Да, он был раздражен. Но…
Конечно же, политически отставка правительства на фоне финансового обвала была предопределена. Здесь у Ельцина не было никаких вариантов.
Еще одна миссия Гайдара оказалась невыполнима. Но он не хотел в это верить. Отказывался понимать.
У него были самые тяжелые предчувствия. Гайдар называл возникшее на волне дефолта правительство Примакова «коммунистическим».
Впрочем, оно было, скорее, дирижистским, то есть верившим в волшебную силу государственного управления и расточительной траты денег. Пока они строили амбициозные планы по возврату государства в экономику, задумывались о запрете хождения доллара, экономическая система и бизнес оказались предоставленными самим себе. И в этих странных условиях вакуума хозяйственной власти рыночные секторы экономики начали восстанавливаться сами. Рынок, а не растерявшееся правительство, поднимал из руин экономику.
Самые мрачные прогнозы Гайдара, основанные на том, что правительство будет реально действовать в «социалистическом», популистском духе, к счастью, не оправдались. Новое правительство не действовало в этом духе.
Мартин Гилман так описывал ситуацию со своей колокольни: «Бездействие правительства (Примакова. – А. К., Б. М.), – хотело оно того или нет, вылилось на практике в жесткую макроэкономическую политику. Не имея в своем распоряжении источников финансирования, правительство могло тратить только то, что собирало в виде доходов в бюджет. Минфин (под руководством «яблочника» Михаила Задорнова. – А. К., Б. М.) твердо отклонял все предложения, предполагавшие эмиссию, и таким образом сыграл ведущую роль в стабилизации положения… То, что случилось следом, с трудом поддается объяснению. Предсказания всех ясновидцев (МВФ в том числе) относительно будущего российской экономики оказались не просто неверными, а совсем неверными: экономика резко пошла в рост, причем еще до прихода Путина к власти. Способствовало этому сочетание нескольких факторов. Изменились приоритеты российского бизнеса: поскольку спекуляции на валютном и фондовом рынках прекратились, пришлось наконец использовать капиталы в реальном секторе. Удешевление рубля предоставило российским производителям защиту от иностранных конкурентов и их товаров. Значительно выросли цены на нефть (чего МВФ в своих прогнозах не предполагал). Наконец, начали сказываться в повседневной практике первые долгосрочные результаты предпринятых ранее мер по улучшению управления в экономической, монетарной и бюджетной областях».
Из периода работы кабинета Примакова Гайдар извлек урок. И для себя, и для других: «У нас было “левокоммунистическое” правительство, неспособное проводить либеральные реформы. Мы выяснили, что оно не хочет возвращаться в социализм, боится. Оно боится печатать деньги. Именно оно и показало, что нельзя проводить в России какую-нибудь осмысленную экономическую политику, кроме либеральной».
…Естественно, нашлись люди, которые стали обвинять Гайдара в том, что он нажился на кризисе ГКО (как было сказано в классическом советском фильме, «и часовню тоже он развалил»). Сложнее было понять тогдашние и последующие атаки на Егора по этому поводу со стороны тех людей, которые прекрасно знали, что Гайдар не ворует и не наживается на инсайдерской информации, в частности, со стороны Андрея Илларионова.
О том, что произошло с личными сбережениями Гайдара в период кризиса, разные люди рассказывают по-разному. Правда состоит в том, что пропали все ГКО, в которые вложился его институт, – и запрет на их продажу диктовался именно железными этическими принципами его директора (вспомним призыв к членам правительства реформ ничего не получать от государства и к депутатам Думы в 1994-м не приравнивать свои зарплаты к министерским).
У самого же Егора Тимуровича государственных краткосрочных облигаций просто не было: в 1996 году, когда возросли риски для семьи, он застраховал свою жизнь в пользу младшего сына, а после победы Ельцина продал свои ГКО, за два года до 1998-го. Доходность их была совсем другой, чем летом 1998-го. Полученные от продажи деньги он тогда вложил в акции нескольких предприятий и в строительство дачи. Нет, он не был игроком. Семья на этом явно не разбогатела. Все ухнуло «в котлован», как мы помним из рассказа Марии Аркадьевны.
В декабре 1999 года умер Тимур Аркадьевич Гайдар, отец Егора. Умер от тяжелой, скоротечной болезни. Врачам в военном госпитале в Серебряном переулке не удалось спасти его жизнь.
По завещанию Тимура его прах был развеян над любимым домом, над главным местом последних лет его жизни – в Красновидове. Это сделали Егор и его сын Петр, с вертолета. Военный караул, стоявший у дома, проводил контр-адмирала Гайдара прощальными залпами.
Наступила эпоха «после дефолта». На посту премьера Примакова сменил Степашин, Степашина – Путин.
