И сделал я это совсем не зря. Дойдя до спуска с лестничной площадки, Никитин стремительно развернулся и занес правую ногу для удара. При этом левой рукой он держался за перила, а правую отвел в сторону, чтобы уравновесить инерцию от резкого движения ногой.
Для меня все эти неуклюжие телодвижения Никитина не представляли особой опасности. Я знал, как нужно действовать. Вариантов было несколько. Самым верным и логичным мне показался тот, где я просто отскакиваю с линии атаки. Благо, позади меня находилось еще около полуметра свободного пространства. Но, вопреки логике, мне чертовски захотелось проучить негодяя. Я не знал, надолго ли я здесь, в этом внезапно вернувшемся детстве, и упускать шанс поквитаться со своим врагом, который нагонял на меня страху, я не собирался.
В то время, как нога Никитина поднялась для удара, я, вместо того чтобы отскочить, сделал быстрый выпад вперед, сократив дистанцию, и уйдя с линии основной атаки. А затем резко ударил Вовку основанием ладони в кончик носа. Бить надо было вполсилы, чтобы не вырубить оппонента. Падение в бессознательном состоянии вниз по бетонной лестнице ни к чему хорошему не приведет. Но даже такой легкий удар по уже сломанному носу мог запросто остудить пыл и бывалого бойца, не говоря уж о Никитине, который, на мой взгляд, был просто зарвавшимся идиотом, голову которого вскружила безнаказанность со стороны его жертв.
Никитин взвыл от боли и схватился за нос. Справедливости ради стоит сказать, что и я от удара Вовкиного бедра отлетел прямо на опешившего Евгения Ивановича. Весовые категории, как я уже говорил, у нас были разные. И мое тщедушное тело не смогло удержаться на ногах, хотя удар оказался не таким уж и сильным.
Евгений Иванович подхватил меня и ошарашенно произнес:
— Ну ты, Смирнов, даешь!
А тем временем на крик Никитина уже бежали две охранницы нашего подъезда. Да и на площадке второго этажа открылась ближняя дверь, и из нее высунулась удивленная голова Виктора Степановича, отца еще одного из моих друзей, Саньки Матвеева.
— Это что вы тут устроили, паразиты⁈ — закричала не своим голосом Римма Андреевна, увидев истекающего кровью Никитина.
Виктор Степанович, услышав ее строгий окрик, быстро сообразил, что тут и без него разберутся, и торопливо исчез за дверью квартиры.
— Успокойся ты! — Евгений Иванович вдруг осмелел и строго посмотрел на Римму Андреевну с подругой. — Он первый на Егорку полез. Вот и получил по заслугам. Посмотри, какой он жлоб огромный!
— Смирнов! Я тебя убью! — тем временем глухо промычал, немного придя в себя, Никитин, и бросился вниз по лестнице.
— Иваныч, это ты что-ль его так отделал? — с легким уважением в голосе спросила Римма Андреевна, провожая подозрительным взглядом убегающего Никитина.
— Куда, там? Это все он! — И Евгений Иванович указал в мою сторону. — Лихо так подскочил, да как хрясь ему прямо в нос. Откуда хоть в тебе столько прыти взялось, а, Егорка? — И он снова удивленно воззрился на меня.
— Не знаю, дядь Жень. — Я попытался посильнее выпучить глаза. — Сам от себя такого не ожидал. Это я от страха, наверное. Никитин еще в магазине пообещал, что прибьет меня, когда я ему случайно по носу головой зарядил. Вы же поэтому меня и провожали, чтобы плохого чего не случилось.
— А я-то думаю, чего этот хулиган к нам в подъезд намылился? — Всплеснула руками Дуся Васильевна. — Еще ведь спросила, паразита. А он знай все рот рукой прикрывает и бурчит мне в ответ что-то непонятное. Ну я и подумала, может зуб у него заболел, и он к Саньке за Анальгином побежал. У самого-то поди-ка дома шаром покати.
— Спасибо, дядь Жень, что проводили. Дальше я сам. — Я поднял авоську с продуктами и направился вверх по лестнице.
— Ты поосторожнее с ним, Егорка, — сочувственно глядя на меня, произнес Евгений Иванович. — Теперь это негодяй от тебя так просто не отстанет.
— Это точно! — поддакнула Римма Андреевна. — Знаю я этого Никитина. Если вобьет себе чего в голову, то не успокоится, пока очередную пакость не устроит.
— Ничего. Разберусь как-нибудь. — Я постарался, чтобы мой голос при этом испуганно дрогнул.
Роль жертвы в глазах окружающих должна была мне помочь в том случае, если я вдруг немного перестараюсь в предстоящем перевоспитании Владимира Никитина, и он нечаянно окажется в больнице. Хотя, я совсем не исключал и того варианта, что в итоге в больнице вместо Никитина могу оказаться я.
Глава 5
Когда я зашел в квартиру, в прихожей сильно пахло куревом. Поначалу с непривычки это сильно меня удивило, но потом я вспомнил, что отец частенько курил в туалете. Для того времени это было нормой. Многие курили на кухнях, на балконах, даже в комнатах, но для моего отца единственным местом, где он мог себе это позволить, был туалет. Его любимыми были сигареты «Стрела» и папиросы «Беломорканал». Последние он перед прикуриванием неизменно складывал гармошкой. Зачем он это делал, было для меня загадкой. Может просто для вида и удобства, а может, чтобы табак в рот не попадал.
