– Кое-что выглядело странным, а именно два момента: отец О’Хара ни словом не обмолвился о Японии, где находился, и не рассказал о работе миссии, а еще он написал… По-моему, это его точные слова: «Уверен, моя сестра рассказала сообществу о моих проблемах, поэтому я вряд ли тот человек, к которому стоит обращаться по поводу вашего брата». Что-то вроде этого он и написал.
«О, – подумала Анджела, – не сомневаюсь, что это его точные слова. Ты наверняка выучила их наизусть, как и остальную часть письма. Но нет смысла цитировать те фрагменты, которые не кажутся странными и не содержат намека на скандал или неприятности. Нет-нет, не заучивай их наизусть, забудь о том, как Шон пытался помочь болтливой дурочке-монахине и ее нерешительному брату. Помни лишь то, что может породить сплетни».
– Но… что же он имел в виду?
– Нам самим любопытно, мисс О’Хара.
– Семья сестры желает, чтобы Шон растолковал им свои слова? – Анджела держалась в рамках приличий, но только с виду.
– Нет, разумеется, просто это вызывает беспокойство.
– Что именно?
– Его собственные проблемы, о которых он рассказал вам, чтобы вы поведали о них сообществу. И почему он не годится на роль того, кто поможет нашей сестре?
– Потому что Шон не умеет писать письма. – Анджела изобразила изумление по поводу того, что подобная мысль не пришла матушке Иммакулате в голову.
– Но остальная часть письма предельно ясна.
– Вот именно. Шон замечательно описывает климат и почвы. Я говорила брату, что его стоит пригласить к нам на урок географии. Но он не способен излагать свои мысли и передавать чувства. Наверное, дело не только в Шоне. Я уверена, ни один мужчина не сможет рассказать вам то, что вы хотите знать. Мы с мамой часто упрекаем Шона за то, что он не делится с нами своими переживаниями…
– Должно же быть что-то еще.
– Именно, матушка. Я тоже так считаю, и наша мать твердит то же самое. Непременно должно быть что-то еще. Что чувствует брат, когда очередной день в Токио подходит к концу? Каково это – брести домой по переполненным улицам, смотреть на лица людей и думать о том, чего он и другие отцы сегодня добились, распространяя среди людей слово Господа? Понимают ли японские малыши, что произошло в Вифлееме? Это и нам нелегко осознать, а как насчет них?
Анджела кипела от возмущения на брата, который не мог рассказать о повседневной работе миссионера, удовлетворив всеобщее любопытство.
Дошагав до начала Черч-стрит, Иммакулата сдалась.
– Куда вы хотели пойти? – невинно поинтересовалась Анджела.
– Никуда…
Рот Иммакулаты захлопнулся, как мышеловка.
– Я просто хотела поговорить с вами.
Анджела отнеслась к признанию монахини с пониманием:
– Все в порядке, матушка, я как раз хотела купить сигарет, так что мы можем вместе зайти в магазин. Я бы дошла до конца улицы и заглянула к О’Брайену, чтобы поддержать торговлю, но тогда мы можем опоздать на урок.
Она улыбнулась, как ангел, эффектно обмотала вокруг шеи шарф и вошла в магазин, в котором также находился паб и пахло портером, из-за чего Иммакулате пришлось в ярости топтаться на улице у дверей.
Вечером Анджела написала брату письмо – резкое, как никогда прежде. Шон поступил низко, нарушив соглашение. Как он мог не поставить ее в известность? Шон обрек ее на мучительную жизнь, вынудив гадать, где обнаружится очередное слабое звено и прозвучит намек на нечто странное и необычное. Анджела заявила, что лучше бы Шон вернулся домой и попросил у отца О’Двайера позволения признаться во всем со ступеней алтаря, а не продолжал в том же духе. Они десятки раз обсуждали сложившуюся ситуацию в письмах, и Шон неохотно соглашался с сестрой. Теперь же брат действовал у нее за спиной, разжигая и подпитывая самое худшее из того, что могло случиться в Каслбее, – слухи, домыслы и подозрения. Анджела потребовала дать слово, что подобное больше не повторится. Почему он не мог закончить письмо к безумной монахине так, как закончил бы его любой нормальный человек? Зачем ему понадобилось бестолково бить себя в грудь и каяться в таинственных грехах перед монахинями, выделив их среди прочих жителей этой земли?
Анджела признавала, что брату, должно быть, тяжело дается обман. Она действительно хорошо понимала Шона, который пытался действовать честно. Ей удалось прекратить сбор серебряной фольги и благотворительные распродажи в пользу Шона, сказав, что у семьи достаточно средств, чтобы его поддержать. Она знала, что брат чистосердечен, благороден и ненавидит лицемерие, но, разумеется, сознает, что сердца местных жителей расколются надвое, если всплывет хоть капля правды. Шону следует чтить обычаи родного поселка, поэтому будет справедливо сохранить верность и не причинить вреда людям, которых, по его же словам, он так сильно любит.
Анджела наклеила на конверт дополнительные марки и впервые не вписала в строку адресата слово «отец». Она посмеялась над своей оплошностью, покупая марку у миссис Конуэй.
– Святые небеса! Я забыла назвать брата отцом. Наверное, лучше оставить как есть, чем дописывать другими чернилами. Трудно упомнить все тонкости, когда пишешь родному брату.
Тактика оказалась верной.
Миссис Конуэй расхохоталась:
– Только представьте, каково быть сестрой папы римского. Наверное, его тоже не всегда называют «ваше святейшество».
Она поинтересовалась, когда Шон вернется домой, и Анджела выразила надежду, что скоро.