Рассчитывая в 1999 году на реформаторский рывок после выборов в новую Думу, Гайдар осознавал, что время «старых демократов» уходит – в том смысле, что массовый избиратель за них не проголосует. А для реального участия в политике, считал Егор, нужна парламентская фракция. К тому же забрезжила надежда на объединение демократов и предъявление публике их «единого» лица. В случае коалиции «Правое дело» это были Борис Немцов, Борис Федоров, Ирина Хакамада, Егор Гайдар. И всегда стоявший чуть в стороне, «за сценой», Анатолий Чубайс.
Сформированный в результате избирательный блок «Союз правых сил» (впоследствии ставший партией) шел на парламентские выборы под лозунгом «Кириенко в Думу, Путина – в президенты». Получая за счет этого дополнительных избирателей, правда, не вполне или совсем не своих. Кроме того, Сергей Кириенко участвовал в кампании по выборам мэра Москвы. Да, неудачно, но это была первая кампания нового типа – развеселая, игровая, яркая, при поддержке тех, кого спустя более чем десять лет назовут «креативным классом» (руководителем предвыборного штаба Кириенко стал галерист Марат Гельман).
Ожидания Гайдара были самыми благостными. Если победа СПС состоится, говорил он, и «если в результате следующего президентского цикла не произойдет чего-нибудь катастрофического или очень плохого, я буду более чем удовлетворен своим положением в обществе, в науке, в жизни».
И здесь нужно сказать несколько слов о том, кем же считали реформаторы, либералы или демократы нового президента Владимира Путина в первые годы его правления. Это не такой простой вопрос, каким может показаться вначале.
В то время Путин оценивался как возможный проводник их программы, разработанной еще в 90-е. Идея получить в качестве союзника молодого и энергичного претендента на пост будущего президента естественным образом увлекала реформаторов. Сомнения «старых демократов» по поводу Путина и его жизни в КГБ до 90-х с порога отметались. Ведь забрезжила надежда на появление нового «окна возможностей», рестарта недоделанных реформ.
Либералы (или все-таки демократы?) тогда искренне считали Владимира Путина партнером. Сергей Васильев оценивал свои тогдашние впечатления: «Мы были знакомы (с Путиным. – А. К., Б. М.) с 1990 года по офису Собчака. Уже тогда он выглядел сильным технократом». И главное: «Путин вообще считался членом команды – не только федеральной, но и питерской».
«Членом команды» они его считали – вот это, наверное, самая точная характеристика.
Да, Гайдар в этот момент предпочитал двигаться в партийном фарватере. В декабре в одном из интервью он рассказал о «своем» Путине. «Мы много раз встречались, когда я работал в правительстве, а он в мэрии Санкт-Петербурга… Не могу сказать, что я его хорошо знаю. Анатолий Борисович знает его хорошо», – переводил стрелки Егор. Однако оговорился: «Власть – это такая штука, которая меняет человека. Довольно здорово меняет».
Чубайс занялся дополнительным экономическим образованием Путина, для чего были мобилизованы питерские либералы Алексей Кудрин и Андрей Илларионов. Кроме того, Чубайс пытался сформировать команду неформальных советников. Евгений Ясин рассказывал: Путин «был мне абсолютно безразличен. Я с ним встречался, мы были знакомы, но никаких личных отношений… И тут приглашает меня Чубайс. Вместе со мной пришли два моих боевых заместителя прошлого состава Министерства экономики – Сергей Игнатьев и Сергей Васильев. Чубайс говорит: договорились с новым премьер-министром, что мы сотрудничаем, и я прошу вас оказать ему помощь».
Дело было осенью 1999-го, сотрудничество продолжалось месяца три, как раз до парламентских выборов. А что потом?.. «Потом приглашать перестали».
Достаточно противоречивой выглядит и оценка Путина в книге Бориса Немцова «Исповедь бунтаря». Она вышла уже после ареста Ходорковского, после полного разрыва СПС (и Немцова лично) с властью, после первой «оранжевой» революции в Киеве, которую Борис безоглядно поддержал. В книге много очень жестких, нелицеприятных слов о Путине. Не случайно Борис Ефимович отдельно подчеркнул, что на политсовете партии голосовал против поддержки Путина в качестве кандидата в президенты – вместе с Ириной Хакамадой.
…Но из песни слова не выкинешь. Начиная с 1999-го и до 2003-го его партия была в Госдуме «второй ногой» партии власти; и Немцов, и Гайдар были в парламенте очень важными, ключевыми фигурами.
Да и в самой книге Немцова все не так уж однозначно:
«Я знаю, например, не одного, а двух Путиных. Один Путин – это начинающий президент, второй – президент забронзовевший.
Путин начинающий – это человек, который ввел самые низкие в Европе налоги, решил вековую проблему с землей, приняв Земельный кодекс, принял один из самых прогрессивных трудовых кодексов, в принципе, позволяющий людям защищать свои права перед нанимателем. Молодой президент пытался провести административную и судебную реформы, первым, наплевав на антиамериканизм общества, выразил свою поддержку американскому народу в связи с трагедией 11 сентября… И так далее. Обращаю внимание, что Путин тогда жил при цене на нефть в 20 долларов за баррель.