И тут я почувствовал совсем уж неладное. Кто-то обхватил мою голову, начал гладить меня по волосам и… целовать. Что за…? Тут же одни пацаны. Я попытался отстраниться, но меня не отпускали. И что бы уж окончательно меня добить, мне начали что-то горячо нашептывать на ухо. Слух еще полностью не восстановился, и я ничего не мог разобрать. Но сама ситуация меня просто катастрофически возмутила. Это что, мать вашу, за нетрадиционные отношения? Похоже, помирать еще рано. Для начала надо вправить кое-кому мозги, а потом уж можно и на покой.
Как ни странно, но это праведное возмущение внезапно привело меня в чувства. Дыхание начало восстанавливаться, а кашель — сходить на нет. Я удивленно наблюдал за этим процессом. Так это что, обычная паническая атака? У одиннадцатилетнего мальчишки? Час от часу не легче.
Ладно, с этим позже разберемся. Сейчас — другое. Я кое-как оттер залитые кровью Никитина глаза и приоткрыл веки. То, что я увидел, не лезло ни в какие рамки. Я что, опять телепортнулся в какое-то другое время? Надо мной склонилось испуганное, но от этого еще более симпатичное личико… Ирки Мироновой. Это что за наваждение? Я провел перед глазами непослушной рукой, но Иркино лицо не исчезло. Наоборот, увидев, что я подаю признаки возвращения к жизни, она радостно заулыбалась и вновь принялась… меня целовать. Да что ж такое-то? Пацаны же смотрят. Мне реально стало неловко. Но Ирку отталкивать я все-таки не рискнул. Обидится еще.
Теперь бы выяснить, в чем тут собственно дело? И откуда она здесь? Подождав, пока очередной Иркин страстный порыв сойдет на нет, я огляделся по сторонам. Увиденное поразило меня еще больше, чем появление Ирки. На земле валялся громко стонущий и матерящийся Никитин. Его левая рука была прижата к телу и как-то неестественно согнута в том месте, где по всем законам анатомии сустава быть не должно. А над спятившим отморозком грозной скалой возвышался… Виктор Михайлович, Иркин отец. Его подбоченившаяся фигура и грозный взгляд могли кого угодно вогнать в близкое к панике состояние.
— Ты мне руку сломал, козел! — подвывал сквозь стиснутые зубы Никитин, подпирая гипсом левую руку. — Я тебя ментам сдам, мразь!
Возможно, это звучало бы очень грустно, если бы не было так смешно. Я еле сдержался, чтобы в голос не захохотать. Сдается мне, мой батька с Иркиным поладят. «Александрович, ты какую руку сегодня ломаешь? В прошлый раз вроде бы правая была? Теперь моя очередь.» «Ну ты жук, Михалыч. Давай лучше на камень, ножницы, бумага?» Я уткнулся в Иркино плечо и задергался от безудержного смеха.
— Ну что ты? Тихо-тихо, успокойся! Все уже кончилось! — зашептала вдруг Ирка и крепко меня обняла.
Твою ж дивизию! Она что, решила, что я рыдаю? Этого еще не хватало! Я отстранился от Ирки и, уже не сдерживаясь, весело засмеялся.
— Егор, ты что? — обеспокоенно спросила она.
— Бедолаге реально не свезло, — я стрельнул взглядом в сторону Никитина. — Два гипса за неделю. Эй, Никитин! — Я перешел на серьезный тон. — Что следующее? Ноги? Или голова? Хотя голова у тебя и так напрочь отбитая. — Последние слова я уже произносил с нескрываемой злобой. Я увидел Пашку Тимофеева. На его левом плече виднелся глубокий порез: кожа разошлась, обнажив поврежденные мышцы. Вся рука была залита кровью.
— Ты труп, паскуда! Я тебя замочу! — бешено прошипел Никитин. Но я его уже не слышал. Все мое внимание было обращено к Пашке.
Он сидел, прислонившись, к забору. Бледное лицо, испуганные глаза, частое поверхностное дыхание — все говорило о том, что парень еле держится. Пацаны растерянно стояли возле него, не зная, что предпринять. В калитку забежал Женька Андреев с подорожником.
— На, Паха, приложи. Кровь остановить.
Капец! Нестерильный подорожник на голое мясо. Сейчас парня до смерти залечат. Я, пошатываясь, поднялся на ноги и хрипло скомандовал:
— Отставить подорожник! Поднимите ему руку вверх и держите. Это поможет остановить кровотечение. Кто-нибудь, быстро за чистой марлей и бинтом. И прихватите что-нибудь из антисептиков: спирт, зеленку или йод.
Женька Андреев поспешно выбросил подорожник и, крикнув: «Понял! Я сейчас!» — скрылся за калиткой.
Тем временем Мишка Борисов с Серегой Сабуровым подняли кверху Пашкину руку.
— Скорую вызвали?
— Колька Раевский поехал, — откликнулся Серега.
— Заодно и милицию вызовет, — добавил Виктор Михайлович и погрозил Никитину здоровенным кулаком.
— Отлично. — Я подошел к Пашке и осмотрел рану. По идее ничего серьезного. Сухожилия и сосуды не задеты. Наложат пять-шесть швов и отпустят домой.
Я присел рядом с ним и улыбнулся.
— Все нормально, — подмигнул я ему, — от этого не умирают. Сейчас быстренько заштопают и поедешь домой. Зато теперь от девчонок отбоя не будет. Им нравятся боевые шрамы.
