с теми, кто и так все понимает и кому нужно лишь объяснить кой-какие детали.
Это только кажется, что каждому человеку можно все объяснить, если постараться. Да ничего подобного!
Для того, чтоб понять, почему правительство не может напечатать много денег и всем раздать, чтобы все могли купить себе побольше еды, – нужен определенный умственный и образовательный уровень. Нужны тренированные мозги и умение логически мыслить.
Тем, кто в школе учился на круглые пятерки и привык думать – над задачами, над параграфами по истории и экономической географии – бывает легче понять нечто ранее неизвестное, чем троечнику, который учил все кое-как и думать не привык.
Такой – хоть горло себе сорви, объясняя ему, – все равно не поймет, почему увеличение денежной массы неминуемо ведет к инфляции, то есть к удорожанию всех товаров. Тот, кто навсегда троечник, упрямо будет свое талдычить: «Не путайте меня! Не морочьте голову! Если мне дадут много денег – я пойду и много всего накуплю. Может, на два месяца! Или на три! И пусть тогда инфляция – а я уже все купил!» Его спрашивают – «А потом?» А потом его уже не интересует. Там уж кое-как и как-нибудь, рассчитывая на знаменитое русское авось. А премьера-то не может не интересовать «а потом» – он права не имеет только на два месяца вперед думать.
…Во-вторых – размышлять над популярными, всем понятными объяснениями своих действий Гайдару «мешала постоянная, не проходящая усталость… навалились огромные перегрузки: голова была забита сотнями забот, тут уж было не до красноречия. Из-за всего этого случались иногда довольно комичные казусы».
И честно рассказывает об одном из них.
Осенью 1992 года Гайдар отправился в Якутию. После переговоров с правительством республики, полетели в село Черепча, за пятьсот километров от столицы к востоку. Там была, как это называлось, встреча с общественностью. Жители села, куда редко кто добирался, впервые видели живого главу правительства. Внимательно и напряженно слушали его рассказ про их насущные проблемы – например, о строительстве водовода.
«Потом – масса вопросов. Кто-то из собравшихся спрашивает меня о моем вероисповедании. Я откровенно отвечаю – агностик. “Это что, секта такая?” – слышится из зала. Объясняю, что это философское учение. Зал изумлен, а сопровождающие меня московские коллеги не могут спрятать улыбки».
Агностицизм – это такое философское учение, которое говорит, что мы можем, конечно, изучать объективный мир – физические законы, химический состав разных веществ, молекулы, атомы. Но мы не можем постигнуть самую сущность явлений – и самую суть реальности. То есть не можем дать уверенный ответ на вопрос – управляет ли видимым миром какая-то высшая сила или нет?..
Неудачный ответ Егора Тимуровича – следствие колоссального умственного и особенно нервного утомления. Оно лишало его возможности четко контролировать все свои действия и слова (главное он контролировал). Психологическая ошибка была в том, что ему не пришла в голову одна простая мысль. А именно – что среди присутствующих в зале жителей села Черепча, возможно, нет ни одного, кто ясно понимал бы, что такое агностик. Так, ученое какое-то слово.
Ну мало читали в детстве, плохо изучали философию и недостаточно лазали в словари – смотреть значение непонятных слов. А про вероисповедания тоже знали мало. «Православный». Ну, может быть, еще – «католик». Знали, что часть из них самих – атеисты, то есть люди, уверенные, что Бога – нет. А вот что есть еще агностики, то есть люди, вообще отказывающиеся выносить свое суждение о существовании Божьем – как о том, что нельзя ни доказать, ни опровергнуть, – этого они знать не знали и ведать не ведали.
Вот почему улыбались московские коллеги Гайдара. На них-то не лежала такая непомерная нагрузка, как на нем. И они своими не очень утомленными мозгами быстро смекнули про жителей села то, что не успел додумать перед своим ответом Гайдар…
Как-то один журналист написал, что непонятные термины в речи Гайдара воспринимались депутатами чуть ли не как оскорбление. А когда однажды он произнес слово «дихотомия» (юные читатели – загляните в словарь иностранных слов!), то все подумали, что он их просто матом послал…
«Помню и свое личное впечатление по этому поводу, – пишет Андрей Нечаев. – Гайдар выступил в Верховном Совете и отвечал на вопросы депутатов. Сейчас уже забыл суть вопроса одного из депутатов… Услышав вопрос, Гайдар ненадолго задумался, потом по старой привычке хлопнул себя ладошкой по лбу и сказал что-то типа – вы имеете в виду известный “эффект Гриффита”. Дальше депутат ответ не слушал. Он посмотрел на Гайдара долгим ненавидящим взглядом и молча сел» (А. Нечаев. Россия на переломе, 2010).
Хуже всего Гайдар понимал, что кто-то чего-то не знает.
Есть люди, которые думают, что только они одни умные, а остальные – дураки. С Гайдаром было скорее наоборот. Он думал, что он – умный, и другие, конечно, тоже.
А теперь серьезное.
Язык вообще очень серьезная вещь. Гораздо серьезнее, чем многие думают.
За 70 с лишним лет общество привыкло к определенному, стандартному языку советских публичных политиков: «невиданные успехи», «возросшие потребности народа», «теперь, как никогда раньше», «огульно охаивать», «горячо одобрять»…
Годы Перестройки вывели на трибуну – и, соответственно, на телеэкраны – новых людей. И далеко не все из них свободно владели русской литературной речью, могли грамотно говорить без бумажки…
С 1988 году я стала вести картотеку под названием «Депутатский язык». И убедилась, в частности, что депутаты выучили всю страну говорить «более оптимальный», «менее оптимальный»… К ужасу моему, так стали говорить и образованные люди, которым раньше это в голову бы не пришло. Теперь, по десять раз в день слыша с экрана «наиболее оптимальный» и «самый оптимальный», они уже, видимо, невольно забывали, что «optimus» – это и есть «наилучший», «самый лучший» и в усилениях не нуждается.
Зато появились на телеэкране и на страницах публицистики и те немногие люди, которые виртуозно владели родным языком – с естественным, непринужденным включением в него народной образности. Самый широкий речевой диапазон был у безвременно скончавшегося Василия Селюнина, памяти которого Гайдар посвятил в 1994 году упоминавшуюся мною книгу «Государство и эволюция». Не забуду, как в большой статье о Руцком, уже готовившемся, видимо, к прыжку из вице-президентов в президенты (об этом – дальше) и размашисто рассуждавшему о «загранице», Селюнин заметил (цитирую по памяти), что не вся заграница в его кабинете уместилась – осталось кое-что и по закрайкам…
Воздействие же редко выступавшего Гайдара на наше речевое поведение тоже было немалым.
Во-первых, на всю страну зазвучала речь интеллектуала и интеллигента. Во-вторых, она не была заражена советизмами, как речь управленцев – предшественников его «тимуровской команды».
И хотя верно, пожалуй, говорили, что эти люди больше ненавидели его за слово «отнюдь», чем за реформы, но гайдаровская прививка не прошла бесследно.
И когда в последние годы я провожу блиц-викторину по русскому языку по школам России и всегда среди прочих вопросов задаю такой: – Значение слова «отнюдь»? – то сельские школьники (даже успешнее городских) охотно и совершенно правильно на этот вопрос отвечают.
Они уже не будут ненавидеть Гайдара за это слово. А также, хочется верить, и вообще.