После этих слов Алексей уже не мог даже заикнуться об отпуске, он поблагодарил императора за честь и вышел. Поездка его в Англию откладывалась на неопределённый срок. Оставалось только одно – написать жене и переправить письмо через Штерна. Взяв у дежурного адъютанта лист бумаги и перо, Черкасский написал:
«Дорогая моя Катюша, судьба вновь мешает нам воссоединиться: государь назначил меня своим флигель-адъютантом, и честь не позволяет мне пренебречь этим поручением.
Прошу тебя, оставайся в Лондоне, береги себя и нашего малыша. Война, которая начнётся очень скоро, туда не докатится. Если бы я мог хоть на мгновение очутиться рядом с тобой, я отдал бы за это несколько лет жизни и был бы счастлив.
Знай, что на войне мне будут отрадой любовь к тебе и надежда на нашу встречу».
Черкасский запечатал конверт и пошёл искать Сашку. Тот всё ещё стоял рядом с ямской тройкой у ворот дворца. Алексей распорядился:
– Ты едешь в Петербург. Вот письмо, его ты должен передать Штерну. Потом заглянешь домой, соберёшь мои вещи (сам знаешь, что нужно в походе) и возьми двух коней: для меня и для себя. Если начнётся война, ищи меня в штабе Первой армии. Либо у них узнаешь, где находится император, там же буду и я.
Алексей протянул Сашке письмо, подождал, пока тройка завернула за угол, и пошёл устраиваться на ночлег. Только сейчас Черкасский осознал, как безмерно устал за время непрерывной скачки через всю страну.
На следующий день в собственноручно отчищенном единственном мундире Черкасский вошёл в большой зал, где уже собралась вся императорская свита и три десятка штабных офицеров. К собственному удивлению, Алексей обнаружил здесь и кузена Николая. Тот беседовал с высоким блондином в кавалергардском мундире. Алексей подошёл к ним. Просиявший от радости Николай представил брату своего приятеля:
– Позволь познакомить тебя с моим соседом по имению графом Александром Василевским. Он прикомандирован к штабу армии здесь, в Вильно.
– Очень приятно, – отозвался Алексей и пожал Василевскому руку. – Я нахожусь здесь как адъютант императора. А ты, Ник? Какие дела могут быть у дипломата в штабе армии, готовящейся к войне?
– Я подаю государю на утверждение договор о мире с Турцией. – Николай указал на бархатную папку у себя в руках.
Они не успели договорить – в зале появился император. В орденах и любимом чёрном мундире, который ему так шёл, Александр Павлович олицетворял величие державы, и лишь Алексей знал, как безысходно тяжело на душе у государя.
– Господа, – заговорил император, – я рад сообщить, что война с Турцией закончилась подписанием в Бухаресте почётного мира, заключённого на очень выгодных для нашей державы условиях. Сей договор я сегодня и утверждаю.
Александр Павлович прошёл к столу, Николай Черкасский положил перед ним раскрытую папку, и император, сделав запись, поставил свою витиеватую подпись.
Князь Николай присыпал чернила песком. Государь пригласил всех присутствующих на торжественный обед по случаю ратификации мирного договора. Эти слова встретили с восторгом, и вся толпа поспешила вслед за императором в парадную столовую.
Алексей занял место рядом с кузеном, к ним же подсел и Василевский. Молодой граф весело нахваливал красоту местных дам и звал братьев Черкасских на завтрашний бал к генералу Беннигсену.
– Я уезжаю вечером, везу договор в министерство, поэтому не могу пойти с вами. Так что уговаривайте Алексея, – отказал Николай.
– А я счастливо женат, так что дамам от меня мало пользы, – отвечая на вопросительный взгляд Василевского, пошутил Алексей, – но обещаю: если государь почтит бал своим присутствием, я обязательно там буду.
– Договорились! Я стану ждать и представлю вас всем местным красавицам. Я не заставляю вас изменять жене, но, может, вы хотя бы потанцуете…
Вскоре государь покинул торжество, Черкасский, попрощавшись с кузеном и новым знакомым, вышел вслед за ним.
– Алексей, – позвал император, – завтра у меня военный совет, а с тобой мы встречаемся на балу у Беннигсена в десять часов.
Что ж, по крайней мере, это сулило перспективу отоспаться, что само по себе могло считаться подарком судьбы…
Дом Беннигсена – одноэтажный особняк, построенный лет сорок назад, – гостеприимно распахнул свои двери. Генерал приветствовал гостей у входа. Алексей, приехавший вместе с императором, вошёл в бальный зал следом за хозяином дома и государем. Гости склонились в поклоне. Император, привычно ласково улыбаясь, дал сигнал к танцам, пригласив красивую даму лет под тридцать в роскошном голубом платье и таком количестве бриллиантов, что, как показалось Алексею, на них можно было купить половину Литовского княжества. Внезапно у входа началась суета, Беннигсен побежал через зал к государю и прошептал ему что-то на ухо. Музыка смолкла, все смотрели на императора. Александр Павлович побледнел, но, взяв себя в руки, чётко произнёс:
– Господа, сегодня утром авангард французских войск занял Ковно. Война началась. Отправляйтесь в свои части.
