Говорит Борис Немцов (интервью 2014 года):
«…У меня была очень жестокая битва с Гайдаром. Конечно, я люблю Гайдара и считаю его великим человеком, и рано он от нас ушел, он очень много сделал для нашей страны. Но там у нас была битва. Она была по нескольким параметрам, во-первых, у нас наличных денег физически не было. Была такая галопирующая инфляция, так росли цены, что надо было все время менять номиналы денег. Деньги, мы знаем, какие у нас сейчас номиналы денег: 100 рублей, 500 рублей, 1000 рублей, и более-менее цены растут, но не быстро. А там они росли на 20–30 %. В месяц. Физически не хватало денег зарплату выдавать. И у меня мужики, у которых зарплата начислена, но не выдана, они стали перекрывать улицы. Требовали, чтобы им наличные деньги выдали. Кредитных карт тогда не было, понимаете? Никаких платежей безналичных не было. На многих предприятиях стали выдавать в счет будущих наличных денег пайки (продовольственные. – А. К., Б. М.); вроде продукты есть, но физически ты за них заплатить не можешь.
Тогда я решил напечатать нижегородский областной заем, который потом стал называться “немцовками”, но это не я так назвал. И эта облигация стала средством платежа, то есть местными деньгами. И у Гайдара случилась истерика, он меня хотел убить. Я ему говорю, Егор, у меня выбор простой: либо рабочие, а все-таки Нижний это промышленный регион, там рабочих реально много, военно-промышленные предприятия занимали львиную долю экономики: авиационный завод, ядерный центр на юге, вы знаете, где работали и Курчатов, и Сахаров, и Зельдович, и Харитон: атомную бомбу в Нижегородской области сделали… короче, либо у нас будет бунт рабочий, либо у нас бунта нет, но будут у нас ходить такие местные деньги под названием “немцовки”. Егор хотел уголовное дело возбудить и т. д., и т. п. А, кстати, “немцовки” эти я напечатал в Перми на фабрике Гознака. Тогда свобода была невероятная. Я приехал туда, говорю: мне надо облигации напечатать, напечатаете? Они говорят: да, пожалуйста. Я сам лично на эту фабрику приехал.
…Поэтому их сами магазины принимали, как средство платежа, потом они стали продовольственными деньгами, потом они стали бензиновыми деньгами. Мы их использовали много раз по назначению. По ним, кстати, еще процент шел, по этим облигациям. Люди могли как-то свои сбережения сохранять. У нас был дикий конфликт с Гайдаром, потому что Гайдар боялся, что развалится финансовая система страны из-за того, что “немцовок” будет много не только в Нижегородской области, а и во всех других».
А вот как выглядит история с наличными деньгами в изображении самого Гайдара:
«Я уже говорил, что при подготовке реформы мы понимали: резкое изменение масштаба цен и доходов потребует существенной налично-денежной эмиссии, перестройки покупюрной структуры денежной массы. Говорил и о том, что распоряжение о срочном печатании купюр более высоких номиналов, данное мной начальнику Гознака Алексееву, было воспринято им с полным пониманием, хотя формально это ведомство еще подчинялось союзному Минфину.
Оказалось, однако, что почти сразу же после этого Алексеева вызвал Хасбулатов (председатель Верховного Совета РСФСР. – А. К., Б. М.) и устроил ему жесточайший разнос: “всяких Гайдаров слушаете и инфляцию в стране разводите”. В запутанном законодательстве этого времени разобраться, чей приказ главнее, было непросто. Получив нагоняй, начальник Гознака просто затаился. Работа по подготовке новых купюр была остановлена.
Между тем цены росли, зарплаты заметно отставали от цен, но тоже росли. С каждым днем объем находящегося в обращении денежного номинала все больше отставал от потребностей, и злая беседа профессора экономики Хасбулатова с Алексеевым оборачивалась серьезной бедой. Задержки с выдачей заработной платы, пенсий, пособий из-за нехватки наличности становились массовыми. И миллионам людей было вовсе не до того, кто там наверху прав, кто виноват.
Чтобы наверстать бездарно упущенные в начале реформ два месяца, быстрее напечатать новые купюры, правительство вне всякой очереди удовлетворило в полном объеме все валютные потребности Гознака (для закупки запчастей, технологического оборудования), ужесточило контроль за налично-денежным обращением.
А кризис усиливается, особенно с приближением сезона летних отпусков. В Перми рабочие грозят, если им не выплатят задолженность по зарплате, заблокировать фабрику Гознака; в Москву мчатся ходоки из регионов, заявляют, что просто не могут возвращаться без наличных денег.
В критический момент всерьез обсуждаем вопрос о возможности отчеканить и пустить в обращение для самых взрывоопасных точек золотую монету. С конца июня 1992 года кризис с наличностью сходит на нет. Однако его политический ущерб восполнить трудно…»
Повторяем, это лишь один кусочек из того бесконечного лабиринта загадок, из той головоломки разваливающегося на глазах мира, которую Гайдару пришлось лихорадочно решать зимой 1992 года.
