Первым делом направляюсь в Назрань. Еду на бронетранспортере внутренних войск. Зрелище не для слабонервных. Видны следы настоящего боя, разрушений, в Пригородном районе множество горящих домов. Нетрудно догадаться, что в первую очередь – ингушских. На границе с Ингушетией встречает Руслан Аушев. Руслан говорит, что на бронетранспортере дальше ни в коем случае ехать нельзя – подстрелят. Сажусь в его машину, он – за рулем. Центральная площадь в Назрани запружена беженцами, тысячи несчастных людей, ставших жертвами политиканов. По дороге Аушев пытается выяснить мое мнение, кто стоит за всей этой страшной кровавой катавасией. К сожалению, ничем не могу ему помочь, доклады Министерства безопасности – по-прежнему свидетельство полнейшей беспомощности».
Вот с такими, мягко говоря, совсем не экономическими проблемами пришлось столкнуться в ноябре 1992-го исполняющему обязанности председателя правительства. О чем умолчал Гайдар в этом отрывке – о сотнях трупов, которые лежали у входа в Дом правительства во Владикавказе. Об этом он рассказывал только своим друзьям – Чубайсу и некоторым другим. Конфликт удалось потушить. Горячую точку – немного охладить.
Но возникали всё новые и новые.
Вспоминает Андрей Нечаев:
«…Мы с Егором сидели в кабинете. Приходит командующий Южным округом, говорит: “Ребята, хохлы отделяются. Крым – наша исконно русская земля. Я вот чего придумал: на Перекопе ядерные мины поставлю, пусть сунутся”. Егор говорит: “Я лично вас, генерал, расстреляю. Лично. Даже тройку созывать не буду. Если вы это сделаете”. И таких “смелых” ребят в то время было много. Ядерная кнопка стратегическая была (вроде как) в президентском чемоданчике, а тактическое ядерное оружие было размазано».
Кстати говоря, фраза «Я тебя расстреляю, генерал» в устах Егора не была такой уж литературной метафорой. Как мы помним, он с детства умел держать в руках пистолет, еще с кубинских времен. И видел оружие в своем доме неоднократно. Во-первых, дедушкин революционный наган – реликвию, которая досталась Тимуру по наследству. До сих пор этот наган висит в Красновидове, любовно закрепленный на ковре, вместе с шашкой Аркадия Петровича.
Во-вторых, табельное оружие самого Тимура, которое ему полагалось и которое он, в этом можно не сомневаться, тоже держал дома.
Был у Гайдара и еще один пистолет, выданный ему уже в бытность вице-премьером.
«Правительство приняло постановление от 25 ноября 1991 года № 17 о том, что с 1 декабря 1991 года отменяются все ранее выданные квоты на экспорт нефти, – вспоминает Андрей Нечаев, – и проводится перерегистрация лицензий тех организаций, которым ранее было предоставлено право экспорта нефти. Это сейчас в полной мере ясно, какой опасности мы себя подвергали. Быть может, тогда еще не было того бандитизма, который стал нашей повседневной реальностью в последующие годы, а может быть, еще сильна была инерция уважения к власти. Однако тот факт, что принятое нами в последние недели 1991 года решение не привело к отстрелу нескольких министров, выглядит сегодня просто удивительной удачей. Единственным, пожалуй, серьезным персональным последствием этого Постановления – я имею в виду последствия для самих членов правительства – было то, что некие “экспортеры” сильно побили первого заместителя министра топлива и энергетики Эдуарда Грушевенко, готовившего проект постановления. К нему в нерабочее время подошли какие-то незнакомые личности и сказали, что “вы ведете себя неправильно”. Потом сильно избили и чуть было не сбросили в реку.
Мы после истории с Грушевенко потребовали у Аркадия Мурашева, возглавлявшего тогда ГУВД Москвы, выдать нам личное оружие. Он это сделал, правда, вначале отправив нас поучиться стрельбе в ведомственный тир. Я помню, что министр топлива и энергетики Володя Лопухин, ведомство которого играло в этой истории ключевую роль, даже на дружеские встречи приходил с пистолетом Макарова. Мне же жена, когда я гордо принес свой пистолет ПСМ домой, устроила небольшую истерику и потребовала: “Чтобы я эту гадость никогда в нашем доме не видела”. Так он и пролежал у меня в сейфе на работе до окончания моей министерской деятельности, после чего я его сдал. Во всей этой истории с личным оружием был, конечно, большой элемент чистого мальчишества».
Словом, оружие им раздали не зря, и вполне вероятно, что свой пистолет Егор взял и туда, в Назрань.
Приходилось Гайдару охлаждать горячие точки и предотвращать вооруженные конфликты и за пределами России. Вспоминает Виктор Ярошенко:
«Мы с Гайдаром прилетели к пограничникам в Таджикистан, и там их жены, дети, они в осаде, на это просто страшно было смотреть. Осень 1992 года.
И я потом написал, что не понимаю, зачем Ельцин послал Гайдара практически на смерть, на эту чужую, не нужную нам войну? А Гайдар говорит: “Я прочитал твой текст. Ты не знал, значит, что это не Ельцин меня посылал, это я сам просил? Я выбирал, на какую из противоборствующих сил должна поставить Россия, чью сторону занять”. А там уже шла вовсю гражданская война.
