А. К., Б. М.). В случае достижения согласия между ними для других, малых демократических партий и блоков, просто не оставалось иного выбора, как присоединиться к большой коалиции. В этой связи мои коллеги по “Выбору России” предложили такое решение. Мы заключаем с “ЯБЛоком” коалиционное соглашение о сотрудничестве по мажоритарным округам, договариваемся об общих подходах к стратегии и тактике пропагандистской кампании. А также о том, что тот демократический блок из входящих в коалицию, который получает больше голосов, будет иметь и право назвать своего кандидата в президенты, мы его вместе поддержим. Эта идея в общем не вызывала у Явлинского возражений, но казалась ему недостаточной. Он неоднократно говорил о том, насколько важно было бы сразу, не дожидаясь результатов выборов, определиться с кандидатом в президенты, с составом коалиционного правительства и общей платформой.
Соображение не бесспорное, но и не лишенное убедительности. В переводе на простой язык это звучало так: вы хотите добиться единства демократов, я хочу быть кандидатом от демократов в президенты. Поддержите меня, и мы на этой базе снимем все препятствия к этому единству. Своей идеей Григорий Явлинский делился с некоторыми членами нашей фракции, в частности с моим заместителем Борисом Золотухиным, просил ее поддержать.
…Решение для меня было непростым. Действительно, демократические избиратели настойчиво требовали от нас единства. Им трудно было разобраться в том, кто выступает за него, кто – против. Они видели другое: суета и амбиции демократических лидеров не позволяют им соединить усилия для отпора реальной угрозе коммунистического реванша. На сей раз никто уже не спрашивал, откуда Гайдар выкопал эту угрозу, она – налицо. Было очевидно: если мы договоримся, это придаст нашим избирателям дополнительный оптимизм и уверенность в силе российской демократии. Появятся серьезные шансы усилить свое представительство в Думе…
Я понимал, что без моего согласия на это его условие коалиции не будет, а значит, и надежды победить на парламентских и президентских выборах практически тоже не будет. Либо мы идем на выборы разрозненными и рискуем потерпеть тяжелое поражение, либо добиваемся единства, но ценой поддержки кандидатуры Григория Явлинского в президенты.
Взвешиваю все доводы. Да, Явлинский – честолюбец, но ведь интеллигентный человек, умный, не любит ни коммунистов, ни национал-социалистов, противник войны, сторонник частной собственности. Подробно беседую с ним насчет его экстравагантных финансовых идей, реализация которых, по моему убеждению, опасна, способна развалить народное хозяйство. По разговору понимаю – в этом вопросе он отнюдь не собирается отстаивать свою жесткую позицию. Мы договариваемся встретиться на телевидении, в очередных “Итогах”, с тем, чтобы подготовить избирателей к возможности нашего сотрудничества.
На следующее утро назначаю заседание Политсовета “ДВР”, чтобы проинформировать своих коллег о ходе переговоров, получить их принципиальное одобрение. Общий мандат на проведение переговоров мне предоставил прошлый пленум Совета партии. Утром – восторженные звонки и телеграммы из Москвы, Питера, регионов – ну наконец-то, договорились о единстве, не подвели. Резкий перелом в настроении демократического электората очевиден…
Сразу после Политсовета подходит кто-то из журналистов, спрашивает, как я прокомментирую заявление Явлинского о том, что блока между нами не будет. Думаю, что это какое-то недоразумение, говорю, что не знаю о таком заявлении. До вечера пребываю в убеждении, что речь идет о какой-то ошибке, ведь еще оставшиеся не решенными между нами вопросы носят технический характер. Вечером смотрю новости, худшее подтверждается. Звоню Явлинскому, прошу завтра подойти ко мне и договориться, как выходить из положения, все еще надеюсь, что речь идет о технических огрехах. Однако настораживает растерянный голос Григория. Условливаемся встретиться в кабинете Сергея Юшенкова. Наутро приходит Явлинский, в глаза не глядит. Я говорю о том, что надо срочно исправить положение, сделать совместное заявление, подтверждающее наше единство и договоренности. Он в ответ произносит что-то маловразумительное. О внутренних трудностях в “Яблоке”, о том, что решение не было достаточно тщательно подготовлено и возникли какие-то проблемы. Все дальнейшее просто не понимаю. Кажется, еще что-то о коммунистах, которые, по его мнению, в борьбе с нынешней властью могут стать союзниками.
Думаю, что именно в тот момент было предопределено поражение демократов на парламентских выборах 1995 года. Разрыв договоренностей между “ДВР” и “Яблоком” объективно открыл дорогу дальнейшему дроблению сил демократии».
Прервем цитату и переведем дух.
Гайдар оказался прав – и снова на десятилетия вперед. Неспособность демократов объединиться предопределила развитие всех дальнейших событий.
А ведь шанс был. Трудно сегодня задним числом выстраивать «альтернативную историю», но если бы в тот момент, в 1995 году, Явлинский не отказался от союза с Гайдаром, возможно, по-другому бы сложились и парламентские, и президентские выборы.
