Подуй, подуй, ветер, укажи родную сторонку!
Вдруг быстрым коричневым мячиком Егорка прыгнул в кусты. Послышались треск сучьев, обрадованное ворчанье, и всё стихло.
Юрков выхватил наган и прицелился в кусты.
— Экий ты чудак, Юрков! — сказал Живчик и задержал руку Юркова с наганом. — Убьёшь его или ранишь, а за что?
— Сам ты чудак! — сердито ответил Юрков, пряча наган в кобуру и сразу никак не попадая туда. — Я в воздух хотел… Думал, испугается и вернётся к нам. Да нет, вижу, ошибался. Ушёл Егорка!
— Ну и что ж! — невесело улыбнулся Живчик. — Он ещё вчера мне сказал, Егорка-то: «Убегу я, говорит, от вас, Живчик. У вас хорошо, а на воле мне ещё лучше. Не хочу, говорит, спать на койке, а хочу спать на хвойке».
Такой весёлой скороговоркой попробовал отшутиться Живчик, но на этот раз никто не засмеялся. Да и сам Живчик почему-то сморщился. Может быть, рана его заболела сильнее…
Все молча стояли и смотрели на берег, чего-то ожидая.
— Вон он! — крикнул Юрков, указывая пальцем на верхушку берега.
Егорка стоял на самом обрыве. Он стоял на задних лапах и смотрел на «Тайфун». Правой лапой Егорка сделал такое движение, как будто хотел в последний раз приложить лапу к голове и проститься с морем и со своими друзьями по-военному, честь по чести, но лапа к голове так и не поднялась.
Во всей фигурке медвежонка произошла какая-то внезапная перемена: словно вдруг крупнее стал Егорка!
Вот он опустился на все свои бедовые четыре лапы и пошёл от берега не спеша, как и полагается маленькому хозяину большого леса.
— Ушёл! — сказал Юрков.
Живчик одними губами прошептал:
— Прощай, Егорка!
А море шумело, и лес шумел…
Закрой глаза, и никак тут тебе не угадать, что шумит — лес или море.
Так шумите, наши дремучие, бесконечные леса! Так шуми же, как тебе нравится, наше свободное любимое море!
И цвести и шуметь вам без конца!