Холодным, сырым утром в Каслбее раздавался звон колокола.
– Ты не должна причинять боль живым. Фионе и его матери.
– Я не могу там стоять и молиться за упокой его души. Это будет выглядеть как насмешка.
– Так поступают люди. Это обычай. Думай об этом так.
– Ты не знаешь… Ты ничего не знаешь…
– Клэр, прекрати сию же минуту. Разумеется, я не знаю. Ты ничего мне не говорила, и не стоит делать это сейчас, потому что мы должны быть в церкви через десять минут. Я договорилась отвести Лиффи к миссис Корриган, она никуда не поедет, у нее пятеро детей.
– Я останусь дома и присмотрю за Лиффи.
– Клэр, хватит вести себя как ребенок. Надень пальто. Сейчас же.
– Не хотел бы ты сходить со мной в церковь, сынок?
– Папа, я думал не идти. Лучше останусь дома на случай, если кому-то понадобится врач.
– Если мы кому-то понадобимся, нас будет несложно найти. Где еще нам быть, когда хоронят несчастного юношу?
– Я знаю, но…
– Пойдут разговоры, если тебя не будет.
– Чепуха, церковь будет битком набита. Там соберется весь Каслбей.
– Ты тоже должен там быть.
– Я многое не могу объяснить тебе, папа…
– Не нужно ничего объяснять, просто пойдем со мной в церковь прямо сейчас, давай, Дэвид. Это всего лишь пустяк. Но он перестанет быть пустяком, если ты этого не сделаешь.
– Если ты думаешь…
– Да, я так думаю. Собирайся, уже звонит колокол, твоя мама уехала на машине.
Люди крестились холодными пальцами. Почти весь Каслбей пришел в знакомую церковь. Внутри все было привычно, за исключением гроба, стоявшего у алтаря. Гроб утопал в открытках с выражением соболезнований и сообщениями о заказе заупокойной мессы. Рядом лежали два венка: от матери Джерри и от Фионы с мужем. Оба венка заказал Фрэнк Конуэй. По непонятной причине больше никто цветов не прислал. При мысли о Джерри никто не вспоминал о похоронных венках.
На похоронах в церкви всегда казалось холоднее. Миссис Мэри Дойл, в черном пальто с чужого плеча, преклонила колени в первом ряду. Ее взгляд где-то блуждал, руки сцепились в молитвенном жесте. Рядом с матерью сидела Фиона. В свободном черном пальто и мантилье она выглядела бледнее обычного. Она была похожа на испанскую вдову, сестра Джерри вообще мало напоминала ирландку.
Дэвид и его отец пришли одновременно с Анджелой, Диком и Клэр. Они обменялись словами, которые традиционно звучат на похоронах: ужасная трагедия, бедный юноша, в чем смысл всего этого… Дэвид и Клэр пропустили остальных вперед.
– Это ты сожгла фургон? – спросил он.
– Да. И фотографии. И негативы.
– Теперь это не важно, – сказал он.
– Да.
Они вошли в церковь бок о бок, ощущая, что их разделяют многие мили. Анджела и доктор Пауэр намеренно сели рядом. Дэвид и Клэр присоединились к ним. Жителям Каслбея не удалось полюбоваться на то, как молодой врач и его жена демонстрируют взаимную холодность прямо посреди похорон. Супруги преклонили колени там, где им было велено. Рядом друг с другом.
Никогда еще месса не длилась так долго.
Когда Клэр думала, что настало время причастия, началась проскомидия. Когда она ожидала услышать Святое Благовествование от Иоанна, раздалась запричастная молитва.
Она сидела, стояла и преклоняла колени рядом с Дэвидом. Она смотрела на его холодные руки, сложенные в молитве, и заметила, что ему нужно подстричься. Она глядела на его вычищенные ботинки и задавалась вопросом: кто их почистил? Нелли?
Каждый раз, когда она поднимала глаза, то видела гроб, в котором, как утверждалось, лежал Джерри Дойл.
Куда она хотела бы вернуться? Если бы могла…
В то время, когда еще не была беременна? Нет, это означало бы отсутствие Лиффи, а единственным благом, которое она обрела, была Лиффи.
Она действительно ужасно себя вела после рождения Лиффи? К своему удивлению, она почти ничего не помнила о той зиме и весне. Должно быть, она была плохой женой. Отсутствующий взгляд, дурман, вызванный таблетками, – совсем как несчастная мать Джерри.
Неужели она начнет все сначала?
Дэвид не хотел, чтобы она стояла рядом с ним на коленях, но этого было не избежать. Она положила локти на спинку сиденья перед собой и уперлась лбом в сжатые ладони. Он обратил внимание, что на ее тонком запястье болтались часы – его подарок. Когда он взглянул на ее лицо, то увидел, что ее глаза открыты и обращены куда-то вдаль. Очевидно, она не молилась.
Было о чем подумать. Он почувствовал, что изнемогает. Он слишком устал, чтобы давать обещания, умолять ее вернуться в садовый домик, уверять, что все наладится. Возможно, ничего не наладится, а они ведь никогда открыто не лгали друг другу, они просто не говорили всей правды. Он не отрицал, что был с Кэролайн, потому что Клэр об этом не спрашивала. Если бы не фотографии, у них был бы шанс. Фотографии. Если бы он мог вернуться в прошлое, когда снимки еще не появились…
Она действительно сожгла их? Вместе с фургоном? Он вздрогнул, вспомнив об этом. А если бы ветер подул не туда и понес пламя в ее сторону? Ради всего святого, зачем ей понадобилось идти в кемпинг, чтобы сжечь фотографии? Неужели она не могла сделать это где-нибудь еще? Он повернул голову и посмотрел на жену. Ее голова по-прежнему опиралась на руку, темные глаза смотрели вперед, напряженная поза говорила о боли. Был ли он прав, когда сказал, что теперь все не важно? Неужели уже слишком поздно?