Парня нужно было срочно успокоить. Чем ровнее бьется сердце, тем меньше кровотечение. Пашка, услышав мои слова, и вправду начал дышать ровнее и даже попробовал улыбнуться. Вот и замечательно. Это хороший знак. Теперь ему для полного счастья надо бы восполнить недостаток жидкости в организме. И желательно с хорошей дозой глюкозы. После тренировки все-таки.
— Серый, у тебя же в подполе есть банки с компотом?
— Ага.
— Можешь одну достать и открыть? Пашке сейчас очень нужно.
Сабуров без лишних слов бросился к люку в полу. Серега Сомов полез ему помогать. И уже через минуту Пашка большими жадными глотками пил из трехлитрового баллона вишневый компот. Его лицо после этого заметно порозовело, а глаза оживленно засверкали.
Вот и прекрасно. А теперь надо все-таки выяснить, как настолько гиблое дело вдруг приняло такой удачный оборот.
Глава 28
— Виктор Михайлович, а вы как тут с Ирой? — заинтересованно спросил я.
— Ириска мне рассказала, что у вас здесь вроде как боксерская секция. Вот я и решил взглянуть. А тут этот имбецил. — И он вновь угрожающе посмотрел на Никитина, а потом перевел взгляд на лежащую у забора выкидуху. — Представляешь, в глаз мне зарядил, паскуда, а потом за ножом бросился. Пришлось его как следует успокоить.
Я удивленно посмотрел на Виктора Михайловича. У того под правым глазом наливался лиловый фингал. Со вчерашним сломанным носом он стал чем-то смахивать на матерого уголовника. Вот и суди после этого о людях по внешнему виду.
— Ты то как? Я когда его оттаскивал, у тебя уже глаза закатились и язык изо рта торчал. — Виктор Михайлович обеспокоенно глянул в мою сторону.
— Нормально, — я осторожно потер шею.
Надеюсь, синяка не будет. Иначе на завтрашнем концерте предстану во всей своей неприглядной красе.
— А остальные где? С ним еще двое было, — оглядевшись по сторонам, спросил я.
— Твои пацаны их знатно отделали, — усмехнулся Виктор Михайлович. — Те еле ноги унесли. А вот про тебя твои друзья совсем на раже позабыли. Когда я вбежал, один Сережка Сабуров этого урода кулаками охаживал. А тому хоть бы хны. Такое ощущение, что вообще ничего не чувствует.
— Спасибо, Виктор Михайлович… И тебе, Серый, тоже. Если бы не вы… — я еще раз, поморщившись, потер шею.
— Во-во, — хмуро кивнул Иркин батя. — Как вообще этот малолетний говнюк до такой жизни звериной докатился? Ведь это уже не человек, а животное. Что с ним будет, когда вырастет?
— Всех вас замочу, падлы! — надрывно провыл Никитин.
Виктор Михайлович глянул на него и удивленно покачал головой.
— Что б моя Ириска в одном дворе, да с таким выродком… Ну уж нет. Есть у меня один знакомый в местной комиссии по делам несовершеннолетних. Вот уж я с ним серьезно потолкую.
— Толкуй, сколько влезет. Я все равно вернусь. И тогда вам всем хана! — яростно изрыгнул Никитин очередную угрозу. У Виктора Михайловича тут же сжались кулаки и на щеках заиграли желваки.
— Дебил. Сам же себе могилу роет. — Я покрутил пальцем у виска.
— Слышь, Смирнов, ты че такой борзый? — не унимался Никитин. — Теперь ходи и оглядывайся. В следующий раз точно урою!
В отличие от Виктора Михайловича, я старался философски относится к нескончаемым завываниям Никитина. Похоже, так ему легче переносить боль. Я его даже в чем-то понимал. Сам через такое проходил, когда получил свое первое ранение. И с тех пор не понаслышке знал, что ярость притупляет болевые ощущения.
В этот момент калитка открылась, и внутрь вбежал Женька Андреев с бинтами в одной руке и початой бутылкой водки — в другой.
— Не нашел я зеленки, Егорыч. Вот, у батьки, заначку слямзил. Только ты не всю выливай. Иначе он меня убьет. — Женька протянул мне свою добычу.
— Не боись, пацан, не убьет, — успокоил его Виктор Михайлович. — Я батьку твоего хорошо знаю. Поговорю с ним. Скажу, что для дела. — Он кивнул на водку. — И, что сын у него — молоток. — И он ободряюще улыбнулся Женьке.
— Спасибо, — смущенно ответил тот.
Тем временем я открыл водку, и оторвав кусок бинта, немного его смочил, а затем тщательно протер себе руки.
— Терпи, Пахан. Сейчас немного пощиплет. Рукой только не дергай, а то больнее будет.
Я осторожно отер кровь с краев пореза, а затем обработал их спиртовым тампоном. Сама рана была относительно чистая. Я удалил из нее несколько грязных комочков, затем прижал марлей и потуже перевязал. На последнем этапе Пашка застонал и ему снова поплохело.
— Серег, намочи тряпку в воде. — Я показал на кусок ветоши на верстаке. — Давай сюда.
Смочив Пахе лоб и лицо, я заставил его еще раз приложиться к банке с компотом. Тот снова потихоньку пришел в себя.
— А теперь сидим и не дергаемся. Ждем скорую здесь. Чем меньше двигаешься, тем лучше.
Пашка кивнул, устало оперся головой о забор и прикрыл веки.
Я с беспокойством глянул на часы: два пополудни. Де репетиции еще час. По идее, должен успеть.
Рядом со мной присела на корточки Ирка.
— Капец, ты меня напугал, Егор. — Я только сейчас заметил, что ее немножко потряхивает. — Я думала… Блин! Пусть этого урода посадят! Что он до тебя докопался? — тихим шепотом закончила она, злобно глянув на Никитина.