Государь вышел из зала. Алексей поспешил следом. Император окликнул его уже из экипажа:
– Алексей, иди сюда, садись. – Царь указал на сиденье рядом с собой. Когда карета тронулась, Александр Павлович продолжил, говоря, как видно, о наболевшем: – Я знаю, что Наполеон – безумец, он одержим идеей покорить весь мир и в любой стране действует одинаково: навязывает генеральное сражение, где по удаче и стратегии ему нет равных. Этот корсиканец собрал под знамёна всю Европу. Может, мне нужно было переступить через себя: он просил у меня руки сестёр, сначала Екатерины, потом Анны, но это свыше моих сил – принять такое унижение ради спасения державы я не могу. Я отказал. А теперь генералы уговаривают меня отступать, чтобы избежать потери войска. Первая армия Барклая растянута, французы могут окружить и разбить её по частям. Вторая армия Багратиона в ста пятидесяти верстах отсюда, Наполеон уже вбил клин между ними. В лучшем случае войска соединятся, но нескоро. Что делать? Судьба Отечества и династии на кону…
Алексей слушал молча – императору не требовались советы, ему хотелось просто выговориться. Наконец Александр Павлович грустно улыбнулся:
– Ну, друг детства, пойдём спать… Мы с тобой остаёмся при штабе Первой армии. Куда генерал Барклай – туда и мы.
Глава двадцать втораяБородино
Опытный и осторожный генерал Барклай-де-Толли вывел свои разбросанные вдоль западной границы корпуса на сборный пункт под Вильно, и, пренебрегая всеобщим осуждением, начал отступать к Западной Двине. В войсках царило такое тяжкое настроение, что офицеры – все молодые, жизнерадостные люди – примолкли, как на похоронах. Из повседневного обихода исчезли шутки, весёлые пирушки, розыгрыши. Каждый чувствовал себя так, будто в его семье случилась непоправимая беда. Алексей в этом отступлении придумал для себя спасение: он представлял милое лицо Кати, и это придавало ему сил.
Новым ударом для всех стало известие, что Вторая армия генерала Багратиона уже окончательно отрезана французами и соединиться с Первой армией не может. Багратион прислал донесение, что уходит от неприятеля на юг. Теперь государь планировал соединить войска под Витебском. Первая армия выступила к месту намеченной встречи через Полоцк.
В этом древнем городе император вызвал Алексея к себе. Они давно не общались, Александр Павлович сторонился всех, вынося на своих плечах тяжесть молчаливого осуждения за позорное, как считало большинство офицеров, отступление.
– Садись, Алексей, – пригласил император. Он выглядел измученным. Обычно яркие, голубые его глаза потухли, царь казался почти стариком.
– Женщины забросали меня письмами: мать, жена и сёстры – все умоляют вернуться в столицу. Да и здесь я не нужен, разве только чтобы пить из чаши позора. В чём-то мать права, под угрозой нападения французов я не имею права оставлять столицу и семью без защиты. Мы договорились с генералом Барклаем, он оставит корпус Витгенштейна под Полоцком, чтобы не допустить удара французов на столицу, а я на рассвете уезжаю. Но Вторую армию Наполеон почти взял в клещи. Прошу тебя, поезжай к Багратиону. Передай тому на словах, что генерал любой ценой должен соединиться с Первой армией, и мне нужно большое сражение. Мы не можем больше отступать. Оставайся при Багратионе сколько нужно, но, если появится угроза столице, немедленно выедешь ко мне.
– Слушаюсь, ваше императорское величество! Я отправляюсь немедленно.
Сашка, догнавший армию только два дня назад, новой поездке не обрадовался, но без споров принялся собирать вещи в седельные сумки. Солнце ещё не встало над горизонтом, когда маленькая кавалькада уже выехала из Полоцка.
Алексей не сомневался, что Багратион будет прорываться к месту встречи под Витебском. Туда и надо было ехать. Черкасский и Сашка не скрывались, ехали по столбовой дороге. Противник сюда ещё не добрался, боёв не было, и жаркое летнее солнце вставало над ухоженными полями белорусских равнин. В ветвях заливались птицы, в палисадниках распускались цветы, и лишь хмурые лица крестьян разрушали картины сельской идиллии. До Витебска путники добрались без помех, но в тихом, каком-то вымершем городе не чувствовалось никаких признаков приближения Второй армии. Лишь на следующий день Алексей случайно узнал, что французы уже перекрыли Багратиону путь, и командующий был вынужден переправить войска через Днепр. Значит, оставался Смоленск. Алексей повернул на юго-восток, решив встретить Вторую армию на подходе к городу.
Черкасский обогнал Багратиона. Только через три дня измотанная непрерывными боями Вторая армия наконец-то подошла к Смоленску. Штаб разместился в просторном барском доме. Алексей тотчас же попросил Багратиона о встрече.
Князь Пётр Иванович – потомок побочной ветви грузинского царского дома – приходился Алексею очень дальним родственником, и когда Багратион вышел навстречу Черкасскому, стало заметно их семейное сходство – оба были высокими, темноглазыми, с чёрными вьющимися волосами. Генерал тепло встретил Алексея и внимательно выслушал устное послание императора.