Священник с кадилом обошел вокруг гроба, в котором лежал Джерри Дойл, и церковь наполнилась приторно-сладким запахом ладана. Четверо мужчин, что росли вместе с Джерри и беспомощно наблюдали за тем, как он уводит их подружек, подняли гроб как пушинку. Все покинули церковь следом за ними.
Склонив на ветру головы, они прошли четверть мили до кладбища, разбитого высоко на холме. При виде похоронной процессии два могильщика рядом со свежей могилой сняли шапки.
Туристы часто заглядывали на это маленькое кладбище и говорили, что это прекрасное место для упокоения. Его окружала каменная стена и усеивали старинные кельтские кресты. В углу ютилась маленькая разрушенная церковь, увитая плющом.
С холма открывался вид на пляж и белые гребни волн, которые непрерывно набегали на берег, унося с собой песок и камни. При взгляде на море все сразу вспоминали, что` привело их на кладбище.
Единственными, кто не смотрел на пляж, были мать и сестра Джерри. Миссис Мэри Дойл рассеянно водила глазами по сторонам. Происходящее напоминало ей дурной сон. Все вокруг на нее пялились, за одну руку ее крепко держала сестра, за вторую – дочь. Джерри нигде не было видно, – должно быть, он уехал по делам и скоро вернется.
Слезы Фионы смешались с дождем и соленым ветром, но она чувствовала себя гораздо спокойнее, зная, что Джерри не убивал себя. Не важно, что это были за фотографии. Джерри ни за что не оставил бы после себя что-то, способное причинить кому-то боль или разрушить чужую жизнь.
Фиона слушала отца О’Двайера. Она не понимала латинских слов, но знала, что они необходимы, чтобы успокоить душу Джерри.
Анджела посмотрела на Дика. Когда он был расстроен, выглядел очень сердитым. А сейчас он был сильно расстроен. Прошлой ночью Дик шепнул ей, что в Каслбее творится много насилия и полыхают разрушительные страсти.
– Теперь, когда бедный Джерри Дойл мертв, это может прекратиться, – предположила Анджела.
– Нет, похоже, все только начинается. Что заставило юношу покончить с собой? Что такого плохого с ним произошло? А сгоревший фургон? Возможно, эти события никак не связаны, но все это выглядит очень жестоким. И внезапным.
Анджела ничего не сказала. Когда-нибудь она узнает всю правду.
Молли Пауэр бросила взгляд на семейство О’Брайен: на худую и хрупкую Агнес, двух ее сыновей и Тома, стоявшего поодаль. Все, что осталось от огромной семьи, после отъезда старших сыновей в Англию и замужества Крисси. И после истории с Клэр. Кто знал, что делать с этой Клэр? Ее родители не знали, и Молли тоже не знала. Миссис Пауэр посмотрела на неподвижную девушку с длинными волосами, развевавшимися на ветру. Наконец-то Клэр сменила свое ужасное прямое пальто с капюшоном на другое – приличное и темное. Клэр была странной. Неудивительно, что Дэвиду пришлось с ней так трудно.
Отец О’Двайер знал, как хоронить умерших. Он делал это годами. Но никогда прежде ему не доводилось хоронить такого покойника. Он перевидал много стариков и старух, которые не пережили зиму. Или тех, кто трагически погиб молодым, оставив семью с маленькими детьми. Дети тоже иногда умирали – это было очень тяжело, но отец О’Двайер мог утешиться тем, что их невинные маленькие души забрал Господь.
Пэдди Пауэр задавался вопросом, что скажет отец О’Двайер прихожанам, знавшим, как жил Джерри Дойл. Они не сомневались, что парень покончил с собой.
Этим утром доктор Пауэр напомнил себе, что Бог милостив и, стало быть, отец О’Двайер также не чужд милости.
Священник оглядел замерзшие на холодном ветру лица, мокрые от морских брызг. Он не хотел надолго задерживать своих прихожан, но он был обязан провести церемонию должным образом и почтить память умершего. Иначе зачем вообще устраивать похороны?
– Вы все знали Джерри Дойла. Пока мы стоим у его могилы и молимся, чтобы его душа попала к ангелам на небеса, давайте вспомним, как сильно этот юноша любил жизнь и какое деятельное участие он принимал в жизни Каслбея… Я верю, что, поскольку этот молодой человек олицетворял собой жизнь, молодость и энергию, его внезапная смерть заставит нас осознать, какую ничтожную власть мы имеем над нашей бренной жизнью и как легко ее можно отнять. Пока этим утром мы молимся за Джерри, давайте подумаем о краткости нашей собственной жизни. Не все из тех, кто сейчас здесь стоит, переживут этот год, а через десять лет многие из нас отправятся к своему Создателю. Я говорю не только о стариках и тех, кто готов нас покинуть. Я говорю также о молодых, которые пока не стремятся узреть Царствие Небесное, так как им еще немало нужно сказать друг другу, своим родственникам и друзьям. Если бы Джерри Дойлу дали еще один день, возможно, он захотел бы многое сказать, кое-что прояснить, кого-то утешить. Но Господь не сообщает заранее, когда Он призовет нас. Все, кто сейчас здесь присутствует, могут вспомнить о Джерри много хорошего. Давайте сохраним в наших сердцах эти светлые воспоминания и помолимся, чтобы душа Джерри вознеслась на небеса и воскресла, когда наступит Судный день.