Три недели спустя от Шона пришло письмо. Брат прочел ее возмущенное послание и сообщил, что теперь все это не имеет значения, ведь у него замечательные новости. Оказывается, он отправил отчет о своем положении в Рим, и они с Сюей собирались поехать туда вместе с Денисом и маленькой Лаки – прелестной малышкой, как две капли воды похожей на мать. Они все отправлялись в Рим, где Шон намеревался отстаивать свое честное имя. Были основания полагать, что его выслушают благосклонно, освободят от обетов и сана. Подобный исход представлялся Шону идеальным. Тогда он мог бы вернуться домой в Каслбей вместе с семьей.
Мельницы Рима мелют не спеша. Пришло и ушло еще одно лето, и Анджела научилась спать по ночам без таблеток. Тем летом она иногда уходила с книгой далеко в горы, но не читала, а смотрела на море.
В начале учебного года Фиона Дойл застенчиво вручила мисс О’Харе конверт: внутри была фотография Анджелы, которая сидела на камне и глядела в морскую даль, не подозревая, что попала в объектив камеры.
– Джерри очень доволен снимком. Говорит, это почти искусство, – сказала Фиона.
– Передай брату, что это действительно настоящее искусство. Я очень благодарна Джерри за портрет и повешу его дома на стене, – ответила Анджела.
Она снова посмотрела на снимок; он был похож на картинку, иллюстрирующую одиночество, безумие или изгнание.
Как-то раз тем летом отец О’Двайер направлялся вечером к больному и, к несчастью, заметил скопление машин, припаркованных вдоль Фар-Клифф-роуд на другом конце поселка. Преподобный отец удивился, заметив, что во всех автомобилях сидели люди, а точнее – пары: мужчина и женщина. Священник пришел в ужас от того, что увидел. Он понадеялся, что это всего лишь туристы – жители крупных городов, чья мораль, вероятно, уже пострадала. Однако имелось немало свидетельств в пользу того, что в грехопадении мог быть замешан кто-то из местной паствы.
В начале сентября, когда туристы разъехались по домам, отец О’Двайер выступил с проповедью, в которой передал ужас, предостережения и угрозы о том, что произойдет, если нечто подобное повторится зимой. Он призвал родителей и опекунов к бдительности: молодежь балансировала на краю пропасти, а современный мир, увы, понизил стандарты и ниспроверг былые ценности. В следующем году, возможно, стоит ожидать радикальных перемен в сфере досуга, придется заново пересмотреть дух танцевальных вечеров. Отец О’Двайер три недели проходил с багровым от гнева лицом, а его экономка, Сержант Маккормак, кружила по поселку с губами, сжатыми в тонкую линию, и неодобрительной гримасой на лице из-за того, что местные жители посмели прогневать священника.
Тем летом Джози Диллон и Клэр О’Брайен учились играть в теннис. Они приходили на корты отеля ранним утром, когда занимались миссис Пауэр и миссис Нолан. Девочки собирали для них мячики, чтобы потом – в качестве благодарности за помощь, а также из-за того, что Джози была дочерью хозяина, – тоже получить короткий урок игры. Крисси всячески возмущалась по этому поводу – особенно после того, как молодая миссис Диллон потребовала, чтобы она, Кэт и Пегги больше не появлялись в баре. Это было несправедливо. Крисси запретили заходить в отель в четырнадцать лет, а паинька Клэр в свои жалкие одиннадцать и размазня Джози продолжали играть в теннис, словно пользовались особыми правами. Клэр носила белые шорты, которые мисс О’Хара нашла для нее у себя дома, а еще Клэр откопала старую пару теннисных туфель Неда и чистила их вечерами с отбеливателем. Джози раздобыла для подруги в отеле старую ракетку, и в белой школьной блузке Клэр смотрелась не хуже, чем любая другая девочка из числа постояльцев. Анджела заметила ее однажды утром, когда Клэр с серьезным видом подбегала к сетке, чтобы отразить сложный удар, и порадовалась тому, что купила ученице пару носков в магазине мисс Даффи. Анджела простирала носки пару раз и подвернула на них борты, чтобы Клэр не догадалась, что носки новые. Усилия того стоили. Было приятно видеть, что девочка выглядит уверенной в себе, как и Джози Диллон. Анджеле показалось или та и впрямь постройнела? Вне всяких сомнений, Джози бегала по корту намного быстрее, чем ожидала Анджела.
Тем летом Дэвид Пауэр был безутешен. Анджела раз или два встречала его одного. Он слонялся без дела, сунув руки в карманы. Нолан наслаждался обществом Фионы Дойл утром, днем и вечером, а сестра Нолана всерьез увлеклась фотографией. Ха-ха! Дэвид горько рассмеялся над собственной жалкой шуткой и плачевной ситуацией. Похоже, дело шло к двойной свадьбе – были же случаи, когда брат и сестра сочетались браком с сестрой и братом? Анджела ответила, что подобные случаи редко имели место, а молодые Дойлы напоминают ей всполох зарницы, который привлекает всеобщее внимание. Фиона и Джерри отличались от остальных, ни во что не вмешивались и наблюдали за жизнью со стороны. Дэвид не согласился. По его мнению, Дойлы крепко сдружились с Ноланами. Анджела возразила, что Фиона просто идет своей дорогой, а Джеймс следует за ней, таская бидоны с молоком, поднося покупки, оплачивая походы на автодром и что-то еще. Джерри ходит с фотоаппаратом по пляжу, а Кэролайн хвостиком трусит за ним. Много лет назад их отец Джонни Дойл, похожий на цыгана, точно так же очаровал жителей Каслбея. Дэвид заявил, что мисс О’Хара не уловила сути. Анджела готова была побиться с Пауэром об заклад, но отказалась от этой идеи, так как нехорошо отнимать деньги у несовершеннолетних.