Другим курсом пошла бы современная российская история.
Леонид Гозман говорил нам в интервью, что очень ранним утром того дня, когда Гайдар ждал от Явлинского официального подтверждения межпартийного союза, часов в шесть или семь утра – к Явлинскому домой явился некий посланник. Именно его аргументы оказались решающими.
Скорее всего, это был Владимир Лукин…
Трудно сказать, под влиянием чего Явлинский принял это решение, что было главным – его собственные сомнения, позиция его ближайшего окружения, давление третьей силы?
Но чье бы ни было это решение – это, конечно, стало трагической ошибкой.
Но все-таки – почему так произошло? Что происходит с российскими демократами, и тогда, и теперь? Почему их объединение невозможно?
Ответ не лежит на поверхности. Довольно точный диагноз содержится в рассуждении о «пропасти» между интеллигенцией и народом, которая в России куда больше, чем в других европейских странах. Это правда.
Интеллектуалам свойственно сталкиваться лбами, спорить из-за идей, ценностей; ярким, творческим людям порой трудно жить в одной берлоге, под одной крышей. Но если в других странах интеллектуалы совершенно естественным образом расходятся по разным партиям и движениям, на разные идейные полюса – то у нас «оппозицию» как будто нарочно согнали в одну нишу, чтобы вызвать внутри этой ниши раздрай и свару. Ведь все остальные партии – это, как и в СССР, всего лишь «социальные лифты», путь к власти и собственности, прикладные политические инструменты, не более того. То есть верные наследники КПСС. Другими они так и не стали за долгие годы своего существования. Трудно понять, почему за тридцать лет из Коммунистической партии России не выделилась хотя бы одна, пусть небольшая социал-демократическая фракция. Почему даже «Яблоко» не родило новых фракций и движений, не говоря уж о политических наследниках Гайдара. «Партия интеллигенции» по определению не может быть единой. Объединение на таких основаниях по-прежнему невозможно. У нас нет нормальных партий. Поэтому нет и союзов.
…Но ответ содержится и в самой биографии Гайдара.
Пожалуй, он был единственным, кто всегда мог пожертвовать собой ради того понятия, которое у российских народников ХIХ века, а до них – в традиции классической философии называлось «общим благом». Ради этого общего блага он всегда мог наступить на горло собственной песне, не бояться умалить свое значение, пойти на союз и компромисс.
В этом он был наследником тех демократов 1980-х, которые создавали новую реальность в политике: Сахарова и его коллег по «межрегиональной депутатской группе», политических активистов, приведших к победе на выборах Ельцина, Попова и Собчака, всей демократической интеллигенции 80-х.
Но, пожалуй, он был единственным или почти единственным из тех, кто следовал этой традиции, этой верности идеалам второй республики все 90-е годы. Одним из немногих…
Попытки объединить демократов не оставлял Гайдар и позже.
Михаил Шнейдер, демократический активист 80-х и 90-х, пишет о теме объединения так (хотя с его мнением многие могут поспорить):
«Единственный человек, кто понимал, о чем речь, был Е. Т. Гайдар. В 1998 году он вывез тогдашний федеральный политсовет ДВР в один из подмосковных пансионатов на брейнсторминг, в котором родилась идея коалиции “Правое дело” и план дальнейших действий. К сожалению, запал через несколько лет испарился. Обычное “головокружение от успехов”».
Миссия оказалась невыполнима.
Глава десятая. Миссия невыполнима
8 мая 2019 года мы пришли к Анатолию Борисовичу Чубайсу на последнее интервью для этой книги. Тема предстояла тяжелая – последние годы Гайдара, включая его уход из жизни. Речь зашла и о здоровье, и о кризисе, и о том, почему Егор Тимурович не очень хотел лечиться. Вот что сказал по последнему поводу Чубайс:
«Там причина базовая была совершенно душераздирающая – он жить не хотел. Вот есть такое явление – ему неинтересна была жизнь. А если есть эта исходная позиция, то все остальное бессмысленно. Надо лечиться. Лечиться, чтобы что?
Наверное, это было как-то связано с самореализацией в той или иной степени, но ему жизнь была неинтересна.
– Он вам говорил об этом?
– По сути дела, почти этим текстом он и говорил. И это была основа всей драмы. У него это не проявлялось ни в депрессии, как это бывает в таких случаях, ни в апатии, ни в снижении активности. Нельзя сказать, что он “ходил, раздавленный горем”. Нет, этого не было.
Он работал, был в нормальном состоянии. Вечером перед гибелью он был у меня на совещании, абсолютно работоспособный, нормальный, адекватный. Но внутри…
Когда есть эта исходная глубинная внутренняя установка, то все остальное из нее произрастает.
– Он был задействован в Государственной думе, разработке программ для правительства до 2004 года, а потом что? Что-то такое кончилось, и у него вдруг резко обострилось все это?