А приватизация! Это страшное слово, заколдованное понятие, вокруг которого до сих пор кипят такие страсти, что люди, задыхаясь от волнения, огненными письменами готовы писать: «грабительская»! Понимали ли Чубайс и Гайдар, что бесплатная, чековая приватизация вызовет столь яростную критику? А как же! Конечно, понимали.
«Вообще-то, и я, и большинство моих коллег, включая А. Чубайса, скептически относились к идее создания специальных платежных знаков, призванных создать спрос на приватизируемое имущество, впоследствии известных как ваучеры. Слишком очевиден был риск, связанный с неизбежным и крупномасштабным спекулятивным перераспределением этих знаков. Разумеется, хотелось обойтись без всей этой экзотики, в максимальной степени используя приватизационные процессы, отработанные в зрелых рыночных экономиках».
Но… ведь сколько же претендентов на эту несчастную собственность: «красные директора», местные администрации, госслужащие-бюджетники, наконец, сами работники предприятий… Как сделать так, чтобы учесть интересы всех групп, чтобы предприятия не попали в руки какой-то одной?
Ну и самое главное – как сделать так, чтобы приватизация все-таки прошла быстро? Чтобы внутри экономического механизма появился главный ее приводной ремень – собственник?
Послушать Гайдара – не получилось из задуманного практически ничего. Ни инфляцию сдержать, ни приватизацию нормально провести. С одной стороны, с другой стороны… Обстоятельства, интересы, печальное советское наследие. И с такой оценкой – в том яростном 1992 году – был согласен практически любой его оппонент. А оппонентами были все – от бывших партийных работников до уборщиц, от демократов в парламенте до офицеров обедневшей армии, от академиков-экономистов (бывших его учителей) до въедливых западных ученых.
…И тем не менее, смотрите, какая вещь получается. Прошло полтора года.
В 1993 году, в декабре, состоялись выборы в Государственную думу Российской Федерации, как у нас принято говорить, «первого созыва».
Это были первые выборы по новым правилам. Первые выборы после страшного октября 1993 года, когда на улицах стреляли танки и были десятки убитых (158 убитых, если точнее).
И Гайдар играл в этих событиях далеко не самую однозначную роль. Вот, например, как его роль оценивал Григорий Явлинский:
«Когда вы ведете такую политику… когда у вас спрашивают, почему цены выросли в 200 раз, а вы говорите: вы просто антиреформаторские силы, вы какие-то красно-коричневые. Вот когда вы так себя ведете месяцами и годами, когда вы так разговариваете с людьми и ничего не желаете объяснять, а просто обзываете их, то это доведение до братоубийства, и это плохо кончается».
М-да…
Так вот, на этих выборах 1993 года избирательный блок «Выбор России», возглавлявшийся Гайдаром (в блок входила и его партия «Демвыбор России»), получил в Госдуме 75 мест. По партийным спискам и одномандатным округам в совокупности. Да, они рассчитывали на гораздо большее. Но это была первая, то есть самая большая по численности фракция в парламенте – у нее было на 10 мандатов больше, чем у ЛДПР Жириновского, при этом у Гайдара в Думе еще были союзники, другие демократические фракции, а у Жириновского их не было. И это было на треть больше, чем у коммунистов Зюганова.
В абсолютных цифрах – только по партийным спискам за Гайдара проголосовало 8 миллионов 300 тысяч человек.
А вот цифры по Москве и Петербурге. В Москве за блок «Выбор России» проголосовало 34 процента избирателей, в Петербурге – около 27 процентов. То есть в Москве Егор в три раза опередил коммунистов, в столице верность его идеям продемонстрировали более миллиона человек. Миллион 114 тысяч избирателей, если уж совсем точно говорить. В Питере таких было около шестисот тысяч. В Ярославской области Гайдар набрал 23 процента, в Челябинской – 22 процента. То есть даже в тяжелых промышленных регионах он легко шел на втором месте.
А на апрельском референдуме 1993 года «социально-экономическую политику» президента и правительства одобрило еще больше избирателей, пришедших к урнам для голосования, – 53 процента от числа голосовавших.
Конечно, причин тому было несколько.
С одной стороны, Гайдар был лидером «образованного меньшинства», то есть отечественной интеллигенции. Он и сам был интеллигент, это было видно по всему, а за кого нам было еще голосовать? С другой стороны, он выступал от лица как бы именно правящей партии. Был представителем исполнительной власти, хотя оставалось ему в ней быть чуть больше месяца.
Противоречивая, прямо скажем, позиция. Интеллигент, но во власти. Это противоречие было заметно во всем – по тому, как он стеснялся публики, как избегал стандартных для политика той эпохи речевых оборотов, как не стремился заигрывать с массами. Как не менял на потребу публики свою речь – речь интеллигента, книжника, «ботаника».
Но есть еще одна, менее очевидная причина: Гайдар предлагал людям будущее.
А именно будущее было самым ценным товаром в тот момент. За оппонентами Ельцина и Гайдара было только прошлое. Вот по этой линии и делились избиратели.