И потом были там долгие переговоры, те сидели, эти сидели. И как мы с ним даже почти поссорились. Я кричал ему: “Но это же страшные люди!” Он говорит: “Но зато я прекратил гражданскую войну”».
Характерно, что из самолета, готового к полету в Душанбе, чиновники… убежали. Виктор Ярошенко: «Чтобы борт мог вылететь из Бишкека (там в октябре 1992-го проходил саммит СНГ. – А. К., Б. М.) и сесть в Душанбе, президент отдал свой самолет. Никогда не забуду, как бежали с ельцинского самолета чиновники.
Нас в президентском самолете оказалось семь человек: Гайдар, начальник гайдаровского секретариата Николай Головнин, руководитель Росхлебопродукта Чешинский, министр по делам СНГ Владимир Машиц, два офицера службы охраны президента и я».
В своей книге Гайдар написал об этом гораздо более сухо, лаконично:
«Еще одно место, требующее постоянного внимания российских органов власти, – Таджикистан. В 1992 году там нарастает хаос, постепенно переходящий в открытую гражданскую войну. Друг другу противостоят две силы; одну из них с большой долей условности можно назвать коммунистами, другую – исламистами. Исламисты сильнее в Гарме, Нагорном Бадахшане, коммунисты – в Кулябе. Обе стороны пытаются втянуть в конфликт дислоцированную в Таджикистане 201-ю дивизию, по меньшей мере завладеть ее вооружением. Серьезнейшая проблема состоит в том, что дивизия в основном укомплектована российскими офицерами и местными солдатами. Именно их-то и хотят с разных сторон вовлечь в конфликт.
…Поступает информация о готовности наиболее радикального крыла исламистов использовать русских, живущих в республике, в качестве заложников. Беда еще в том, что мы не можем положиться на наши источники информации о положении в Таджикистане… После встречи президентов государств СНГ в Бишкеке, где подробно обсуждалась критическая ситуация, сложившаяся в Таджикистане, лечу прямо в Душанбе.
В городе атмосфера мрачная, напряженная. У встречающей правительственной охраны такой вид, что непонятно, то ли собираются перестрелять нас, то ли друг друга… Летим на вертолете над горящим Курган-Тюбе, где идет бой, в отряд к пограничникам».
Конечно, министр иностранных дел Андрей Козырев бывал в Таджикистане гораздо чаще Гайдара и не раз рисковал жизнью. Конечно, огромное влияние на ситуацию в Таджикистане имел министр обороны Павел Грачев – именно он в первую очередь вел дела с военными. Конечно, в итоге все главные решения принимал сам Ельцин.
Но после той командировки Гайдара в Таджикистане установилась власть, которая руководит республикой до сих пор. Установился плохой, но мир. Какой была бы судьба Средней Азии в ином случае – мы не знаем.
Не знаем мы и того, удалось бы Гайдару, например, предотвратить чеченскую войну.
Но он выступал против этой войны.
Среди отнюдь не публичных «особых миссий» Гайдара – Северный Кавказ, Таджикистан – были и легендарные истории, которые в тот момент жутко волновали все общество. Ну, скажем, так называемое «золото партии».
Советский Союз, как мы говорили, уже в 1990 году был банкротом. Золотовалютные резервы к моменту его распада оказались ничтожными. Только за 1990 год золотой запас был сокращен на 400 тонн, а суммарно с 1986 года по 1991-й исчезло 1000 тонн. Валютные ресурсы, составлявшие в 1985 году 15 миллиардов долларов, снизились до совсем уж ничего не значащих величин. Но, как пишет Гайдар, «просмотрев статистику оттока валюты и вывоза золота в 1990–1991 годах, мы задумались: а все ли здесь чисто?». Цены на поставляемую Советским Союзом продукцию «необъяснимо занижались, а цены закупаемых комплектующих необъяснимо завышались». Это явно была форма спонсирования братских партий и нелегальных партнеров СССР.
Два сотрудника разведки, свидетельствовал Гайдар, обратились к Ельцину в конце 1991 года с предложением расследовать эти истории, выбрав партнером фирму «Кролл», прославившуюся, среди прочего, обнаружением тайных активов Саддама Хусейна. Решили попробовать. Но, не будучи уверенными в успехе, заключили лишь краткосрочный контракт на 900 тысяч долларов. Сейчас эта сумма кажется небольшой, а в те времена, да еще при плачевном финансовом состоянии страны, она была весьма существенной. От «Кролла» требовался результат, в соответствии с которым можно было бы начать уголовное преследование виновных и спасти уведенные финансовые ресурсы. Годами вести расследование, ввиду недостатка у России финансовых ресурсов на такие операции, было невозможно.
В июле 1994-го, будучи депутатом Госдумы, Гайдар докладывал в парламенте о той истории. С марта по май 1992-го, в соответствии с контрактом, «Кролл интернейшнл» вела работу «в первую очередь по крупным российским контрагентам за рубежом и по крупным российским экспортно-импортным предприятиям». Что-то расследователи «нарыли», но обнаруженных фактов было недостаточно для того, чтобы быть уверенными во внятном результате.
Позже в «Днях поражений и побед» Гайдар писал и о том, что тогдашнее Министерство безопасности России не оказывало должной поддержки «Кроллу», а без этого добиться успеха было невозможно. Времени и сил на преодоление сопротивления чекистов поискам «золота партии» у Егора, и так обложенного со всех сторон недоброжелателями, не о