Единственным исключением, когда он позволял себе дымить в комнате или на кухне, были праздничные и выходные, когда он, порой, перебирал со спиртным. Чаще всего отец удобно устраивался на стуле, ставил рядом тяжелую металлическую медного цвета пепельницу с фигуркой шагающего медведя на ее боку, и, подозвав меня, начинал пускать кольца дыма, которые я благополучно ловил указательным пальцем.
В нашей трехкомнатной квартире у отца была отдельная комната. Она выходила в прихожую и находилась слева, через стенку от кухни. Отец любил побыть один и проводил почти все свободное время в своем укромном жилище. Когда был трезв. А вот когда он выпивал, то в доме, если можно так сказать, стоял дым коромыслом.
Поначалу все проходило довольно мирно, но когда отец окончательно напивался, то начинал вести себя агрессивно, в особенности по отношению к матери. И в такие моменты я сбегал на улицу и гулял до победного. Когда все друзья расходились по домам, я, если позволяла погода, усаживался на лавку у дома напротив и тоскливо смотрел на горящие окна своей квартиры, ни капли не желая туда возвращаться. Поэтому я не особо любил праздники и выходные.
Но это было тогда, когда я был по-настоящему маленьким и неопытным. Сейчас же, если судьба, закинувшая меня сюда, даст мне возможность и время, я попробую изменить ситуацию в лучшую сторону. Может быть, это даже поможет отцу через три года избежать своей нелепой гибели.
Тем временем отец только начинал свой разгульный вечер. И начинал он его с баллона Жигулевского, которое недавно прикупил в пивном ларьке, а также с копченой скумбрии, аккуратно нарезанной ломтиками и лежащей в его комнате на столе, предусмотрительно покрытом старыми газетами.
Подготовка к возлиянию представляла для отца целый ритуал. Для начала он все убирал со своего стола и оставлял там только радио, которое негромко что-то вещало из своего динамика. После этого брал несколько разворотов из старых газет и, аккуратно их разглаживая, покрывал ими стол. В это время пиво уже охлаждалось в холодильнике. Вслед за этим он нарезал несколько ломтей ржаного хлеба, брал связку зеленого лука, банку шпротов или кильки в томатном соусе и обязательно — спичечный коробок, наполненный солью. Ему почему-то нравилось брать соль именно из выдвинутого спичечного коробка. Туда же он макал перья зеленого лука.
Все это вместе он выкладывал на покрытый газетами стол. А если удавалось купить в магазине скумбрию, то она нарезалась толстыми круглыми дольками и добавлялась к уже имеющейся сервировке. Посудой он при этом не пользовался, но все аккуратно и где-то даже красиво выкладывал на газеты. И только после этого отправлялся к холодильнику за пивом, которое наливал в свою большую кружку.
Потом он садился в своей комнате за стол и, блаженно сощурившись, делал несколько больших глотков прохладного пенного. Судя по его виду, это были одни из самых счастливых мгновений его жизни.
— Егорка! — весело пробасил батя, выходя их туалета. — Молодец, что хлеба купил. Мне только его и не хватает.
Отец забрал у меня авоську и отнес на кухню, а сам пошел мыть руки. Только после этой процедуры он прикасался к хлебу. Мне он тоже пытался привить эту полезную привычку, но, к сожалению, его попытки не увенчались особым успехом. Дошел я до этого уже сам в более зрелом возрасте.
Но сейчас, под отцовским строгим взором я не посмел забежать на кухню с грязными руками. К тому же, приглядевшись, я увидел, что основание правой ладони у меня залапано кровью Никитина. Быстро спрятав ее за спину, чтобы не заметил отец, я протиснулся в ванную и с удивлением огляделся по сторонам. Признаться, я уже успел отвыкнуть от этих в чем-то спартанских, но при этом по-своему уютных, советских интерьеров.
Под потолком висела обычная лампочка на длинном проводе. Слева у стены приютилась белая цилиндрическая стиральная машина «Волга-8» с торчащим из боковины черным шлангом. Справа стояла чугунная эмалированная ванна, а у дальней стены расположилась раковина рукомойника, кран к которой поворачивался прямо от душевого смесителя. Над раковиной висело зеркало, а под ним — длинная и узкая полка. Я с интересом заглянул на нее. Там расположились бритвенные принадлежности отца: кисточка и металлическая плошка для взбивания мыла, бритвенный разборный станок и набор лезвий «Нева» в маленькой картонной коробочке. Также там лежала зубная паста: тюбик «Жемчуга» и, отдельно для меня, детская «Чебурашка», а также несколько потрепанных зубных щеток и круглая металлическая коробка от зубного порошка «Особый».
Я сразу же вспомнил популярную, особенно среди девчонок, игру в классики. Они брали именно такую коробку от зубного порошка, наполняли ее песком и расчерчивали на асфальте дорожку из пронумерованных квадратов. Задача была как можно быстрее, прыгая на одной ноге толкать эту коробку по всем цифрам поочередно. Нельзя было допускать, чтобы коробка вылетала за пределы клетки или наезжала на ра